Почему возникло Московское царство

Щёлкните мышкой по значку Оглавление в верхнем левом углу и сможете перейти к любому разделу книги.

Как образовался русский народ из славянских племён
Мудрое решение славян — пригласить варягов
Кто выбрал веру для Руси: князь Владимир или Божий промысел?
Единство Руси на фоне княжеских междоусобиц
Перемещение центра русской жизни на северо-восток
Были ли объективные причины для возвышения Москвы?
Разгром Тимуром Золотой Орды и начало её распада
Как сформировалось Московское царство

Как образовался русский народ из славянских племён

О России часто говорят, что это загадка, завёрнутая в тайну. Одну из таких загадок исследовал Константин Дмитриевич Кавелин (1818-1885), профессор вначале Московского, а затем Петербургского университетов, в очерке «Взгляд на юридический быт древней России», написанном в 1846 году. Он отметил, что до XVIII века Россия и Европа мало соприкасались друг с другом и развивались по-разному, но «с XVIII века наше отчуждение, холодность к Европе вдруг совершенно исчезают и заменяются тесной связью, глубокой симпатией. Так же ревностно принялись мы отказываться от своего и принимать чужое, европейское, как прежде отказывались от чужого и держались своего. Наших старинных обычаев, природного языка, самого имени мы стали стыдиться...Теперь это время прошло. Мы можем судить его беспристрастно. Оно было вызвано горячим, искренним, но бессознательным стремлением выйти из положения, в котором стало как-то тесно и неловко. Но когда мы стали выходить из этого положения, которого не понимали, в другое, которого тоже не понимали, руководствуясь одним тёмным чувством, оказалось, что мы чуть-чуть не дети. Мы обнаружили много сил, ума, благородства, много очень хорошего, но в таких юношеских формах, как будто мы только что начинали жить. Что же делали до XVIII века?».

Вот она, загадка: что же мы делали до XVIII века? Ведь люди жили, государство развивалось, территории прирастали. А в сравнении с Европой, так вроде бы ничего и не происходило. В чём же состояло наше развитие до XVIII века? Какова была цель его? Философ и публицист Пётр Яковлевич Чаадаев (1794-1856) в своих знаменитых «Философских письмах» описывал нашу раннюю историю как нечто бессмысленное: «Сначала дикое варварство, затем грубое суеверие, далее иноземное владычество, жестокое и унизительное, дух которого национальная власть впоследствии унаследовала, – вот печальная история нашей юности». Кавелин объяснил, в чём была причина заблуждений Чаадаева: «На древнюю русскую историю смотрели с точки зрения истории всех возможных восточных и западных, северных и южных народов, и никто её не понял, потому что она в самом деле не похожа ни на какую другую историю...Некоторые записные учёные пошли дальше. Они объявили, что теория русской истории, другими словами – русская история как наука – невозможна, даже ненужна, даже вредна; что должно изучать и изучать одни факты. Исторически они были правы. Они сказали это, когда являлись теории и взгляды, одни других несообразнее, страннее, а фактов почти никто не знал. Но ошибка их состояла в том, что когда это время прошло, они всё продолжали твердить одно и то же».

Кавелин писал свой очерк на пятнадцать лет позже «Философских писем» Чаадаева, который считал, что существование России — бессмысленно, и истории у неё вообще нет. Почему же такая разница в оценке родного государства? Разница — в образовании. Чаадаев слушал лекции в Московском университете с 1807 по 1811 год. Кавелин учился там же с 1835 по 1839 годы, а с 1844 года преподавал на юридическом факультете МГУ (в ту пору называвшимся Императорским Московским университетом). За те тридцать лет, что прошли между временами учёбы Чаадаева и Кавелина, культура и наука в России сделали большой скачок в своём развитии. Русская интеллигенция стала, наконец, понимать смысл существования и развития своей страны. В 1818 году Карамзин начал издавать тома своей «Истории государства российского» — первое полное, систематическое и осмысленное изложение всех этапов формирования Российского государства. Появилась отечественная история как наука.

Имя Константина Дмитриевича Кавелина, мало кому известное в наше время, в XIX веке было одним из самых заметных. Он читал лекции в Московском и Петербургском университетах, преподавал русскую историю и гражданское право наследнику престола старшему сыну императора Александра II цесаревичу Николаю Александровичу (умершему, к сожалению, от болезни в 1865 году). Примечательно, что одним из своих учителей он считал Белинского. В своём очерке Кавелин объяснил, что делала Россия до петровских реформ: создавала огромное, сильное, независимое и чрезвычайно устойчивое государство. Он показывал непрерывность и неразрывность российской истории и доказывал ошибочность деления её на периоды до и после Петра, что как раз делали Чаадаев и его единомышленники.

Во XX веке уже по новым воззрениям историю стали разделять на тёмный период до 1917 года и светлый — после, словно происходил какой-то огромный, можно сказать квантовый скачок, при котором как раз и нарушается непрерывность. Затем, после 1991 года, появилась следующая крайность: весь советский период истории был презрительно обозван «совком», а вновь создаваемое по западным советам капиталистическое общество определялось как новая, светлая жизнь. Но если мы продолжим идеи Кавелина и многих других русских историков о непрерывности российской истории на XX и XXI века, то увидим, что революционные события в 1917 году были неизбежно обусловлены всеми предшествующими эпизодами жизни в России, начиная от варягов, а советский уклад жизни был не чем-то абсолютно новым, а сохранял все особенности психологии и обычаи народов, населявших Российскую империю, а ещё прежде — Московское царство.

Точно также, события 1991 года, приведшие к распаду Советского Союза и смене социального строя произошли не под влиянием извне, а имели сугубо внутренние причины, которые начали созревать ещё в 1917 году. Для нас было бы вполне логично относится ко всем периодам отечественной истории с одинаковым уважением, хотя какие-то эпизоды может быть и неприятно вспоминать. Наша история не закончилась, государство развивается.

Многие из проблем, которые обсуждались в XIX веке, во времена Кавелина, актуальны и сегодня. Октябрьский переворот насильственно прервал естественный ход культурного развития страны. История как наука в советский период развивалась достаточно слабо, поскольку сосредоточилась, главным образом, на субъективном изучении событий захвата власти большевиками и деятельности коммунистической партии. В высших учебных заведениях история России не изучалась, вместо этого был курс «история КПСС»: съезды, партийные конференции, строительство коммунизма. Также все изучали марксистско-ленинскую философию, которая собственно и философией не была. Обязательным к изучению был и научный коммунизм, в котором не было науки. На 70 лет развитие гуманитарных наук существенно замедлилось. Относительно поиска путей развития страны мы вернулись к началу XX века, поскольку сейчас стоят те же нерешённые вопросы о сочетании централизации и демократии, о сохранении национальных особенностей и о восприятии зарубежных идей.

Люди чаще всего изучают историю своей страны для того, чтобы лучше понять общество, в котором они живут и оценить, каким может быть будущее. В прошлом мы ищем причины настоящего. История нашей страны, как впрочем и любой другой, представляет собой цепочку событий, имеющих причинно-следственную связь. Каждое событие является следствием предыдущего, и, в свою очередь, является причиной нового события. Поэтому на наши теперешние привычки и обычаи оказал влияние даже сам процесс расселения славян на территории нынешней России, хотя это происходило полторы тысячи лет тому назад.

Перемещение народов — дело обыденное в древней истории. Земли на востоке Европы были свободные, и рано или поздно здесь бы кто-нибудь обосновался. Это мог быть кто угодно, но оказались именно славяне. Возможно, в этом была какая-то закономерность, но мы её никогда не узнаем из-за отсутствия достаточного количества данных о жизни народов в древний период, и поэтому воспринимаем это событие как случайность.

Чешский историк-славист Любор Нидерле (1865-1944) в своём капитальном труде «Славянские древности» писал: «Нет ни одного исторического факта, ни одной достоверной традиции, ни даже мифологической генеалогии, которые помогли бы нам ответить на вопрос о происхождении славян. Славяне появляются на исторической арене неожиданно как великий и уже сформировавшийся народ; мы даже не знаем, откуда он пришёл и каковы были его отношения с другими народами. Лишь одно свидетельство вносит кажущуюся ясность в интересующий нас вопрос: это известный отрывок из летописи, приписываемой Нестору и сохранившейся до нашего времени в том виде, в котором она была написана в Киеве в XII веке; этот отрывок можно считать своего рода "свидетельством о рождении" славян».

В «Повести временных лет» приведён довольно подробный легендарный рассказ о расселении народов, которые когда-то пытались воздвигнуть вавилонскую башню в земле Сеннаар [в книге Бытия рассказывается, что человечество, всё ещё говорившее на одном языке, после Потопа поселилось в Сеннааре, где и началось строительство Вавилонской башни]. Эти сведения заимствованы из византийских хроник VI–IX веков, однако в соответствующих местах названных хроник нет ни одного упоминания о славянах. Этот пробел, очевидно, задел славянского летописца, достопочтенного монаха Киево-Печерской лавры. Он захотел восполнить его, поставив свой народ среди тех народов, которые, согласно традиции, жили в Европе: «По разрушении же столпа [Вавилонской башни] и по разделении народов взяли сыновья Сима восточные страны, а сыновья Хама — южные страны, Иафетовы же взяли запад и северные страны. От этих же 70 и 2 язык произошел и народ славянский, от племени Иафета — так называемые норики, которые и есть славяне». Норики — это иллирийцы. Именно в летописи иллирийцы были впервые названы народом, родственным славянам, и с этого времени эта точка зрения в течение долгого времени являлась господствующей при изучении истории славян. По летописи, славяне пришли из Сеннаара в Европу и поселились сначала на Балканском полуострове. Там и нужно искать их колыбель, их европейскую прародину, в землях иллирийцев (Иллирия — западная часть Балканского полуострова), фракийцев (восток Балканского полуострова; нынешние Болгария, Греция, Турция), в Паннонии (регион в центральной Европе на территории современных Венгрии, восточной Австрии, юго-западной Словакии, северной Словении, северной Хорватии, северо-восточной Сербии, северной Боснии и Герцеговины), на берегах Дуная. Отсюда позднее вышли отдельные славянские племена, когда распалось их первоначальное единство, чтобы занять свои исторические земли между Дунаем, Балтийским морем и Днепром. Эта теория была принята сначала всей славянской историографией.

Затем появилась новая теория, согласно которой славяне продвинулись вдоль побережья Чёрного моря на север и первоначально поселились в Южной России, где истории известны были вначале древние скифы и сарматы, а позднее ираноязычные аланы и роксоланы. Соответственно, возникла мысль о родстве этих племен со славянами, а также представление о балканских сарматах как о предках всех славян. Продвигаясь дальше на запад, славяне якобы разделились на две основные ветви: южные славяне (на юг от Карпат) и северные (на север от Карпат).

Таким образом, возникли две теории: балканская и сарматская. Но уже в конце XVIII века некоторые учёные поняли, что подобные теории, основывающиеся лишь на предположительной аналогии различных народов со славянами, не имеют достаточного обоснования. Постепенно многие исследователи пришли к выводу, что славяне не являются даками, фракийцами, иллирийцами, паннонцами. Славяне — это славяне, и наиболее близки им литовцы, поэтому их нужно искать среди последних на Днепре или за Днепром.

Некоторые историки обратились к новой науке — сравнительному языкознанию, чтобы в ней найти ответ, который не могла им дать история. Взаимное родство славянских языков отмечалось уже в летописях, однако долгое время была неизвестна подлинная степень родства славянских языков с остальными европейскими языками. А решение вопроса о происхождении языка является одновременно ответом на вопрос о происхождении народа, говорящего на этом языке.

В XVIII веке было установлено общее происхождение санскрита, галльского, греческого, латинского, немецкого и древнеперсидского языков, но место славянского языка в семье этих языков ещё было неясным. Но со временем пришли к выводу, что когда-то существовал общий индоевропейский язык. Развитие его диалектов привело к возникновению ряда языков, которые стали называть индоевропейскими или арийскими. К ним относятся, не считая языков, бесследно исчезнувших, греческий, латинский, галльский, немецкий, албанский, армянский, литовский, персидский, санскрит и общеславянский либо праславянский, который постепенно и развился в современные славянские языки. Начало существования славянских народов относится именно к тому времени, когда сложился этот общий язык.

С течением временем различия в индоевропейском языке стали возрастать, и эта большая языковая общность распалась на две группы. Праславянский язык, соединенный с пралитовским языком, довольно долго входил в одну группу с древнефракийским и индо-иранским языком, с которыми он сохранял некоторое сходство. Связь с фракийцами была наиболее тесной в окраинных областях, где позднее жили исторические даки (предки румын). Предки же германцев были в другой языковой группе народов, среди ближайших соседей славян. Об этом можно судить по некоторым аналогиям в славянском и немецком языках.

В начале второго тысячелетия до н.э. все индоевропейские языки, по всей вероятности, уже сформировались и разделились, так как в течение этого тысячелетия на территории Европы и Азии появляются некоторые арийские народы как уже сложившиеся этнические единицы. Будущие литовцы были тогда все ещё объединены с праславянами. Славяно-литовский народ и поныне представляет (за исключением индо-иранских языков) единственный пример первобытной общности двух арийских народов; его соседями всегда были с одной стороны германцы и кельты, с другой стороны фракийцы и иранцы.

После отделения литовцев от славян, происшедшего, по всей вероятности, во II или в I тыс. до н.э., славяне образовали единый народ с общим языком и лишь едва наметившимися слабыми диалектными различиями и оставались в таком состоянии вплоть до начала нашей эры.

Вопрос о прародине славян ещё не имеет однозначного ответа, в отличии от других индоевропейских народов. Известно, например, что первоначальная территория германских племен включала Скандинавию, Данию и прилегающие к ней острова, а также прибрежную полосу между Эльбой и Одером, и что эти племена заселили собственно Германию лишь в первом тысячелетии до н.э. Литовцы почти полностью сохранили свою прародину на побережье Балтийского моря. Древние фракийцы жили, вероятно, гораздо севернее, чем обычно считают, на склонах Карпат, название которых, очевидно, фракийского происхождения (по-албански «karpe» – скала).

