59 / 66
что я знала о случившемся; я неповинна в крови твоей; люди злые и развращенные устроили эти
козни; моих же слез свидетель Бог, Которому я священствую”... Вспомнила, вспомнила она и о детях
и о крещении. “Я помню, что твоими руками крещены мои дети”. Это писала царица. Между тем
священники все по ненависти не знали даже места, где я остановился; а она, – скажу поистине
удивительное, – страшась, как бы за своё дитя, везде обходила, не лично, но собственным отрядом
воинов, потому что она тоже не знала места, где я находился. Она всюду посылала, беспокоясь,
чтобы пастырь не был коварно захвачен и убит, чтобы не потерять добычи. “Об этом только
стараюсь я со своей стороны; того только домогаюсь, чтобы они не преодолели”. Враги везде
обходили, расставляя сети, чтобы поймать и схватить меня в свои руки. А она умоляла и касалась
колен царских, стараясь сделать и мужа своего участником в этой ловитве. Как Авраам убеждал
Сарру, так она – мужа. “Мы потеряли священника, но возвратим его; у нас нет надежды
удержаться на престоле, если не возвратим его; мне невозможно иметь общение с кем-то из
совершивших это”, – говорила она, проливая слезы, умоляя Бога, употребляя все меры. И вы знаете,
с какой благосклонностью она приняла нас, как обнимала, как бы собственные члены, и говорила, как
вместе с вами и она беспокоилась. Эти слова не сокрылись от вашей признательности, потому что
вы имеете в ней матерь церквей, питательнецу монахов, покровительницу святых, опору бедных. Её
хвала становится хвалою Богу, венцом церквей. Говорить ли о пламенной ее любви? Сказать ли о
доброжелательстве ко мне? Вчера, в поздний вечер, она прислала ко мне с такими словами:
“скажите ему: молитва моя исполнилась; я достигла желаемого; я увенчана лучше, нежели
диадемой; я восприняла священника, возвратила главу телу, кормчего кораблю, пастыря пастве,
жениха брачному чертогу».
Но конфликт c императорским двором вскоре опять разгорелся. Через несколько месяцев
константинопольским префектом прямо напротив собора Святой Софии была установлена
серебряная статуя Евдоксии на порфирной колонне (чего не удостаивалась до неё ни одна
императрица) и устроены по этому поводу всенародные празднества. В ответ архиепископ
произнёс в храме проповедь, в которой намекал, что видит в происходящем проявления
язычества. После этого эпизода уязвлённая Евдоксия отказалась каким-либо образом
общаться с одним из главных священнослужителей империи и ревностно следила за тем,
чтобы контактов с ним не имел и её муж. Можно легко понять императрицу: она искренне
считала (и совершенно обоснованно), что только что спасла Иоанна Златоуста от унижения и
ссылки - и вот она благодарность! На следующий год ранней весной Аркадий запретил
архиепископу служение в его церкви.
Состоялся новый собор, новый суд. Против Святителя было выдвинуто обвинение в самом
факте его возвращения без отмены предыдущего соборного приговора. За это по четвёртому
правилу Антиохийского собора следует лишение прав, если бы даже приговор был
несправедлив. Епископы вторично осудили Иоанна Златоуста. 24 июня 404 года он снова
был сослан, теперь уже на самую окраину империи в Армению.
Но надо отметить, что Иоанн Златоуст нередко упоминал о врагах своих, называя их нару-
шителями церковного мира, но никогда не приписывал своих бедствий собственно импера-
трице.