43 / 66
вал. Самые знатные и самые богатые антиохийские граждане приводились к ним закованны-
ми в цепи. Ведение следствия сопровождалось пытками, и приговоры постановлялись по
личному усмотрению этих судей. Дома преступников были назначены для публичной прода-
жи, их жены и дети внезапно перешли от избытка и роскоши к самой крайней нищете, и все
ожидали, что кровавые казни завершат эти ужасы.
Но гнев Феодосия в конце-концов стих. Иоанн в деталях описывал облегчённо вздохнувшем
горожанам в битком набитой старой церкви подробности встречи их заступника Флавиана с
императором Феодосием («О статуях. Беседа двадцать первая»): «И вот император, увидев
его (епископа) плачущим и поникшим долу, сам подошёл к нему, и что чувствовал он из-за
слёз святителя, то выразил словами, обращенными к нему. Это были слова не гневающегося
и негодующего, но скорее скорбящего и объятого тяжкою печалью. И что это правда, узнаете,
как услышите самые слова. Не сказал император: «Что это значит? Идешь ты ходатайство-
вать за людей негодных и непотребных, которым бы и жить не следовало, за непокорных, за
возмутителей, достойных всякой казни?» Нет, оставив все эти слова, он сложил в свою защи-
ту речь, исполненную скромности и важности, исчислил свои благодеяния, какие только ока-
зывал нашему городу за все время своего царствования, и при каждом говорил: «Это ли мне
надлежало потерпеть за те благодеяния? За какие несправедливости сделали они мне эту оби-
ду? В чём, малом или великом, могут они винить меня, что нанесли оскорбление не только
мне, но и умершим? Не довольно было остановить ярость на живых, нет, они подумали, что
не сделают ещё достаточной дерзости, если не оскорбят и погребённых. Обидели мы, как они
думают, так всё-таки надлежало пощадить мёртвых, не сделавших никакой обиды, их-то уже
не могли они винить в этом. Не всегда ли предпочитал я этот город всем, и не считал ли его
любезнее родного города?» Услышав эти слова от императора, Флавиан с горечью признал,
что любовь императора к Антиохии была действительно велика «и поэтому-то особенно пла-
чем, что демоны позавидовали столь любимому городу, и мы оказались неблагодарными
перед благодетелем и прогневали сильно любящего нас...Если бы варвары, напав на город
наш, разрушили стены, зажгли дома, и взяв пленников, ушли с ними - несчастье было бы
меньше
».
Далее Иоанн рассказывает о доводах, которые предлагались императору, дабы он
мог бы простить жителей Антиохии: «Поэтому, если антиохийцы совершили, по-видимому,
нетерпимые преступления, то они и пострадали более всех. Не смеют ни на одного человека
взглянуть, не могут свободно смотреть глазами и на солнце, потому что стыд со всех сторон
сжимает ресницы и заставляет закрываться. Лишившись таким образом душевной свободы,
они теперь несчастнее всех пленников, терпят крайнее бесславие, и, помышляя о великости
зол и о том, до какой дошли они дерзости, не могут и вздохнуть, потому что всех населяю-
щих вселенную людей поставили против себя обвинителями, более строгими, нежели сам
оскорблённый
».
События же в городе объясняются происками демонов (другими словами —
дьявола): «Демоны подвигли теперь всё, чтобы лишить твоего благоволения город, более
всех любезный тебе. Зная это, накажи нас, как хочешь, только не лишай прежней любви. Но
сказать ли нечто и удивительное? Если хочешь наказать устроивших это демонов, покажи к
нам ещё большее благоволение и впиши опять город наш в число первых, любимых тобою
городов. Если разрушишь его, распашешь и уничтожишь, так сделаешь лишь то, чего они из-
давна хотели, но если оставишь гнев и снова объявишь, что любишь его, как любил прежде,
то нанесешь им смертельную рану и крайнему подвергнешь наказанию, показав, что не толь-
ко не было им успеха в замысле, но ещё случилось совершенно противное тому, чего они хо-
тели
».
То есть бунт - дело дьявола, и если город наказать, значит сплясать под его дудку, а
простить город — это рассеять его коварный замысел. Далее речь идёт об обиде императора
за разрушение статуй его и членов его семьи: «Низвергнули твои статуи? Но тебе можно воз-
двигнуть ещё более блистательные. Если простишь вину оскорбившим и не подвергнешь их
никакому наказанию, они воздвигнут тебе не медный, не золотой и не каменный столб на
площади, но такой, который дороже всякого вещества - украшенный человеколюбием и ми-
лосердием. Так, каждый из них поставит тебя в сердце своем, и у тебя будет столько статуй,
сколько есть и будет людей во вселенной. Не только мы, но и наши потомки, и потомки их,