Что же касается славян, то они, очевидно, довольно долгое время обитали где-то по соседству с этими народами. На это указывает их соседство с фракийцами, особенно с северными (именовавшимися часто даками), и, наконец, тесная связь с литовцами в эпоху «литовско-славянского единства». Прародину славян разные исследователи определяют по-разному, и даже между наиболее выдающимися из них нет согласия по данному вопросу.

Одни находили её в болотах у Рокитны (в бассейне Припяти); другие, как Ключевский, — на Дунае; третьи определяли её между Эльбой и Вислой; четвёртые — севернее, в долине Двины вплоть до озера Ильмень.

В «Повести временных лет» говорится: «Спустя много времени [после вавилонского столпотворения] сели славяне по Дунаю, где теперь земля Венгерская и Болгарская. От тех славян разошлись славяне по земле и прозвались именами своими от мест, на которых сели. Так одни, придя, сели на реке именем Морава и прозвались морава, а другие назвались чехи. А вот еще те же славяне: белые хорваты, и сербы, и хорутане. Когда волохи напали на славян дунайских, и поселились среди них, и притесняли их, то славяне эти пришли и сели на Висле и прозвались ляхами, а от тех ляхов пошли поляки, другие ляхи - лутичи, иные - мазовшане, иные — поморяне. Так же и эти славяне пришли и сели по Днепру». Таким образом, славяне жили когда-то на среднем Дунае и, выйдя оттуда, расселились по территории Чехии, Моравии, Германии, Польши и России. Нидерле считал, что свидетельство летописи нельзя признать ни подлинным, ни правдивым: «Это лишь часть той сети вымыслов, которую создал летописец, рассказывая об отходе славян от Вавилонской башни по дорогам через Малую Азию к Балканскому полуострову, который будто бы стал их первым местом жительства, их европейской прародиной. Отсюда отождествление древних иллирийцев со славянами, что мы и находим в летописи, отсюда также идея об их первом месте жительства на среднем Дунае, где в XII веке находились земли болгар и угров. Утверждение русского летописца не основывается даже на народной традиции. Это чистые вымыслы, использованные летописцем, если только он сам не создал их или не воспринял от другого летописца, который был их создателем. Такой вывод вытекает не только из общей концепции летописца, из всецело библейского характера его исходных положений и из некоторых других сведений (так, например, мы узнаем, что духовенство южных славян создавало различные легенды с целью доказать древность славян в Хорватском королевстве), но и из всех фактических данных о древнейшей истории Подунавья и Балкан. Эта история убеждает нас в том, что иллирийцы, фракийцы, паннонцы, сарматы, галлы и другие народы, жившие когда-то в этих местах, не имеют ничего общего со славянами, что их языки были совершенно отличны от славянского языка и что до христианской эры в этих местах нет никаких следов пребывания славян. В действительности же все фактические данные заставляют нас искать прародину славян в областях, откуда началась их миграция, а именно на север от Карпат, вдали от Дуная и от Балкан».

По мнению Нидерле, прародина славян находится к северу от Карпатских гор. Славяне во время своего этнического и языкового единства жили на территории современной восточной Польши, южной части Белоруссии (в районе среднего течения Березины, а также по течению Сожа и Ипути), в северной части Украины, Подолии, Волыни и Киевщины с Десной. Это земли, средняя часть которых (Припятский бассейн) ещё и поныне покрыта бесчисленным количеством стоячих и проточных вод и бесконечными сосновыми, буковыми, березовыми лесами, ольшанником и ивняком. Климат здесь суровый, жить здесь могли только охотники и рыболовы. Наиболее плодородные области, пригодные для земледелия, находились лишь на окраинах этой территории, на востоке и на юго-востоке. Народ, живший на этих землях, должен был много трудиться, чтобы превратить болота и леса в обработанную землю. Именно эти условия способствовали развитию общественных отношений, основанных на совместном труде больших семей и на социальном равенстве. Это способствовало развитию демократии, не допускавшей концентрации политической и экономической власти в руках отдельных лиц. Было ещё одно важное обстоятельство: по всем вышеуказанным причинам этот народ долгие столетия жил в относительном покое, вне бурь, которые сотрясали великие цивилизаций древности. Земли славян всегда были очень плохо известны грекам и римлянам. Славяне долго жили «дома» и «для себя», в стороне от чужих влияний, и смогли превратиться в большой народ потому, что не привлекали к себе особого внимания.

Численность славян росла, и они начали расселяться. Для протославянского народа, жившего к северу от Карпат между реками Вислой и Днепром, открывались три больших пути. Первый вёл на запад: это легко доступный путь, так как Висла и Одер, не были серьёзными препятствиями. Таков же был второй путь, ведущий на восток к бесконечным просторам нынешней России. Путь на север был преграждён морем, а также озёрами и болотами. На пути к югу стояла цепь Карпатских гор, однако по краям этого хребта было достаточно места для движения народов двумя путями по направлению к Дунаю. Это и был третий путь. Таким образом, топографические условия прародины славян способствовали делению их на три группы, так как люди могли расселяться лишь по направлению к западу, югу и востоку.

РАССЕЛЕНИЕ СЛАВЯН — Расселение славян
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

Как указывает Нидерле, прародиной восточных славян, была восточная часть протославянской колыбели: весь бассейн Припяти (Полесье), далее территория на нижней Березине, на Десне и Тетереве, Киевщина, а также и вся нынешняя Волынь, где имелись наиболее благоприятные условия для существования.

О судьбах восточных славян перед началом новой эры известно очень мало. В письменных источниках упоминается лишь, что поход Дария в Скифию в 513–512 годах до н.э. не остался без последствий для славян, ибо, как свидетельствует Геродот, не только скифы, но и невры, с которыми некоторые историки, в том числе и Нидерле, отождествляют славян, отступили на север. Не остался безрезультатным для них и поход бастарнов и скиров с нижней Вислы к устью Днепра, происходивший в IV или III веках до н.э. Эти два события были единственными, которые, возможно, привели в движение значительные массы восточных славян или же какую-то их часть. Частичное распространение славян, серьезное влияние которого начиная с VI века уже видно повсюду, бесспорно, началось ещё до нашей эры. С начала нашей эры родина восточных славян была, очевидно, довольно обширной, так как в VI и VII веках уже обнаруживается большое количество славян на севере, на озере Ильмень, и на востоке, на Дону, у Азовского моря.

Более конкретно и подробно история начинает упоминать о восточных славянах лишь с IV века уже нашей эры. В этот период восточные славяне появляются в латинских и греческих источниках под именем антов; возникновение, история и значение этого термина и по сегодняшний день являются нерешённой проблемой для славяноведения.

О том, что славяне-анты были здесь уже в IV веке, свидетельствует упоминание об области Anthaib (то есть область антов) в лангобардских источниках, а также рассказ Иордана (готский историк VI века) о том, как в 376 году готский король Винитар напал на антов и после длительного сражения убил их царя Божа, его сыновей и 70 старейшин. В VI веке об антах имеется уже больше сообщений, и они значительно подробнее. Иордан помещает их поселения между Днестром и Днепром. В то же время Прокопий (византийский писатель) помещает их на восток от Днепра, далеко за Азовским морем, отмечая при этом, что они представляют собой ряд многочисленных племен. Однако, поскольку анты постоянно совершали набеги через низовья Дуная, центр их, вероятно, находился на западе, где-то у Днестра. Оттуда, беспокоя империю, они выходили к Дунаю и далее на Балканы, а затем снова возвращались обратно. Императоры Юстиниан и Юстин в ознаменование своих побед над антами присоединили к своему титулу почетное имя Anticus (антский).

Когда из Центральной Азии пришли авары, они, естественно, напали на антов, которые не смогли оказать им достаточного сопротивления и должны были страдать от аварских набегов на их землю. Это привело к большой вражде между обоими племенами, и, после того как авары ушли в Венгрию, анты объединились против них с римлянами. Так продолжалось до 602 года, когда аварский каган, желая отомстить и уничтожить антам, направил в Бессарабию специальную военную экспедицию. Нигде нет упоминаний, каковы были результаты этой экспедиции, но с того времени анты сразу же и навсегда исчезают из византийской истории. Что с ними произошло, не известно и в данном случае приходиться довольствоваться лишь гипотезами, которых было высказано несколько. Одни верили в то, что анты действительно были уничтожены аварами, другие предполагали, что анты ушли на Балканы, третьи полагали, что анты отступили вглубь нынешней России, до территории, занятой впоследствии вятичами. Маловероятно, что анты были уничтожены войском аваров, поскольку в соответствии со всеми древними сообщениями, они были слишком многочисленны и сильны, чтобы можно было допустить их полное уничтожение, о котором греческие источники обязательно бы упомянули. Нет никаких известий после 602 года о каком-либо перемещении антов на Балканы. Таким образом, не остается ничего другого, как предположить, что анты хотя и потерпели поражение и были разгромлены, всё же остались на прежних местах, а отсутствие упоминания о них в греческих источниках объясняется, с одной стороны, тем, что с начала VII века Дунай перестал быть границей Римской империи и отношения за Дунаем перестали их интересовать. Возможна и ещё одна причина. Народ антов, или, точнее говоря, объединение антских племен, складывался из ряда южно-русских родственных между собой племён, которые были объединены под властью одного антского племени или одной антской династии. Было несколько южных племен, по наречию мало отличавшихся от племен северных и образовавших временный политический союз, конец которому, по-видимому, положили авары и хазары. Этот союз перестал быть единым целым и распался на отдельные племена, из которых часть была порабощена аварами, а другая – хазарами, в результате чего анты для греков перестали существовать вплоть до того времени, пока их снова не объединили киевские русы. Таким образом, анты, скорее всего, были существовавшим на юге политическим объединением, предшествовавшее Киевской Руси.

Племя, создавшее общность антов и установившее господство над ними, обитало, как показывают источники, относящиеся к IV и VI векам, на западе, между Днестром и Днепром, где находился центр антов, то есть на Волыни и Киевщине.

Другим народом, с которым пришлось столкнуться славянам, был сильный германский народ готы, которые, как считается, пришли из Скандинавии и высадились на противоположном побережье — в восточной части Германии. Когда это произошло, точно не известно. По некоторым источникам, готы находились на новых местах уже в IV веке, однако скандинавские археологи отодвигают дату их переселения до III–II веков до н.э. Переселившись, готы первоначально обосновались к западу от устья Вислы, но уже в I и II веках н.э. переместились далее на среднюю Вислу. Продвижение их продолжалось и позднее и закончилось тем, что вся масса готов двинулась в юго-восточном направлении. Весьма вероятно, что не в малой степени это было результатом давления славян, и начало отхода готов можно поставить в связь с началом маркоманских войн в 165 году, когда ряд германских племен пришел в движение под «давлением северных варваров».

Однако на новые места поселения пришли не все готы. Где-то на Днестре отделились везиготы, отправившиеся в поход на Дунай, в то время когда вторая часть — остроготы — продолжала продвигаться к востоку и, перейдя через широкую реку, вступила в плодородную, богатую реками и озерами страну, называвшуюся Oium. Здесь они осели и отсюда распространились дальше вплоть до побережья Чёрного моря и до Дона; где-то здесь и происходило сражение готов со спадами, племенем, вероятнее всего, тюрко-татарского происхождения. Все эти события относятся к началу III века.

Где находилась страна Oium, что вообще означает это частично искажённое наименование, неизвестно, и вообще локализация новых мест расселения готов является предметом многих споров. Некоторые историки полагают, что страну Oium следует поместить на Днепре, скорее всего на его левом берегу. Не исключено, что готский город, который сага о Герварде называет Данпарстадиром, являлся центром готов на Днепре и находился где-то в Киевской области. На новой территории готы быстро усилились, и вскоре их государство вобрало в себя не только все окрестные славянские племена, но и отдельные финские и литовские племена.

Однако время Германариха — время наибольшей мощи государства готов — предшествовало вместе с тем и полному их упадку, который наступил в результате нашествия гуннов в 375 году. Власть готов сменилась господством гуннов, но не все готы ушли на Балканы. Часть их совместно с остатками герулов осталась в ряде мест Черноморского побережья, в частности в Крыму и на берегах Азовского моря, где в византийский период они известны под именем гото-греков, даготенов, эвдусиан, тетракситов и росомонов. Остатки их жили в Крыму еще в XVI веке. Господство гуннов над славянами длилось недолго, и о нём вообще нет известий.

На территории нынешней России славяне соседствовали с другими племенами. На север и восток от них обитали финские племена. Где находилась их прародина, точно не известно, однако новейшие теории, устанавливающие близкую связь между индоевропейцами и прафиннами, дают основания искать её вблизи от европейской родины индоевропейцев, то есть на восточных окраинах Европы, на Урале и за Уралом. Установлено, что финны с давних времен обитали на Каме, Оке и Волге, где примерно в начале нашей эры часть их отделилась и ушла к Балтийскому морю, заняв берега Ботнического (между нынешними Финляндией и Швецией) и Рижского заливов (позднейшие ямь, эсты и ливы). Насколько далеко продвинулись волжские финны в среднюю Русь и где именно они впервые встретились со славянами — неизвестно. Тем не менее можно сказать, что Ярославская, Костромская, Московская, Владимирская, Рязанская и Тамбовская области первоначально были заселены финскими племенами и что финны обитали ранее даже в Воронежской области, но как далеко они продвинулись на запад — трудно сказать. В Орловской области следов финской культуры уже нет. В Калужской, Московской, Тверской и Тульской областях финны сталкивались с литовцами.

О появлении финнов в истории можно говорить более определённо лишь с I века н.э. Важнейшие сообщения о соседстве финнов со славянами, относящиеся к IX–X векам, имеются лишь в «Повести временных лет». Славяне к тому времени продвинулись до озера Ильмень, Невы, Ладоги, Ростова, Белоозера и нижнего Дона и всюду пришли в соприкосновение с финскими племенами. Летописец знает три группы финских племен: у Балтийского моря, у Волги и на севере, «за волоками», в окских лесах (заволочская чудь). Отдельно в летописи названы племена у Балтийского моря: собственно чудь и лив на юге Финского залива (соседняя водь в летописи не упоминается), затем емь или ямь в нынешней Финляндии; далее «за волоками» у Белоозера находилась весь, где-то у Двины в Биармии скандинавских источников (нынешние Мурманская и Архангельская области) — пермь, а ещё дальше к северо-востоку – югра, угра, печора и самоядь. В XIII веке к северу от еми упоминаются карелы. К восточной волжской группе принадлежали черемисы, обитавшие ранее западнее, чем теперь, главным образом в Костромской области; мордва – в бассейне реки Оки (потом они сместились далее на восток); на севере их соседями были племена мурома на реке Клязьме, меря на Ростовском (озеро Неро) и Клещинском (Плещеевом) озёрах между Волгой и Клязьмой и на юг от мордвы мещера, позднее прекратившие свое существование. Где бы славяне в своём продвижении ни приходили в соприкосновение с этими племенами, финны всегда отступали и вообще были очень пассивны. Одной из причин слабости финских племен была, очевидно, редкая заселённость, полное отсутствие сколько-нибудь сильной концентрации населения вокруг определенных центров, и именно в этом заключалось превосходство славян, имевших в тылу своего продвижения сильные исходные позиции, организованные варяго-русами. Только одно финское племя добилось крупных успехов, подчинив себе большое число славян, и то, вероятно, потому, что до этого оно подвергалось сильному влиянию тюрко-татарской культуры. Это были мадьяры — народ, родственный остякам и вогулам с Оби, ушедший на юг примерно в V–VI веках. В начале IX века они объявились у Дона по соседству с хазарами, в области, называемой Лебедия. Оттуда около 860 года они переместились к южной Молдавии (в область, называемую Ателькуза), а затем, после нескольких вторжений на Балканы и в Паннонию (нынешняя Венгрия), примерно в 896 году, надолго поселились на венгерской низменности, куда они проникли через восточные или северные карпатские перевалы.

Другими соседями славян стали литовские племена, которые с древнейших времен обитали у Балтийского моря. Длительные тесные связи литовцев со славянами можно считать научно установленным фактом, а существование балто-славянского единства в период, когда остальные индоевропейские народы уже разделились на отдельные ветви, можно также считать бесспорным. Но даже если не было абсолютного единства, то все же только со славянами у них были такие близкие отношения, которые привели к образованию двух диалектных районов единой балто-славянской области, причём народы обоих районов хорошо понимали друг друга. Когда здесь произошло окончательное разделение, сказать трудно, но в начале нашей эры это разделение здесь уже произошло. Можно лишь сказать, что как славянские племена, так и литовцы представляли в это время самостоятельные объединения. Нельзя также дать точный ответ и на вопрос, где первоначально проходила граница между обоими народами. Нынешняя территория Литвы незначительна, но первоначально литовцы не были малочисленны. Занимавшаяся ими территория простиралась когда-то на западе вплоть до Вислы (литовские пруссы), а на севере до прихода финнов — до самого Финского залива; граница, отделявшая их от праславян и прафиннов, также проходила значительно дальше от моря, чем теперь. Можно с уверенностью сказать, что территория нынешней Белоруссии первоначально в значительной своей части была заселена литовцами, что древние литовцы проникли до Ломжского Полесья, до северной части бассейна реки Припяти и до части бассейна реки Березины и что на Двине они зашли настолько далеко на восток, что где-то на территории нынешней Московской области сталкивались с волжскими финнами, что подтверждается также многочисленными примерами сходства в литовском языке и языке волжских финнов. Но, с другой стороны, несомненно, что ещё в XII веке на реке Протве в Московской области обитал народ литовского происхождения — голядь, видимо, представлявший собой остатки первоначальных литовских насельников этой области, а также что ещё в XIII веке литовские поселения находились у истоков Двины, Волги, на Вазузе и в части Тверской и Московской областей. Появление здесь голяди объясняется тем, что широкий клин славянской колонизации, продвигаясь вперед с большими усилиями, рассёк область, занятую литовцами, и отделил их от волжских финнов.

В истории литовцы впервые появляются под именем «остиев». Птолемей в своей карте Сарматии приводит у побережья Балтийского моря большое число наименований племён, и некоторые из них, несомненно, являются литовскими. После Птолемея прошел долгий период времени, когда о Литве не было никаких известий. Только русские летописи дают нам описание Литвы такой, какой она была известна славянам в X и XI веках. В тот период пруссы обитали у побережья Варяжского моря, занимая область, протянувшуюся на восток от нижней Вислы и Дрвенце. Далее к востоку идут собственно литовцы, на север от них и западнее Полоцка зимегола, затем на правом берегу реки Двины летьгола; южнее Рижского залива, у моря, обитало племя корсь, наконец, где-то ещё, в месте, точно не установленном, племя, называемое нарова, норома (нерома). В позднейший период произошло дальнейшее перемещение племён и изменение их названий. Пруссы стали с XIII века исчезать, особенно после того, как они в 1283 году были окончательно порабощены немцами. Прусский язык ещё в XVI веке влачил жалкое существование, и уже в 1684 году, по свидетельству историков, не было ни одной деревни, где бы понимали по-прусски. Литва разделилась на две части: Верхнюю Литву (в области Немана и Вилии), называемую Аукштота, и Нижнюю (на запад от Невяжи) Жемайтию, по-польски – жмудь. Последним значительным племенем в XIII веке являлись ятвяги. Это племя известно, правда, и летописи по походу Владимира на них в 983 году, однако где обитало это племя, говорят лишь позднейшие летописи XIII века, помещающие его за реки Нарев и Бобру, в озерные области Пруссии, куда они пришли незадолго до этого со своих первоначальных поселений, находившихся дальше к востоку. Таким образом, они обитали в Полесье, и нынешние русские и польские полешане – потомки ятвягов.

Часть же этих племён, особенно в районе верхней и средней Оки, верхней Волги, в области Ильменя и Волхова, на Валдае, впоследствии ославянилась, обрусела. Так, например, уже в летописные времена мордва и мари — ближайшие родственники мери — оформились в приволжские финские народы, а меря обрусела, так же, как обрусели мурома, весь (финны) и голядь (литовцы).

В некоторых местах произошла замена древних языков населения края русской речью, в других — появилось русское население, смешавшееся с местным и передавшее ему свой язык и обычаи, восприняв, в свою очередь, многое и от местного населения. На берегах Ильменского, Чудского, Ладожского и Белого озёр, на среднем течении Дона и Западной Двины славянское население стало преобладающим лишь в VI – VIII веках.

Рассеянные на обширном пространстве славяне разделялись на группы или ветви, которые теперь принято называть племенами. Летопись указывает 13 племён: поляне, древляне, дреговичи, полочане, славяне новгородские, кривичи, бужане (волыняне и дулебы), северяне, радимичи, вятичи, улучи, тиверцы и хорваты.

В течение VII-X веков славяне расселяются на север и на восток. Шли, в основном, по рекам. Ловать привела к Ильменю, Великая — к Чудскому озеру, в землю чуди. По Волхову и восточному берегу Чудского озера славяне пришли к Ладоге, по Мсте — к Белоозеру, в земли веси, по Мологе и Волге — в Ростовскую землю, в землю мери, по Оке — в землю муромы, по Луге — в землю води. На север шли кривичи и словене, на северо-запад — полочане, ветвь кривичей, на восток — кривичи, вятичи, радимичи и северяне.

Славянские племена
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

Дулебы, волыняне, бужане, лучане. Взаимная связь между этими наименованиями племен неясна, однако все они, видимо, ведут свое начало от одного большого, самого западного русского племени, которое обитало между Западным и Южным Бугом, прежде всего – в исторической Волыни в районе городов Луцк, Волынь и Минской области.

Древляне. Место их обитания — дремучие леса, простиравшихся на юг от Припяти, между рекой Горынь, её притоком Случь и рекой Тетеревом. Главным центром древлян был город Искоростень на реке Уже, южнее Овруча.

Поляне. Земля полян простиралась вдоль Днепра на юг от Тетерева до самой реки Рось на открытых просторах, в «полях» (отсюда название поляне). Их центром был известный с древних времён город Киев, на месте которого, по всей вероятности, стоял когда-то готский город Данпарстадир.

Уличи (угличи), тиверцы. Согласно Лаврентьевской летописи, оба племени обитали на Днепре; согласно Ипатьевской — по Бугу и Днепру и далее вплоть до моря и Дуная; по Никоновской (под 914 годом) и Новгородской (под 922 годом) — они первоначально обитали на Днепре, а оттуда переместились на земли между Бугом и Днестром. Уличи и тиверцы были славянскими племенами, которые дальше всех продвинулись на юг, очевидно в бассейн Днепра и Буга. Они продвинулись далеко на юг от реки Роси и достигли даже моря. В 915 году здесь появились печенеги, и с того времени набеги азиатских кочевников на южную окраину славянских земель были настолько сильны, что славяне, с одной стороны, отступили на север за Сулу и Рось, с другой же — вынуждены были отойти под их натиском на Запад. Уличи и тиверцы с древних мест поселения у Днепра отошли на земли, лежащие между Бугом и Днестром. Таким образом, уличи в летописный период обитали у Буга и Днестра. Городом уличей был Пересечен (нынешнее село Пересечина у Кишинёва). Тиверцы находились поблизости от них, но где точно — неизвестно. Но и на этих новых местах уличи и тиверцы долго не оставались. Повторные набеги кочевников, в частности постоянный натиск печенегов, половцев и торков, привели к тому, что славянский элемент в течение XI и XII веков покинул Побужье и Поднестровье и отступил оттуда частью снова на север, а большей частью на запад, в Карпатские горы. Они положили начало заселению Трансильвании (Семиградья) и северной Венгрии славянским элементом, многочисленные следы можно найти и теперь в местной топонимике венгерских и румынских областей. Печенеги, появившиеся в 915 году под Киевом, подчинили себе в 950 году всю юго-западную Русь вплоть до Дуная. Днестровские славяне, как и славяне днепровские, отошедшие за Рось, вынуждены были отступить. Так образовалась Закарпатская Русь, а также существовавшая в древности Семиградская Русь.

Северяне. Из славянских племен дальше других на восток продвинулись северяне. Однако это не были их первоначальные места расселения, здесь они жили лишь в летописный период. Северяне, по-видимому, основали славянские колонии, которые уже в VI веке упоминаются а Донце и Дону, а в арабских источниках IX X веков на Дону, Волге и Северном Кавказе. м же, вероятно, принадлежала и славянская колония Тмуторокань в устье Кубани. Однако XI веке эти восточные колонии славян, включая Тмутаракань, были либо покорены, либо в результате продвижения тюрских племён обратно оттеснены на север и запад. Поэтому Северская земля ограничивается в этот период поречьем Десны, Сейма и Сулы, а из позднейшей русской истории известно, что и Сула не стала надежной охраной от набегов азиатских кочевников, что славяне строили укрепления и в глубине своей территории – на Трубеже, Сейме и Остре (то есть на реке Остёр). Западной границей, отделявшей северян от полян, был Днепр; на севере граница с радимичами шла между реками Ипуть и Снов и далее по Сейму вплоть до Суджи и Ворсклы. Где проходила граница с вятичами — сказать трудно. Главными укреплёнными пунктами у северян были Любеч, Листвен, Ропеск, Новгород, Чернигов и Переяславль на Трубеже, Брянск, Мценск и Воробино (Воробейко) были уже вятичскими.

Дреговичи. По данным летописи, дреговичи поселились между Припятью и Западной Двиной, то есть на обширной территории, границы которой летопись точно не указывает; но поскольку из дальнейшего текста известно, что Полоцк на Двине был уже кривичский, можно предположить, что в летописный период дреговичи ещё не достигли Двины. На юге их примерной границей была широко разливающаяся Припять. На востоке они перешли Березину. Города Дрьютьск (Дрютеск или Друцк в Витебской области), Борисов, Изяслав и Логойск (в Минской области), по данным летописи (под 1127 годом), были уже кривичскими. Труднее всего определить границы дреговичей на западе. Первоначально поселения дреговичей находились поблизости от Днепра и Припяти, так как по топонимике белорусских областей, основание которым как раз и положили дреговичи, видно, что литовский элемент проник значительно дальше нынешней русско-литовской границы. Историческое значение дреговичей заключается в том именно, что они начали наступление на литовцев и продвигались из бассейна Припяти в бассейн Двины и Немана. Результаты их продвижения налицо, но трудно сказать, где и когда установилась граница этого продвижения, где она проходила в летописный и долетописный периоды. Однако результаты археологических исследований показали, что среднее и нижнее Побужье (по Западному Бугу) принадлежали уже другому племени. На юге первоначальной границей дреговичей была Припять, от которой уже позднее, теснимые волынянами, они несколько отошли. Древними важными центрами дреговичей были здесь города Туров и Пинск. Наименование «дреговичи» тесно связано с корнем дрег, драг, обозначающим болото. Однако суффикс – ичи показывает, что правильней будет толковать его как произошедшее от собственного имени – Драг, Драгое.

Радимичи. Радимичей летописец помещает по реке Сож (левый приток Днепра). Сколь-нибудь точно границу радимичей можно установить лишь на востоке с вятичами. Граница между ними проходила по водоразделу рек Снов и Ипуть, притоку Сожа. На западе граница между радимичами и дреговичами проходила примерно у Днепра и Березины; верховья Сожа на севере были уже кривичскими, а на северо-востоке Козельск, укрепленный пункт на Жиздре, в 1154 году уже известен как вятичский. О радимичах известно мало. Летопись не знает также ни одного большого укрепленного города радимичей. По всей видимости, радимичи были одним из слабых и зависимых племен. Они без сопротивления подчинились Киеву и уже в 885 году платили ему дань, которую раньше выплачивали хазарам.

Вятичи. Вятичи занимали территорию, простиравшуюся на западе до водораздела между рекой Жиздрой и левыми притоками Десны, однако основная их часть занимала области по Оке вплоть до Коломны – Калужскую. Где точно находились вятичи, сказать трудно. Бассейн Оки велик, и там обитали также и финские племена мурома, мордва и меря. Однако на другом берегу Оки, так же как и на севере, поселения вятичей смешивались с поселениями северян и кривичей, причем в основном эти области были заселены ещё не славянскими, а финскими племенами. Летописец, объясняя наименования «радимичи» и «вятичи», называет их прямыми потомками Радима и Вятка. К этому он присоединяет легенду о том, что они были братьями, происходили от ляхов, то есть являлись выходцами из Польши, и что они пришли сразу со своими людьми и осели на Соже и Оке. Никакими историческими данными эта легенда не подтверждается. С лингвистической точки зрения, вся область древних радимичей, так же как и соседних дреговичей, относится ныне к области белорусского языка, в котором имеется много совпадений с польским языком. Но это уже не относится к области, занимавшейся некогда вятичами, являющейся великорусской, в которой следы связей с польским языком значительно слабее. Весьма вероятно, что предки радимичей, а также дреговичей первоначально обитали на славянской прародине по соседству с поляками, находились под их влиянием и, по-видимому, составляли промежуточную полосу между поляками и чисто русскими племенами. Оттуда они продвинулись на восток и вклинились в среду остальных северных и южных русских племен. Вятичи двигались вдоль Оки. Они населяли территории нынешних Тульской, большую часть Орловской и Московской областей и часть Смоленской. Позднее вятичской стала и Рязань. Вятичи — одно из наиболее отсталых и консервативных русских племён, обособленное существование которых продолжалось до XII века, когда они были включены в политическую жизнь древнерусских княжеств. Места их проживания были небезопасными для пришельцев, что делало маловероятным миграцию через их земли с киевского юго-запада в ростовский северо-восток.

Словене новгородские. Славяне пришли в область, занятую финнами, а именно племенем чудь. Новгородские словене начали продвигаться на запад к реке Луге, на север к Ладоге и на восток к Мсте, но так как сопротивление финских племен, по-видимому, было здесь сильным, колонизация вскоре направилась в другую сторону – в Заволочье (бассейн Северной Двины и Онеги), где финские поселения были более редкими, а сопротивление значительно слабее. Уже в X веке словене освоили Белоозеро, где до этого обитало финское племя весь, а в XI и последующих веках новгородская колонизация направилась далее на Мологу, Тверцу, Шексну, Сухону, Кострому и по Волге — на нижнюю Оку. Одновременно с новгородской и параллельно с ней шла и кривичская колонизация. Однако трудно сказать, где в этих отдаленных землях находились поселения новгородские, где кривичские или даже вятичские.

Кривичи и полочане. Летопись указывает, где они обитали: «…на верхе Волги, и на верхе Двины и на верхе Днепра». При этом летопись добавляет, что кривичи, обитавшие на реке Полоте, притоке Западной Двины, являлись отдельным племенем и назывались «полочане». Следовательно, кривичи обитали на территории, которая вклинивалась в земли дреговичей, радимичей, вятичей и новгородских словен, при этом последние, как показывает вся обстановка, так же, как, например, полочане на Двине, являлись лишь кривичской колонией на Ильмене. Из летописи XII века известно, что укрепленные пункты Изяслав, Борисов, Логойск и Мстиславль на Соже были кривичскими. На севере граница между кривичами и новгородской землей проходила примерно по Валдайской возвышенности, а на западе кривичи перешли за реку Великую и Чудское озеро, где уже в IX веке был основан сильный укрепленный пункт кривичей – Изборск (неподалёку от позднейшего Пскова), который затем был присоединен к Новгороду. Кривичи перешли также и через Двину. Вторым центром кривичей (полочан) был Полоцк на Двине, но главным и наиболее важным центром всего племенного объединения оставался всегда Смоленск на Днепре, воздвигнутый на удобном месте, на скрещении древних торговых путей.

Можно сказать, что Новгородская земля образовалась из словен и кривичей, Черниговская — из северян, радимичей и части вятичей, Киевская — из полян, древлян и дреговичей, Полоцкая — из дреговичей и кривичей, Смоленская — из восточных кривичей, дреговичей и радимичей.

Славянские племена и их соседи на современной карте
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

Это общее расширение восточного славянства не осталось, разумеется, без последствий и для их внутреннего развития. Древнее единство, которое само по себе имело тенденцию к дифференциации, с течением времени всё больше ослабевало. Возникавшие новые центры находились на большом расстоянии друг от друга, были отделены незаселёнными территориями, и лишь в незначительной степени их связывали водные пути. В результате порождались диалектные, а в некоторой степени и культурные различия. Так, например, колонии на Волге и Дону, находившиеся под господством хазаров, оказались в совершенно другой культурной сфере, чем колонии на озере Ильмень, которые подверглись скандинавскому влиянию, или земля Полянская (там, где Киев), находившаяся под влиянием греческой культуры.

Процесс складывания славянства состоял из двух этапов. Вначале наблюдается схождение языков, их сближение. Затем, в период расселения славян, начинается расхождение и создаются условия для изолированного развития, хотя схождение и не прекращается вовсе. Потом наступает время складывания первых государств, и, следовательно, слияние преобладает над расхождением. Этот процесс свойственен не только славянам, но и всем другим народам, и германцам, в частности.

А была ли славянская раса? Профессор истории Ленинградского университете Владимир Васильевич Мавродин (1908-1987) писал: «Славянство сложилось на территории распространения различных расовых типов, и если обратиться к погребениям восточных славян IX-XII веков, то, естественно, перед нами выступят различные физические особенности населения одной и той же области. В славянских погребениях той поры находят черепа и брахикефалов (круглоголовых) и долихокефалов (длинноголовых), высоких и низкорослых людей и т.д и т.п. Ни о какой единой расе восточных славян, конечно, не может быть и речи» («Древняя Русь»). Добавим, что по подобным причинам не может быть и единой расы, например, германцев.

Интересное замечание делает Мавродин о якобы характерном светловолосом типе славян: «Говоря о распространении темноволосых и темноглазых, светловолосых и светлоглазых элементов среди древнерусского населения и учитывая исторические условия и современное распространение обоих типов, следует отметить локализацию первого типа на юге и юго-западе, а второго — на северо-западе, севере и северо-востоке и постепенное усиление и распространение первого».

Восточные славяне, как и другие народы, подвергались нашествию кочевников. В начале, с VI по VIII века это были авары, а с VIII века вся восточная группа славянских племён — поляне, северяне, вятичи и радимичи оказались под властью Хазарского каганата. Какой характер носило это владычество? Примитивная хазарская держава ограничивалась лишь сбором дани с покорённых славянских племён, которые в остальном жили самостоятельной жизнью. Но от хазар была и польза. Хазарский каганат служил связующим звеном между Востоком и Русью и способствовал восприятию ею некоторых элементов высокой культуры стран и народов Востока. Вторжение очередных кочевников ослабило каганат, и славяне постепенно перестали платить ему дань. Затем на развалинах хазарского каганата начало создаваться другое государственное объединение, названное впоследствии Киевской Русью.

Расселение славян в Восточной Европе имело свою особенность: оно проходило без каких либо столкновений с местным населением. Следовательно, у славянских племён не вырабатывалась воинственность. В Европе же часто один пришедший народ воевал с местным. Кто оказывался сильнее, тот и оставался на спорных землях. Таким образом шёл отбор наиболее агрессивных народов. Возможно, этим и объясняется более миролюбивых характер славян по сравнению, например, с германскими племенами.

К первой половине IX века на необозримых пространствах Восточной Европы раскинулись поселения славянских племён, говоривших, с учётом разных диалектов, на едином языке. У каждого свои князья, которые стерегли свою землю и своё племенное княжение. Они опирались на родоплеменную рать, порождены ею, тесно связаны с советом племенных старейшин, с вечем (сходом) племени, на котором сообща решали вопросы.

Племенные княжества носили различный характер. Одни из них соответствовали племенным землям, как это было у древлян, радимичей, вятичей. Другие представляли собой сложные межплеменные политические объединения или создавались на части территории данного племени. Племенные отношения постепенно распадались, одновременно шёл распад племенных территорий и формирования межплеменных политических образований.

Арабские писатели упоминали о трёх центрах Руси: Куяве, Славии и Артании. Что касается Артании, то многие исследователи помещают её на Тамани или в Крыму. Куява — это Киев, Славия — область ильменских словен. Таким образом, в IX веке Русь является страной с тремя политическими объединениями: северо-западной Славией, южной Приднепровской Куявой и юго-восточной Артанией. Каждое из них, согласно арабским и персидским источникам, имело своего «царя» и вело самостоятельную политику.

Хазарский каганат
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

Об этом времени летописи упоминают о двух группах восточных славян в соответствии с тем, кому они платили дань. Первая группа племён — юго-восточная: поляне, северяне, радимичи и вятичи. Они платили дань хазарскому кагану, их объединила борьба с хазарами. Словене, кривичи, чудь, меря и весь составляли вторую группу — северо-западную, они платили дань варягам, борьба с которыми объединила эти племена в первое примитивное полугосударственное образование на берегах Волхова и Ильменя, у Ладожского моря и на побережье Финского залива. Эти две группы племён и составили основу будущего государственного объединения восточных славян.

Хотя через Русь прошло множество народов, на её территории иноплеменные завоеватели никогда не селились между славянами и потому не могли передать им свой национальный характер. Если в Европе германские племена перемешивались с многочисленным кельтским и латинским населением, то в Восточной Европе славянские племена расселялись в местах, где никакой сколь-нибудь развитой культуры не было. Этот факт общеизвестен, но о его значении часто забывают. Европейские государства образовывались на остатках Римской империи, которое как государство ослабло, но культуру свою сохранила. Эту культуру постепенно и впитывали варварские племена. И не очень быстро, недаром в европейской истории есть «тёмные времена» — период почти в тысячу лет от падения Западной Римской империи до эпохи Возрождения. Это был период практически культурного застоя, который затем сменился периодом развития, начиная с XV века. Русские всегда жили в той культурной среде, которую сами же и создавали.

Монеты, найденные в России, указывают на беспрестанные сношения с иностранцами. Были и завоевания, но все эти столкновения с иноплеменниками не имели того последствия для русской истории, какое имело в других землях поселение завоевателей среди местного населения и смешение их между собою. Торговые сношения с иноземцами, как бы часты и продолжительны они не были, не смогли существенно изменить домашний и общественный быт русских славян. Ещё менее могли изменить их быт варвары, которые быстро появлялись и столь же быстро исчезали. Авары никогда не смешивались с русскими славянами, да и быстро исчезли. Хазары брали только лишь дань, да тем и ограничилось их владычество. Монголы господствовали над Русью издалека. Им нужны были подушная дань (которую называли выход) и покорность. Влияние их на русскую внутреннюю жизнь ограничивалось лишь посылкою в русские княжества сборщиков дани. Монголы не только не поселились в русских землях на правах завоевателей, они даже не ставили там своих ханов, а сажали русских же князей, которые никогда искренно не держали их стороны, кланялись им, пока это было нужно и выгодно, и воспользовались их покровительством, чтоб усилиться и свергнуть их же власть.

Лишь выходцы с севера, варяги, составили исключение. Сначала они покорили северо-западных славян, ограничившись, подобно другим, только данью. Но потом, призванные несколькими славянскими племенами, они дружинами поселились между ними; затем покорили племена, им ещё не подвластные, поставили в их городах своих правителей, и основали обширное феодальное государство. Но вот, что примечательно. Тогда как в других землях варяги, иначе называемые викингами или норманнами, надолго придавали свой характер быту страны, ими покорённой (достаточно привести в пример образование на территории нынешней Франции герцогства Нормандского, которое потом завоевало Англию), то на Руси, напротив, они подчинились влиянию славянского характера и, наконец, совершенно растворились в русском населении.

А между тем, варяги – единственные, принесшие к нам какие-то чуждые элементы. Финские племена на северо-востоке Руси просто растворились в пришедших славянах. Таким образом, посторонние начала никогда насильственно не вносились в жизнь русских племён. На своей земле мы не имели предшественников, а если и имели, то таких, от которых нам нечего было заимствовать.

Вторжение германских племён в Римскую империю
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

Если мы сравним направление расселения двух основных европейских народов — славянского и германского, то увидим, что они шли в разных направлениях: германцы двигались с северо-востока на юго-запад, славяне ровно наоборот — с юга-запада на северо-восток. Направление германского движения понятно: юг и богаче, и земли там плодороднее. Германские племена в результате своего движения разрушили Западную Римскую империю, поселились в её областях, основали здесь свои государства. Это произошло не быстро, весь процесс занял несколько столетий, и римские легионы долгое время успешно отбрасывали варваров. Но эти племена упорно рвались в богатые южные области и, наконец, добились успеха, когда Римская империя достаточно ослабла.

Славяне были людьми неконфликтными, мирными. И это свойство стало характерной особенностью русского человека. Когда жить становилось тяжело — то ли ордынских набеги замучили, то ли князь требует большей дани или поссорился с соседями, — то он мог оставить дом, деревню и уйти от всех склок и неприятностей в другое место. В то же время для германца характерна агрессия, он будет долго и упорно лезть, пока не погибнет или не захватит то, к чему стремится.

Россия никогда не нападала на другие страны, только оборонялась. От остальных стран ей нужно лишь одно — чтобы её оставили в покое. И что удивительно: российское государство существует уже более тысячи лет, а руководители западных стран до сих пор не могут усвоить особенность русского характера. Например, в 2014 году по результатам проведённого в Крыму референдума этот полуостров вернулся в состав России. Западным странам это не понравилось и по указанию президента США они стали вводить против России экономические и политические санкции и сворачивать сотрудничество во всех областях. Запад ожидал, что Россия пойдёт на уступки и изменит свои политические решения. Но она поступила ровно в соответствии со свой исторической традицией: не стала ни конфликтовать, ни угрожать, ни поддаваться нажиму. Но Россия стала ещё более активно сотрудничать со странами Азии в политической, экономической, военной, культурной и других областях. Образно говоря, отошла подальше от агрессивного Запада и придвинулась к мирному Востоку.

В летописях славян изначально называют по племенам. Тех кто жил в полях, называли полянами; кто обитал в лесах — древлянами; северяне — и так понятно; вятичи — от имени родоначальника племени Вятко, уменьшительной формы славянского имени Вячеслав; кривичи — от имени их прародителя Крива; словене — просто другое произношение слова «славяне». Это всё равно, что в наше время говорить сибиряки, дальневосточники, москвичи.

Вопрос о том, что же, собственно, представляли собой перечисляемые в летописи древнерусские племена, являлись ли они этнографическими – племенными или территориальными – политическими объединениями, занимал многих историков. Нидерле полагал, что на образование отдельных племен оказали влияние различные моменты: иногда это была прежде всего родовая традиция и родственные связи, а уже во вторую очередь – характер языка; в других же случаях, наоборот, особенности обычаев, покрой одежды, социальные формы, вообще культура и, разумеется, иногда в большей, иногда в меньшей степени факторы политические и географические (возникновение власти и административных центров, характер территории). Несомненно, однако, что большинство племен представляли собою этнографическое целое, так как летописец, перечисляя в начале летописи полян, древлян, словен, радимичей, вятичей, северян, хорватов, дулебов, уличей и тиверцев, подчеркивает, что «у древлян было своё княжение, а у дреговичей своё, а у славян в Новгороде своё, а другое на реке Полоте, где полочане». С другой стороны, свое влияние на образование племенных единиц, бесспорно, оказывали и не этнографические факторы, и в отдельных местах летописи довольно сильно подчеркиваются моменты политические и географические. Племя — это политическое целое в пределах определённой территории, подчиненное власти князя. Если в долетописный период при образовании племенной конструкции русского народа наряду с языковыми и культурными факторами играли роль и факторы географические и политические, то позднее первые теряют свое значение, а роль последних все более и более усиливается. Древние родовые и этнографические объединения исчезают и появляются новые, возникшие на географической основе под влиянием одних лишь политических и экономических факторов. Исчезает старый племенной быт и возникает быт областной; на месте старых племён появляются области территориальные, объединённые в более или менее крупные союзы. Исчезают старые племенные наименования, а их место занимают названия городских областей, выводимые из наименований центральных городов: земля Киевская, Черниговская, Смоленская, Переяславская, Ростовская, Суздальская, Рязанская, Муромская, Полоцкая, Пинская, Туровская, Волынская, Галичская. Каждый такой город в этих землях являлся торговым, промышленным центром всей области, центром религиозным, административным и гарнизонным пунктом княжеской дружины, которая обеспечивала охрану населения города и его окрестностей, опираясь на мощные валы с укреплениями. Захват центрального города означал завоевание всей земли, и из летописи видно, что варяги, заняв главные города, подчинили себе всех славян. Карта вновь образовавшихся политических областей выглядела иначе, чем карта племён.

Имена полян, древлян, вятичей и других постепенно исчезают и заменяются рассказами о волостях — крупных территориях со своим главным городом. Волости называли по имени города. Позже сами эти волости стали именоваться княжествами, поскольку их правителей называли князьями. У историков возник вопрос: из каких мелких союзов состояли сперва племена, а затем волости? Какая связь скрепляла людей: родовая или общинная, территориальная?

Теория родового быта, сторонником которой был Кавелин, полагала, что славяне изначально были обществом, построенном на родовых началах. Во главе рода стоял старший в роду, это было патриархальное общество. Со смертью старшего родовая собственность не делилась, всё движимое и недвижимое оставалось во владении рода. Родовой быт исключал возможность личной собственности.

Русские племена состояли из больших и малых поселений. Каждое поселение — это разросшаяся, размножившаяся семья, члены которой жили вместе со своими детьми и внуками. Поэтому здесь ещё не было власти и подчинённости, прав и сословий, собственности и администрации; все, как члены одной семьи, поддерживали, защищали друг друга, и обида, нанесённая одному, касалась всех. Такой быт, считал Кавелин, должен был воспитать в русских славянах семейные добродетели: кроткие, тихие нравы, доверчивость, необыкновенное добродушие и простосердечие.

Родовой быт постепенно заменялся семейным, а затем и общинным. Кровные связи слишком непрочны, чтобы поддерживать общественную жизнь. Группы славян, заселявшие Россию, большею частью разрозненные и иногда враждующие между собою, тоже произошли от одной семьи, но постепенно почти совсем забыли свое единство, и от него осталось одно смутное воспоминание. То же предстояло и семейному быту поселений — рано или поздно он должен был поколебаться. Чем дальше расходились люди, тем больше должно было забываться между ними кровное родство. Вдобавок семьи и роды переходили из поселения в поселение, ссорились и отделялись друг от друга. Мало-помалу внутренняя разрозненность поселений повлекла за собою важные изменения в их быте и устройстве. Главами поселений сначала были старшие по роду и возрасту, поэтому они назывались старейшинами, и по смерти одного на его место заступал старший в роду. Но когда народонаселение усилилось, семьи в одном поселении размножились, появилось много старших родом и годами, а кто из них старее, невозможно было определить — стали избирать старейшин.

Возрастающее значение старейшин было признаком возрастающей разрозненности семей. Каждая семья всё более и более начинает погружаться в свои особенные интересы, жить внутри себя своей собственной жизнью, точно такою же, какою жило изначально целое поселение. В этих семьях — тот же семейный, родственный быт, связи и кровное единство, такой же старейшина по роду и возрасту. Общие потребности ещё поддерживают связи между семьями. О важнейших делах, которые до всех их касаются, старейшина поселения совещается с руководителями семьи. Образуются в поселениях общие совещания — веча (от вещать), такие же неопределённые, юридически неустановленные собрания, как и весь тогдашний быт. Мало-помалу семьи привыкают, несмотря на внутреннюю разрозненность, все важные и общие дела делать вместе, поговорив между собою. Поселения становятся общинами. Некоторые из них для защиты от внешних врагов строят ограды и получают название городов, но внутреннее устройство всех общин по-прежнему совершенно одинаково, ибо во всех одна и та же основа.

Таким образом, считал Кавелин, у славян, расселившихся на территории России, изначально существовал родовой быт, который по мере их размножения и расселения постепенно сменился общинным. При этом другие народы, в том числе и жившие в этих же землях, на устройство быта славян влияния не оказывали. Таких же взглядов придерживался и историк Сергей Михайлович Соловьёв (1820-1879).

Однако, была и другая теория. Общее владение и отсутствие личного землевладения могут доказывать существование не родовых форм быта, а общинную организацию. Учение об общине было развито известным публицистом-славянофилом Константином Сергеевичем Аксаковым (1817-1860) и историком Иваном Дмитриевичем Беляевым (1810-1873), профессор Московского университета.

Беляев в «Лекциях по истории русского законодательства» привёл свидетельство греческого историка IV века Маврикия: «Славяне охотно селятся в лесах при реках и озерах, не имеют городов, ведут одинокую жизнь, любят свободу, каждый род их имеет родоначальников». Но переселяясь в другое место, славяне должны были изменить свой образ жизни, поскольку новые условия их жизни были неблагоприятны для родового быта.

Устройство общественной жизни славян на Руси до Рюрика, по мнению Беляева, было общинное, а не родовое. Он приводит слова летописи о древнем устройстве общественной жизни у русских славян: «Новгородцы бо изначала, и смольняне, и кияне и вся власти, яко же на думу на вече сходятся, и на чём старшие сдумают, на том и пригороды станут». Общинное вечевое устройство у славян проникло во все стороны общественной жизни. Каждое племя является союзом городов, город является союзом улиц, улица – союзом семейств. Следовательно, первобытное устройство славянских обществ на Руси было вечевое, а вече при родовом быте неуместно, поскольку там глава всего устройства родоначальник, а не вече.

Земля, на которую переселились славяне, была занята племенами неславянскими. Так, по свидетельству греческих и римских писателей, земли на востоке от Дуная были заняты скифами, сарматами и другими племенами, а на севере от Припяти и Оки вплоть до Балтийского моря и Северного океана, по свидетельству наших летописей, жили племена литовского и финского происхождения. Эти иноплеменники совершенно стёрли бы национальность славян, если бы они и на Руси продолжали жить так же, как жили на Дунае, врассыпную, каждая семья отдельно. Таким образом, чтобы обезопасить себя со стороны туземцев и сохранить свою национальность, славяне, при первом появлении на Руси, должны были оставить родовой быт, селиться массами и строить города, так что скандинавы назвали здешнюю страну, занятую славянами, страною городов – «Гордорикией». А существование городов есть уже явный признак общинного быта, поскольку городская жизнь, на какой бы степени развития она ни была, не может быть не общинной, ибо с ней тесно связано первое и главное условие общинности – жить вместе и управляться одной властью, общей силой поддерживать укрепление города, защищать город, иметь общие улицы, площади, быть в постоянных сношениях с гражданами; без этих условий нельзя представить городской жизни, а эти условия и представляют главные начала общинности, отрицающие родовой быт в самых его основаниях и составляющие корень и основание всякого общественного развития.

Славянские племена, двигаясь на восток, несли с собой определённую культуру, что подтверждается тем, что они уже занимались земледелием. В сравнении с местными финскими и литовскими племенами они были несравненно выше в своем развитии, чему лучшим доказательством служит то, что большая часть литовских и финских племен ещё до Рюрика была подчинена славянам, и притом не столько войною, сколько колонизацией, постройкой славянских городов между финскими и литовскими племенами. Так, история уже застает Ростов, Суздаль, Белоозеро и другие славянские города среди поселений веси, мери и муромы, которых уже в XII веке трудно было отличить в некоторых местах от славян – явный признак того, что славяне пришли на Русь, уже находясь на известной степени развития, что общественное устройство у них было не родовое, а общинное, так что они принимали всякого иноплеменника в свое общество и делали его равноправным. Родовой быт этого не допускал: здесь всякий, вступавший на землю чужого рода, должен был сделаться или рабом, или умереть, как это было у германцев. Напротив, у славян на Руси нет свидетельств, чтобы исключали неродича. Славяне принимали в свое общество финнов как равноправных. Например, известно, что в приглашении варяго-руссов вместе со славянами участвовали и чудь, – которая, следовательно, признавалась равноправной со славянами. Это же условие принятия в общество иноплеменников явно указывает на общинное устройство у славян на Руси, — только община не полагает различия между единоплеменниками и иноплеменниками. Естественно, что они не все жили одинаково: иные из них скорее почувствовали необходимость в общинном быте и развили его, другие, напротив, могли остаться при старом родовом быте.

Ссылаясь на Нестора, Беляев пишет, что родовой быт сохранился только у одного из славянских племен, переселившихся на Русь — у полян. Но и поляне недолго держались этой формы быта. Летописец Нестор же говорит далее, что над всеми родами полянскими возвысился род Кия, Щека и Хорива, и что у них был построен город Киев. Из этого видно, что поляне оставили впоследствии родовой быт и стали держаться быта общинного, потому что преобладание одного рода над другими невозможно при родовом быте, точно так же, как и построение города есть прямое отрицание родового быта.

Если Беляев считал, что славяне сразу после переселения перешли к общинному строю, то Кавелин полагал, что они жили некоторое время родовым строем, а затем уже перешли к общинному.

Разница во взглядах Кавелина и Беляева объяснялась, главным образом, в отсутствии надёжных данных о жизни славян в древней Руси. Документов было мало, а те, что имелись, были противоречивы. Поэтому историкам приходилось строить теории и предположения. Например, нет достоверных данных о заселении другими племенами тех земель, куда переселялись славяне. Кавелин считает, что часть из этих земель были свободны, и пришедшие славянские племена могли спокойно жить в родовом строе. Беляев же исходил из того, что все земли были кем-то населены, и в таких условиях славяне могли бы выжить только в общине.

Другой стороной этих теорий является вопрос размножения славян. Кавелин полагал, что это происходило исключительно за счёт рождаемости среди самих славян. Действительно, при родовом строе иноплеменники не могли стать членами славянского общества.

Но у историка Льва Николаевича Гумилёва (1912-1992, автор пассионарной теории этногенеза) была иная точка зрения: «В VI-VIII век славяне — народ сильный и энергичный — имели большие успехи. Население множилось не столько за счёт моногамных браков, сколько благодаря пленным наложницам»(«От Руси к России»). В таком случае было много смешанных браков.

Славяне граничили с землями, населёнными другими племенами: «В своём движении вверх по Днепру, на северных и северо-восточных окраинах своих новых поселений, славяне приходили в непосредственную близость с финскими племенами и постепенно оттесняли их всё далее на север и северо-восток. В то же время на северо-западе соседями славян оказывались литовские племена, понемногу отступавшие к Балтийскому морю перед напором славянской колонизации. На восточных же окраинах, со стороны степей, славяне, в свою очередь, много терпели от кочевых азиатских пришельцев...Поляне, северяне, радимичи и вятичи, жившие восточнее прочих родичей, в большей степени к степям, были покорены хазарами, можно сказать, вошли в состав хазарской державы». Из этого отрывка из «Полного курса лекций по русской истории» Сергея Фёдоровича Платонова (1860-1933, действительный член Академии наук) следует, что славяне постоянно соприкасались самым тесным образом с множеством других племён, следствием чего могло быть множество смешанных браков, и, как следствие, возникновение смешанного населения.

Но, в любом случае, ко времени призвания викингов русские славяне проявляли терпимость к другим народам. Иначе они не пригласили бы в свои общины целые варяжские дружины. Летописи не отмечают каких-либо национальных противоречий в то времена. Если с тебя никто дани не требует, то все люди — хороши.

Имеет ли вообще значение, какой — родовой или общинный строй был у славян, пришедших на русские равнины? Или это представляет интерес лишь для учёных, желающих установить исторические факты?

В XIX веке общине стали предавать особое значение, как исконной и естественной форме русского общества. Это стало уже не вопросом истории, а идеологии. Идеи от том, что община является естественным состоянием русского человека, привлекали славянофилов, а позже — Герцена. Если рассматривать современный строй общества, то родовой более соответствует монархической или президентской, а общинный — республиканской форме правления.

Вопрос заключается в том, какой тип более естественен для русского народа. Кавелин считал, что психология родового быта сохранялась и в XIX веке: «Многие не без основания думают, что образ жизни, привычки, понятия крестьян сохранили очень много от древней Руси. Их общественный быт нисколько не похож на общественный быт образованных классов. Посмотрите же, как крестьяне понимают свои отношения между собою и к другим. Помещика и всякого начальника они называют отцом, себя – его детьми. В деревне старшие летами зовут младших – робятами, молодками, младшие старших – дядями, дедами, тетками, бабками, равные – братьями, сестрами. Словом, все отношения между неродственниками сознаются под формами родства или под формами прямо из него вытекающего и необходимо с ним связанного, кровного, возрастом и летами определенного, старшинства или меньшинства» («Взгляд на юридический быт Древней России»).

Установление самодержавия в Русском государстве было поддержано народом, который воспринимал правителя как отца, который заботится о своих детях. Все слои общества терпели даже определённую потерю личной свободы, полагая это неизбежным следствием единовластия. Это было отнюдь не следствием рабской психологии, якобы присущей русскому народу, как убеждены на Западе. Возможно, это и есть приверженность к родовому быту во внутренней политике. Народу не хочется самому заниматься управлением, он предпочитает, чтобы этим занимался отец, то есть князь, царь, император, президент. От царя требуется немного: чтобы он обеспечивал внутренний порядок, защищал от внешних врагов и не вмешивался в народный быт.

В XIX веке многие считали, что русскому народу более характерен общинный тип быта, при котором все вопросы решаются сообща на разного типа собраниях. Была даже теория, что посредством крестьянской общины можно перейти от самодержавия прямо к социализму, который уже частично содержался в общинном строе. Большевики, когда задумывали советы рабочих и крестьян, фактически хотели создать общинную систему управления государством. Но, в итоге, всё свелось к политической форме родового строя: вначале несколько вождей, а затем только один вождь — отец народов. Единоначалие вполне устраивает народ России, главное — чтобы начальник был хороший. Сколько в России не было бунтов и восстаний, но все они имели цель сменить плохого государя на хорошего, а вовсе не установление какой-нибудь республиканской системы правления.

С другой стороны, Беляев отмечал, что принятие в свой круг иноплеменника характеризует как раз общинный строй. А ведь на территории России проживает много десятков разных народов, и источники не указывают на какие-либо вооружённые конфликты между славянами и этими народами. Даже православная вера не насаждалась. Поэтому мы можем сделать вывод, что психология и родового и общинного строя древних славян осталась в образе мыслей и наших современников. Предпочтение единовластия и отсутствие особо сильного желания к каким-либо вечам — это от родового строя, а терпимость к иноплеменникам и иноверцам осталась от общинного строя.

Эти особенности психологии русских славян усилились после принятия православие. Действительно, в христианстве Бог, в любой своей ипостаси — и Бог-Отец и Бог-Сын — выступает в роли отца, а все христиане, без какого-либо исключения, как бы его дети. Бог создал людей. Он заботится о них, защищает, воспитывает, наказывает и вознаграждает. То же самое делает и отец для своих детей. По отношению друг к другу — все люди братья и сёстры. Об этом говорил сам Иисус, и эту идею распространял апостол Павел, например, в своих письмах к жителям Галатии (область в Малой Азии): «Нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» и к жителям города Колоссы (во Фригии, западнее Галатии): «Отложите всё: гнев, ярость, злобу, злоречие, сквернословие уст ваших; не говорите лжи друг другу, совлекшись ветхого человека с делами его и облекшись в нового, который обновляется в познании по образу Создавшего его, где нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но всё и во всём Христос».

Когда после 988 года на Руси стало распространяться христианство, то идея, что все люди — братья (и сёстры) и у всех один отец — Бог, наложилась на обычаи родового и общинного быта. Православие пришло к нам из Византии, где был император — защитник своих подданных, заботившийся о них, как отец о детях. Русские князья, конечно не были такими. Они защищали не население своих княжеств, а земли, с которых брали дань. Тем более, что по правилу наследования Ярослава Мудрого, князья часто переходили из одного княжества в другое, и потому никак не привязывались к своим временным подданным.

Однако, мысль об отце-защитнике оставалась в головах русских славян. Особенно она стала актуальной после монгольского погрома, когда население отчётливо поняло, что такого защитника у него нет. Но эта мысль должна была ещё созреть и в головах самих князей, причём мысль о защите не только своего княжества, своих подданных и своей дани, а о защите всех русских людей, всех православных. То есть о защите всей Русской земли. Тому, кто это осознал и стал готовым взять на себя такую огромную ответственность, тому народ, в итоге, и согласился отдать всю полноту власти. Мы можем предположить, что такими людьми, постепенно, от Ивана Калиты к его детям, внукам и правнукам, становились московские князья.

Мудрое решение славян — пригласить варягов

Торговый путь из Скандинавии в Персию и далее в Индию при варягах и сейчас
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок.

Выгодное расположение колонии северян на озере Ильмень, благодаря чему в её руках находился северный конец днепровского пути, значительно содействовало её быстрому расцвету и развитию. Создание российской государственности начинается в Новгороде, который, как следует из летописи, для управления своими землями пригласил людей со стороны — русов-варягов. В пределах будущей России варяги впервые появились в конце VIII века. Одновременно и грабители-насильники и торговцы, они пробирались через озеро Ильмень по его притокам до Волги и спускались на своих ладьях по этой многоводной реке, посещая земли болгар и хазар — незадолго перед тем основанный Хазарский каганат. Хазары дорожили обменом товаров с далёким Западом и не только охотно принимали варяжских купцов у себя дома, в Итиле, но и сами выезжали к ним навстречу, привозя в Болгарию произведения мусульманского Востока. Русы-варяги на берегах Ильменя основали большую колонию, силою подчинив себе местное население: летописных словен, кривичей, чудь и даже мерю, жившую много дальше на восток. Прочно осев здесь, русы стали хозяевами Великого Водного пути, могли держать под своим контролем проезд на Волгу и в то же время поддерживать связь с родиной, чему способствовало также основание, на полдороге в Швецию, укреплённого города Альдаген (близ устья Волхова на месте нынешней Старой Ладоги). Это полуразбойничье гнездо проявляло, однако, некоторый уклон к торговле, а их вожак носил титул хагана — по всей вероятности, под влиянием частых сношений с хазарами.

Некоторые арабские источники свидетельствуют, что уже в первой половине IX века, а частично уже и в VIII веке русы были известны на востоке как народ, обитавший на севере, вблизи Ильменского и Ладожского озер, и у истоков Днепра и Волги. О них упоминают как об известных купцах, которые ещё до 846 года выступали посредниками в торговле Византии с Востоком. Арабские и персидские источники говорят о русах как об известном племени, а некоторые из них, упоминают, что обитали русы на севере на большом острове, окруженном болотами, что указывает на их первоначальные места обитания между озерами Ильмень и Ладожским. Здесь и следует, в действительности, поместить первый центр русов, пришедших из Скандинавии, вероятнее всего, ещё до начала IX века. Это были Gardar, Gardarĭkĭ (Гардарики — страна городов) или также Austr, Austrriki скандинавских саг и рунических надписей, и здесь на Ладоге были их первые города Aldagen, Aldeigjuborg (Старая Ладога) и Holmgard, Ostragard (Новгород); отсюда распространилось господство русов сначала, видимо, на восток, на Белоозеро и преимущественно на Волгу, а позднее вверх по Волхову и Ловати на Днепр, что подтверждается данными лингвистики и археологии. Здесь повсюду можно найти много следов топографической номенклатуры русов, а ещё больше следов их культуры встречается в открытых могильниках. При этом продвижении русов наряду со старыми образовались и новые центры, как на востоке — в Белоозере, Ростове, Муроме, Суздале, так и на юге – близ Смоленска, в Любечи, Чернигове, Вышгороде, Киеве, а также и Изборске, Турове и Полоцке на Западной Двине. Однако основное ядро русов длительное время оставалось на севере — между Ладогой, озером Ильмень и Валдайской возвышенностью.

Таким образом, поселения русов первоначально представляли собой сеть гарнизонов, размещённых в важнейших пунктах вдоль двух основных торговых путей: Волжского и Днепровского. Русы были объединены в хорошо вооруженные и обученные дружины, которые благодаря взаимной поддержке смогли подчинить население даже далеко отстоящих районов. Этим и можно объяснить, как удалось овладеть им такой большой страной, привести в своё управление столько славянских племен и сплотить их в единое целое. И точно можно сказать, что русы пришли на Русь не в 862 или 859 году, а раньше, и, следовательно, сообщение летописца в этой части не совсем верно.

Русы освоили торговые дороги, которые «Повесть временных лет» назвала обобщённо как «путь из Варяг в Греки». Но этот путь был не только лишь от Новгорода в Киев и дальше в Константинополь, как думают многие, а захватывал гораздо большие земли. Летопись так его описывает: «Тут был путь из Варяг в Греки и из Греков по Днепру, а в верховьях Днепра — волок до Ловоти, а по Ловоти можно войти в Ильмень, озеро великое; из этого же озера вытекает Волхов и впадает в озеро великое Нево, и устье того озера впадает в море Варяжское [Балтийское]. И по тому морю можно плыть до Рима, а от Рима можно приплыть по тому же морю к Царьграду, а от Царьграда можно приплыть в Понт море [Чёрное море], в которое впадает Днепр река. Днепр же вытекает из Оковского леса [на юге Валдая в Смоленской области] и течёт на юг, а Двина из того же леса течёт, и направляется на север, и впадает в море Варяжское [Западная Двина вытекает из озера Охват Валдайской возвышенности в Тверской области]. Из того же леса течет Волга [в Тверской области в Валдайской возвышенности] на восток и впадает семьюдесятью устьями в море Хвалисское. Поэтому из Руси можно плыть по Волге в Болгары и в Хвалисы, и на восток пройти в удел Сима [согласно летописи, по жребию сыновьям Сима достались восточные страны], а по Двине — в землю варягов, от варягов до Рима, от Рима же и до племени Хамова [сыновьям Хама достались южные страны]. А Днепр впадает устьем в Понтийское море; это море слывёт Русским».

Русы-варяги, скорее всего, пришли с территории нынешней Скандинавии, но их нельзя отнести к народам западной цивилизации, поскольку христианство появилось в этих странах только в Х веке. Приглашение правителя со стороны — вещь, распространённая у всех народов, но в данном случае для управления страной пригласили не одного человека, а группу людей, обладавшими специфическими навыками в управлении и организации, и такая мудрая мысль никакому народу не пришла в голову, только славянам.

Русы-варяги имеют в русской истории важное значение. Они принесли с собою первые зачатки политического и государственного единства всей русской земли. Нет оснований утверждать, что без них это было бы невозможно, но произошло именно так.

Это приглашение несколько изменило общественные отношения в Новгороде. Варяжские князья пришли не одни в новгородскую землю, а привели с собой и людей своего народа, которые внесли новый дух в быт новгородцев. Племя русов-варягов как родственное князю, естественно должно было стать ближе к нему, чем люди новгородские, потому-то оно и составило княжескую дружину. Таким образом, вместе с княжеской властью в новгородском обществе появилась дружина – класс жителей, совершенно отдельный от местного населения и до сих пор не известный в Новгороде, притом зависящий напрямую от князя и нисколько не подчинённый общинному вечу. Во всех действиях варягов видны суровые победители, равнодушные на первых порах к призвавшему их народу, страстные к войне, жаждавшие добычи. Воинственный дух заставлял их искать новых завоеваний, вёл к стенам Византии, и полуваряг-полуславянин Святослав даже мечтал навсегда поселиться в Болгарии. Где дружине было лучше, там и было её отечество.

Но хотя варяжские дружины и способствовали созданию государственного объединения русских княжеств, они не оказали никакого влияния на быт славян. Частые известия летописей о русах-варягах на Руси указывают лишь на сожительство славян с людьми чуждого германского племени. Обоснование варяжских князей в Новгороде, а затем и в других городах не принесло с собой сколь-нибудь заметного влияния на жизнь славян. Да и само по себе летописное описание призвания варягов имеет определённый налёт легенды.

Говоря о создании государства на Руси, мы неизбежно приходим к вопросу о русах-варягах: кто они? Летописец явно отличает их от славян и связывает их с заморскими племенами Скандинавии, с норманнами и шведами, то есть с германскими племенами. Именно скандинавские германцы и были теми, кто пришли к славянам, объединили их и создали, таким образом, русское государство, в котором и сформировался русский народ. Хотя византийские литературные источники очень мало дают для выяснения этого вопроса, обычно называя русов народом скифским, то есть пришедшим из Скифии, но всё же они дважды упоминают русов как народ франкского происхождения. Чаще и определённее говорят о них латинские источники. Наиболее важное сообщение о русах содержится прежде всего в Бертинских анналах [летописный свод Сен-Бертенского монастыря, охватывающий историю государства франков с 830 по 882 годы], согласно которым сами русы считали себя шведским родом, с чем полностью соглашается венецианский летописец Иоанн Диакон и кремонский епископ Лиутпрандт, которые считали русов норманнами. А когда епископу Титмару Мерзебургскому (немецкий хронист, епископ Мерзебурга, 975-1018) в 1018 году говорили, что в киевской земле много быстроногих датчан, то под ними также подразумевались скандинавские русы. Основные восточные источники отличают славян от русов, и если некоторые отождествляли их со славянами, то это частная ошибка, которая объясняется тем, что в тот период (с X века) этнографическое понятие Русь начало заменяться понятием географическим и политическим, подразумевавшим также и область, заселенную славянскими племенами, но покорённую русами из Киева. Даже сам император Константин Багрянородный, в других случаях последовательно и четко различающий славян и русов, использовал как-то термин Русь, именуя им славян Киевского государства. Обычное для XI и XII веков историческое понятие Русь, являющееся общим для всех восточных славян, в «Повести временных лет» появляется уже в X веке.

При этом следует различать понятие русов и варягов. Славянское наименование варяг, которое в летописи тесно связано с названием Русь, произошло от скандинавского vaering, varing и первоначально означало вообще скандинавов, которые в качестве наёмных солдат поступали на службу к славянским князьям и византийским императорам. Таким образом, варяг — это, скорее, обозначение профессии: наёмный воин. Руссы, побеждённые в своё время готами, двинулись частично на юг, частично на восток. Своим промыслом они сделали набеги на соседей, в том числе и на славян. Те руссы, которые ушли на восток, заняли три города: Киев, Белоозеро и Старую Руссу.

Карамзин в своей «Истории государства Российского», проанализировав имеющиеся источники, пришёл к выводу, что относительно происхождения русов (или росов) невозможно сказать что-либо определённое, можно только строить предположения: «Вероятность остаётся вероятностью: по крайней мере знаем, что какой-то народ шведский в 839, следовательно, ещё до пришествия князей варяжских в землю новгородскую и чудскую, именовался в Константинополе и Германии россами».

Чаще всего говорят, что русы пришли либо из Швеции либо из Норвегии, то есть — из Скандинавии. Аскольд и Дир в Киеве, которых победил Олег, тоже были русами. И именно русы и пополняли дружины первых русских князей. Но вместо руссов мы чаще говорим варяги, хотя, как отмечалось выше, это означает, скорее, не народ, а профессию. Пришельцев из Скандинавии называли норманнами, что переводится, как «люди с севера». Часть норманнов ходила на Запад и известна там под этим именем; другие выбирали Восток — этих обыкновенно звали (в Византии) варяги, то есть наёмники, солдаты, принятые на службу.

Торговые пути варягов
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

Что побудило значительное количество людей, живших в одном месте, к такой жизни? Можно предположить, что суровая природа их родины, быстрый рост населения при ограниченных ресурсах страны, рост централизации и укрепление королевской власти понуждали недовольных конунгов собирать отряды викингов и устремляться в свои путешествия и походы за богатством, добычей, землёй и властью. Гонимые материальной нуждою, влекомые жаждою подвигов, удальством и мыслью о легкой наживе, норманны легко снимались с места, без особого труда покидали свою скудную родину и совершали, начиная с IX века, набеги то на Британию, то на Францию, доходили до Сицилии, Южной Италии; они снаряжали целые флотилии двухпарусных лодок и грабили не только одно морское побережье, а продвигались внутрь страны, вверх по рекам, повсюду вносили ужас и разорение. За краткий период сорока лет (840-880) от их набегов жестоко пострадали Гамбург, Кёльн, Бонн, Аахен, Кобленц, Трир, Руан, Реймс, Тур, Орлеан, Бордо, Тулуза, Севилья, итальянская Пиза. Париж норманны держали в осаде за это время два раза. Панический страх охватывал население при одном известии о приближении этих удалых, не знавших пощады морских пиратов. «От ярости норманнской избави нас, Господи»,— такая молитва сложилась на Западе в эти тяжёлые годины грубой силы и бесправия.

В свои набеги норманны обыкновенно отправлялись сравнительно небольшими дружинами (отрядами) и, вернувшись домой, могли быть уверены, что найдут на старом месте и дом свой, и сородичей. В этом было их отличие от других германских племен: вестготы и остготы, франки, бургунды, снимаясь со старого места, переселялись на новые места всем племенем: с жёнами, детьми, с домашним скарбом, со всеми стадами скота и табунами лошадей; после их ухода оставалось «пустое место», которое могли занять другие племена.

О приходе новгородских словен на озеро Ильмень ничего не известно, но, возможно, это произошло задолго до IX века. Неизвестно также, почему у этой ильменьской колонии в отличие от других сохранилось наименование «славяне» и каким образом они были связаны с местностью, где это племенное название возникло.

Рассказ летописи о том, каким образом были призваны русы-варяги представляется не совсем правдоподобным. Современные комментаторы летописи полагают, что в действительности рассказ летописца о призвании варягов является лишь литературной легендой, отчасти основанной на действительной новгородской традиции, отчасти дополненной позднейшими домыслами, появившимися в Киеве.

Об обстоятельствах призвания варягов читаем у Беляева: «Новгородское вече, в 862 году решив пригласить князей, имело в виду только водворение порядка и тишины, нарушенных внутренними раздорами, но отнюдь не изменение старинного своего устройства; именно с этой целью и обратились за князьями не в какую-либо другую сторону, а в знакомую Скандинавию, к варяго-руссам. Этому много способствовало и то ещё, что часть этого племени жила уже в новгородских пределах и имела здесь город Старую Руссу. Так как эта часть участвовала на вече, то, конечно, и посоветовала обратиться к родному племени, у которого общественное устройство было одинаково с новгородским и власть княжеская существовала рядом с властью веча. Верховная власть у варягов была в руках веча, которое собиралось в городе Упсале, князья же управляли с его согласия; их дело было творить суд и расправу. Области у варягов управлялись своими выборными или местными владельцами. И варяго-руссы, и новгородцы отличались удальством, и те, и другие занимались торговлей. Варяго-руссы ежегодно ездили через Новгород, а новгородцы, в свою очередь, ездили к варягам для продажи греческих и азиатских товаров. Стало быть, новгородцы обращались за князем к такому племени, которое было одинаково с ним по устройству, по характеру, а через это, естественно, они менее рисковали потерять свою самостоятельность: князь по переселении находил ту же среду, какую и оставил, и народ пригласивший не изменял своим старым обычаям» («Лекции по истории русского законодательства»).

Таким образом, новгородцы обращались к варягам, как к племени отчасти родственному. Почему же они решили пригласить иноземцев? Почему славяне добровольно уничтожали своё древнее народное правление и требовали государей от варягов, которые были их неприятелями, поскольку делали набеги и собирали дань? Карамзин предложил такую версию. Варяги, овладевшие землями чуди и славян, правили ими без угнетения и насилия, дань брали посильную, но, при этом, они были образованнее других племён. Варяги (норманны) господствовали на морях, имели сношения с Византией, поэтому многое могли перенять у народов, более развитых. Соответственно, они могли сообщить славянам и финнам «некоторые выгоды новой промышленности и торговли, благодетельные для народа». Карамзин предполагал, что славянские бояре, недовольные властью завоевателей, которая уничтожает их собственную, настроили народ против варягов и прогнали их. Но своими начавшимися распрями обратили свободу в несчастье, не сумели восстановить древних законов и ввергли народ в междоусобицу. «Тогда граждане вспомнили, может быть, о выгодном и спокойном правлении норманнском: нужда в благоустройстве и тишине велела забыть народную гордость, и славяне, убеждённые — так говорит предание — советом новгородского старейшины Гостомысла [точно не известно, означает ли слово «Гостомысл» имя человека или нарицательное обозначение того, кто «мыслит», то есть сочувствует «гостям»] потребовали властителей от варягов» («История государства Российского, т.1, гл. IV»). Таким образом, вполне вероятно, что славяне новгородские, кривичи, весь и чудь просто пригласили к управлению более подготовленных людей, подобно тому, как сейчас некоторые компании приглашают известных своей эффективность управленцев из других стран.

Кроме того, варяги, как профессиональные войны, могли обеспечить и защиту городов, и безопасность торговых путей. За это им новгородцы и платили. О каких-то завоеваниях норманнских на Руси нет оснований утверждать, поскольку они не принесли ни свой язык, ни своей языческой веры, ни своих обычаев. А вот во Франции они основали своё государство — Нормандию, но, правда, со временем стали говорить на старофранцузском языке. Но затем они завоевали Британию, и свой язык уже не меняли. Аристократия стала на островах норманнской и говорила на французском языке, остальная часть населения — англо-саксы — продолжала говорить на своих германских диалектах. Со временем оба языка перемешались, и образовался современный английский.

Историк и литератор Константин Сергеевич Аксаков (1917-1860) отмечал, что сами обстоятельства приглашения варяжской дружины доказывали нелюбовь славянского народа к государственному управлению: «Чего хотел наш народ, когда добровольно призывал Варяжских князей «княжить и володеть им»? Что хотел он оставить для себя? Он хотел оставить для себя свою не политическую, свою внутреннюю общественную жизнь, свои обычаи, свой быт, — жизнь мирную духа... Не желая править, народ наш желает жить, разумеется, не в одном животном смысле, а в смысле человеческом. Не ища свободы политической, он ищет свободы нравственной, свободы духа, свободы общественной, — народной жизни внутри себя» («Записка "О внутреннем состоянии России", предоставленная Государю Императору Александру II»).

Таким образом, в IX веке на Русь прибыла воинственная дружина под предводительством некоего Рюрика, которого наши предки по-своему называли князем. В летописи говорится: «И избрались трое братьев со своими родам, и взяли с собой всю Русь, и пришли, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, — на Белоозере, а третий, Трувор, — в Изборске». В Полоцке сел Рогвольд, в Турове — Тур. Что касается братьев Рюрика, Синеуса и Трувора, то эта легенда возникла из-за неправильного понимания слов летописи: «Рюрик, его родственники (sine hus) и дружинники (thru voring)».

Рюрик умер, согласно летописи, в 879 году. Он оставил сына Игоря, по-скандинавски — Ингвара. Поскольку Игорь был ещё очень мал, по смерти Рюрика власть принял воевода по имени Хельги, то есть Олег. Согласно Иoaкимoвской летописи, он был братом Ефанды — жены Рюрика. «Хельги» — это было даже не имя, а титул скандинавских вождей, означавших одновременно «колдун» и «военный вождь». Предводитель варягов Рюрик — личность легендарная, и был ли он в действительности, неизвестно. Реальной личность был Олег, воевода Рюрика и опекун его сына. В 882 году он с варягами, чудью, словенами, мерей, весью и кривичами спустился вниз по Днепру, захватил Смоленск и Любеч, добрался до Киева, убил правивших там Аскольда и Дира и сел княжить.

Откуда пришли в Киев Аскольд и Дир, были ли они выходцами из колонии варягов на Ильмене и покинули её, не поладив с товарищами, как это можно предполагать, если руководиться летописью, или это были пионеры, посланные самой колонией, — судить трудно за отсутствием точных данных.

Как бы то ни было, Аскольд и Дир появились в Киеве, овладели им (около 850 - 855 годов) и в 860 году совершили свой набег на Константинополь — первое отмеченное историей вооруженное нападение Руси на греков. Аскольд и Дир пришли на Днепр как грабители и поход свой в Византию они предприняли в тех же целях.

Олег повёл себя по-другому. Он начал строить города, укрепляя этим свою власть, создавал опорные пункты, чтобы опираясь на них, собирать дань, судить, управлять, набирать воинов для своих дружин. С Олега-то и начинается история русской государственности. Что касается Новгорода и окрестностей, переставших быть резиденцией Олега, то он условился, что эти земли должны платить дань князю за охрану и защиту. Олег назначил в Новгород наместника, и в дальнейшем сохранялась традиция, что великие князья, вначале киевский, а затем владимирский, назначали в Новгород по согласованию с ним своего князя.

Зачем Олег с немалым войском отправился на юг — точно неизвестно. Считается, что он двигался по недавно только проложенному пути из «варяг в греки». Тягу Олега на юг, выражавшуюся в перенесении столицы из Новгорода в Киев, часто объясняют естественным стремлением быть ближе к пышной и сказочно богатой Византии.

На юге Руси Олег принялся за объединение под своей властью славянских племён. Он освободил северян и радимичей от уплаты дани хазарам, заменив её своей, более лёгкой. Он брал дань с древлян, воевал с угличами и тиверцами. Однако, вряд ли это было покорение племён, взаимоотношения с которыми заключались лишь в нерегулярном сборе дани и в участии их воинов в походах киевского князя. Скорее, правильнее говорить о союзниках, чем о подданных.

Олег сделал Киев своей столицей, сказав, что Киев будет «матерью городов русских», то есть главным городом, но не в смысле родоначальника других городов. Ему удалось объединить под своей властью все главнейшие города на важном торговом пути «из варяг в греки». Затем он покорил древлян, северян и радимичей. Таким образом, он собрал под своей рукой все главные славянские племена, кроме окраинных, и все важнейшие города, и освободил русские племена от хазарской дани. Для защиты от восточных кочевников Олег начал строить крепости на границе степи. Он удачно сплавал к Константинополю, где взял дань и заключил с императором договор о сотрудничестве.

Деятельность Олега, прозванного «вещим», то есть мудрым, имела исключительное значение: он создал из разобщённых городов и племён большое государство, вывел славян из подчинения хазарам, и наладил выгодные торговые отношения с Восточной Римской империей. Олег был создателем первого русского государства, которое, однако, несло на себе неславянский отпечаток. Со времён варягов появляются на Руси явления, ей до того совершенно неизвестные. Она была раздроблена, и варяги соединяют её в некую государственную систему. Первая идея государства на русской почве тоже им принадлежит. Они принесли с собою дружину, учреждение, основанное на приоритете личности и чуждое древним славянам. Варяги ввели новую систему управления, неизвестную семейно-общинной доваряжской Руси. Эта система совершенно равнодушна к управляемым, противопоставляет их интересы интересам правителя, его обогащение ставит главною целью и резко выдвигает его лицо из всех остальных.

По смерти Олега в 912 году на престол вступил Игорь. Хотя его называют сыном Рюрика, но точно это неизвестно. Известно лишь, что после Олега был Игорь и оба были варяги. Игорь не обладал способностями Олега и погиб в 945 году при попытке собрать с древлян двойную дань. Его жена Ольга (Helga) осталась с малолетним Святославом. По славянскому обычаю вдовы пользовались гражданской самостоятельностью, и Ольга была полноценной правительницей. В 957 году в Константинополе её крестили патриарх и император, но на славянском населении это не сказалось и оно продолжало быть языческим.

Несмотря на большое значение русов в развитии восточной славянской державы, с этнической точки зрения их влияние было ничтожно. Их было слишком мало, и поэтому они вскоре растворились в море славян. Род великих русских князей уже в третьем поколении отказался от языка и традиций отцов своих. Правнук Рюрика получил уже славянское имя — Святослав.

Однако, этот сын Игоря и Ольги, хотя и носил славянское имя, был типичный варяг-воин. Он составил себе большую и храбрую дружину и разгромил хазарское царство, подчинил вятичей, победил племена ясов (аланов) и касогов (черкесов), овладел местностью на Таманском полуострове и взял Тмутаракань. Русь при Святославе стала главной силой в Причерноморье.

По приглашению византийцев Святослав воевал и против дунайских болгар. Собрав большую рать, он завоевал Болгарию и остался там жить в городе Переяславце на Дунае, так как считал Болгарию своей собственностью. «Хочу жить в Переяславце Дунайском, — говорил он, — там центр моей земли там собираются всякие блага: от греков золото, ткани, вина и плоды, от чехов и угров [венгров] — серебро и кони, из Руси меха, воск, мёд и рабы».

Надо сказать, что идея Святослава устроить новую столицу на окраине своей земли была не такой уж и странной. В Киеве он чувствовал себя неуютно, порядки, заведённые его матерью, ему не нравились. Хотелось самому создать себе новую жизнь. Такие же чувства были и когда-то и у императора Константина, которому надоел объевшийся, ленивый и разлагающийся Рим, и он основал новую столицу на месте маленького Византия в центре Востока. Другой император, Пётр Первый, не выносил московского духа, и построил новую столицу на свежем невском просторе.

Греки не желали допустить господства русских над болгарами и потребовали удаления Святослава назад на Русь. Он отказался, началась война, и в итоге Святослав вынужден был заключить невыгодный мир и отправиться домой. По дороге на него напали печенеги, и он был убит в 972 году.

Если бы византийцы не вытеснили Святослава из Болгарии, вполне могло случиться, что он имел бы своё государство на Балканах, а его сыновья, оставшиеся в Киеве, создали бы своё. Поэтому княжество Святослава если и можно назвать государством, то лишь временным и непрочным.

После смерти Святослава на Руси между его сыновьями Ярополком, Олегом и Владимиром начались междоусобные войны, в которых погибли Ярополк и Олег, а Владимир остался единственным князем. Это было обычно для древних времён: как только наследников становилось более одного, немедленно начинался делёж власти и распри.

Русь формировалась как государство не путём вооружённого захвата, а через объединение племён. Варяжские князья были организаторами этого объединения. Это и было основной задачей, для выполнения которой их пригласили северные племена. Олег, а затем и другие киевские варяжские князья делали великое дело: объединяли восточное славянство в единый государственный механизм, создавая условия для укрепления общности языка, быта, культуры. При этом княжеская власть обеспечивала оборону внешних рубежей объединявшихся русских племён.

Историк Иван Егорович Забелин (1820-1909) в своей «Истории русской жизни с древнейших времён» писал о варягах: «Они пришли, как их звали, судить и рядить по праву и по ряду, то есть пришли владеть и княжить не иначе как по уговору с землёю, что делать и чего не делать, иначе летописец не поставил бы здесь таких слов, как право и ряд, всегда в древнем языке означавших правду и порядок уговора или договора».

Создание государства на Руси проходило иным путём, чем в Европе. Что было типично для германских племён? Племена враждовали, пока одно из них в какой-то момент не оказывалось сильнее других, и его вождь становился во главе всего образовавшегося племенного союза. На Руси племена как славянские, так и другие, расположенные на северо-западе, рано поняли негативные следствия такой вражды, и потому решили объединиться мирным путём, пригласив известных им, хотя всё-таки чужих варягов. В устной договорённости были определены права и обязанности сторон, которые, в основном, соблюдались. На Руси не было сколь-нибудь серьёзных конфликтов между властью и народом. Отсутствие таких конфликтов — это естественное состояние России. Не стоит забывать, что Россия — единое государство, но ведь вполне могло случиться, что на нашей территории существовало бы много государств, как это имело место в Европе. Почему же этого не произошло? Благодаря мудрости наших предков, которые нашли верный путь для объединения разных племён. И дальше вместо покорения, русские князья и цари использовали метод присоединения народов, которые существовали в едином государстве, в то время как европейцы прожили свою историю в бесконечных войнах друг с другом. Начиная от прихода варягов, Россия расширяла свои территории исключительно мирным путём. Исключения были в XIX веке, когда мы в результате политической битвы с Британией, известной как Большая игра, присоединили Среднюю Азию. Но это было результатом соглашения с британцами, фактически разделом мира. Мы договорились, что Памир станет границей влияния: на север — наше, на юг — английское.

В установлении власти варяжских князей в русских землях была одна особенность: случай Новгорода оставался особенным. Обе стороны, князья и новгородцы, соблюдали первоначальный договор, и князь мог править в Новгороде только с согласия его жителей, и власть его была ограничена. Исторически сложилось так, что своих наместников в Новгород имел право посылать только киевский князь, а потом, когда Киев потерял своё политическое значение, то — владимирский, как сильнейший на Руси. Новгород был республикой и сохранял свою независимость до 1478 года. Иван III был последними новгородским князем. Подчинение Новгорода московскому царю было естественным процессом. После монгольского нашествия стало очевидным, что Русь сможет сохраниться как государство, а русские как народ, только объединившись под руководством одного князя. Новгород был родоначальником российской государственности, а его жители — неотъемлемой частью русского народа, поэтому его вхождение в состав объединившихся племён и княжеств было вполне естественно. Федеральные отношения между Москвой и Новгородом, существовавшие столетиями, в XV веке были невозможны, поскольку новгородское боярство и купечество вследствие постоянных сношений с Западом, проникались сепаратистскими настроениями. Нередко доносились с их стороны угрозы присоединиться то к Литве, то к немцам. Но эта либеральная оппозиция народом не поддерживалась, и простые люди вне России себя не видели.

Но во времена князя Владимира ещё ничто не объединяло славян, кроме власти над ними иноземных варягов-руссов. То, что существовало, не было государством славян. Владимир он был таким же диким варягом со своей варяжской дружиной, который воевал и собирал дань. Но при нём на Руси стало распространяться христианство, и это кардинально изменило ситуацию. Религия — это было то, что объединило всех: и варягов и славян. Князь был вне народа и чужд ему. Владимир или Ярополк — для народа было всё ровно. Но митрополит — вот, кто был признанным авторитетом для всего населения. И с этого момента, с распространения единой для всех веры, и началось Русское государство. В этом смысле Владимира можно назвать первым русским государем.

Кто выбрал веру для Руси: князь Владимир или Божий промысел?

В истории России, как впрочем и любой другой страны, можно ясно увидеть последовательность важнейших событий. Первый важный факт в этой последовательности — приглашения варягов и начало мирного объединения русских племён в единое государство.

Другим решающим событием является принятие православия. Летопись «Повесть временных лет» описывает, что князь Владимир послал гонцов в разные края, чтобы они посмотрели, где какие есть вероисповедания. Затем он послушал их рассказы и выбрал, наконец, православие. Здесь важно то, что князь решил заменить язычество на какую-нибудь крупную религию из тех, что исповедовали окружающие народы: надо полагать, что про буддизм и индуизм в тех краях в те времена никто не знал. Важно и то, что никто не принуждал Владимира вообще менять свою языческую веру на какую-либо другую.

Великий князь Владимир выбирает веру. Художник Иван Эггинк. 1822 г.
Государственный музей истории религии, Санкт-Петербург
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

Принятие православия для Руси представляется вполне естественным выбором. Эту религию мы взяли из Восточной Римской империи, с которой у русских князей были тесные связи. Византия в те времена была мощной и процветающей империей, а Константинополь — самым богатым городом мира. Византийская империя под управлением императоров из Македонской династии (876 - 1081) находилась в расцвете могущества и блеска. Церковной распре, раздиравшей страну в течение 120 лет и делившей её на два непримиримых, озлобленных лагеря, был положен конец: сопротивление иконоборцев было окончательно сломлено, и указ императрицы Феодоры, вдовы императора Феофила, от 19 февраля 843 года о восстановлении иконопочитания даровал стране давно желанный внутренний мир, позволив восстановить также и внешнюю мощь государства. Возвращены были утраченные провинции: в Малой Азии границы снова отодвинуты до Тигра и Евфрата; прогнаны были арабы. Неаполь, Амальфи, Салерно, Гаэта, Венеция на Апеннинском полуострове, хорваты и сербы на Балканском — все признавали себя вассалами Византии.

Установить ещё более тесные связи с таким государством было крайне полезным. С другой стороны, русские князья не раз пытались взять Константинополь, и в военном отношении были вполне на равных с византийскими войсками. Поэтому греки предпочитали заключать с Русью равноправные договоры. Следовательно, не было оснований опасаться, что принятие православия от Византии поставит русские земли под власть византийских императоров.

Военные походы и торговые поездки в Византию обогатили русских людей в IX - X веках не одними пленниками, заморскими диковинками и ценными тканями — они возвращались оттуда сами духовно пленёнными, под неизгладимым впечатлением высокой цивилизации тогдашней Византии — цивилизации, проявлявшейся, частности, и в тех пышных, торжественных формах, в какие греческие императоры и греческие патриархи облекли христианскую религию. В греческой церкви во время богослужения пришелец с далёкого Севера переносился в особый, волшебный мир.

Историк Георгий Владимирович Вернадский (1887-1973) полагал, что из соображения независимости выбирать нужно было либо иудаизм, ибо православие: «Принятие мусульманства всецело вводило бы Русь в круг арабской культуры, то есть культуры азиатско-египетской. Принятие христианства из Рима, от «немцев», сделало бы Русь страной латинско-европейской культуры. Наоборот, принятие как иудейства, так и православия обеспечивало Руси культурную самостоятельность между Европой и Азией. Политические доводы могли быть приведены одинаково как в пользу иудейства, так и православия» («Начертания русской истории»). Хазары, например, выбрали иудаизм.

Карамзин, основательно изучивший летописи, понимал, что в них есть определённый вымысел и противоречия. Так же он относился и к Нестеровой «Повести временных лет», но признавал, что зачастую это был единственный источник информации. К описанию принятия православия, данном в «Повести...» он отнёсся с тонкой иронией. Говоря в своей «Истории Русского государства» о набожности Владимира, он добавляет: «Но сия Владимирова набожность не препятствовала ему утопать в наслаждениях чувственных». Дальше он отмечает, что помимо четырёх жён, у Владимира, ежели верить летописям, было 300 наложниц в Вышгороде, 300 в Белогородке (близ Киева) и 200 в селе Берестове. Комментируя историю о том, как представители разных религий склоняли Владимира к своей вере, Карамзин пишет, что первыми были представители ислама: «Описание Магометова рая и цветущих гурий пленило воображение сластолюбивого князя». Так что же остановило князя от принятия такой привлекательной религии? Причина была крайне веская: «Но обрезание казалось ему ненавистным обрядом и запрещение пить вино — уставом безрассудным. Вино, сказал он, есть веселие для русских; мы не можем быть без него».

Летопись приводит интересный диалог Владимира с послами из Хазарии, которые уговаривали его принять иудаизм. Князь их выслушал и задал естественный вопрос: «А где ваша земля?». Проповедники честно ответили: «Бог разгневался на наших отцов и расточил их по странам». На что Владимир разумно возразил: «Вы сами отвержены Богом и расточены, и учите ещё других, или хотите, чтобы и нас Бог отверг и расточил?», и отпустил их восвояси.

А вот беседа с философом (так в летописи), присланным из Греции (то есть из Византии) князя озадачила. Грек подробно всё рассказал, а затем для убедительности развернул завесу, на которой был изображён страшный суд, где праведники представлены были в веселии идущими в рай, а грешники идущие в вечную муку. Такая картина сильно встревожила Владимира. Грек это заметил и закончил словами: «Если хочешь стоять с праведными, то крестись». Владимир, ещё не решившись окончательно, сказал «подожду немного» и отпустил грека с богатыми дарами.

Дружина и бояре сказали князю, что каждый свою веру хвалит, и надо бы самим всё изучить. После чего Владимир отправил послов в разные страны, посмотреть богослужения. Карамзин пишет: «Послы видели в стране болгаров [волжских булгар — мусульман] храмы скудные, моление унылое, лица печальные; в земле немецких католиков богослужение с обрядами, но, по словам летописи, без всякого величия и красоты». А в Константинополе послов поразила красота и храма и богослужения и особенно Православная литургия в Константинополе. Вот как согласно «Повести временных лет» они рассказывали о ней своему князю:«И пришли мы в Греческую землю, и ввели нас туда, где служат они Богу своему, и не знали — на небе или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как и рассказать об этом, — знаем только, что пребывает там Бог с людьми, и служба их лучше, чем во всех других странах. Не можем мы забыть красоты той».

Послы сказали князю своё решение: «Всякий человек, вкусив сладкое, имеет уже отвращение от горького; так и мы, узнав веру греков, не хотим иной». А бояре сослались ещё на бабку Владимира — Ольгу: «Когда бы закон греческий, - сказали они, не был лучше других, то бабка твоя, Ольга, мудрейшая всех людей, не вздумала бы принять его». На том и порешили, и великий князь решился быть христианином. Если верить летописи, то выбор веры решался просто: нравится — не нравится. И если некоторые наши современники стонут, что надо было выбрать вероисповедание Папы Римского и ещё в X веке вступить в дружную семью европейских народов, так вот им и ответ: не нравилась русским людям католическая вера.

Богослов и писатель Владимир Алексеевич Троицкий (архиепископ Илларион, 1886-1929) в своих «Письмах с Запада» описывает, что для русского человека важно в храме и чего он не видел в Европе: «Внутри скоро замечаешь — и даже с неприятным чувством — однообразие. Вся внутренность наполнена одними колоннами, а колонны все совершенно одинаковы. Проходит некоторое время и начинаешь чувствовать, что в этом прекрасном, художественно построенном храме чего-то недостает, и недостает чего-то существенного. Начинает работать мысль, стараясь ответить на вопрос о том, чего недостает Кёльнскому собору и всякому готическому храму. Сам собою скоро выплывает ответ: здесь недостает Бога, недостает святости, недостает жизни. Посмотри на внутренний вид собора! Ты увидишь, что только два ряда статуй по колоннам среднего нефа украшают собор, но и эти статуи будто застыли, замерли — они так же серы, как и колонны. Здесь нет того, что мы называем церковным благолепием. Что же остается? Остаются одни художественные трюки архитектора. Глаза разбегаются по архитектурным подробностям — и только. А войди в наш православный храм, украшенный всею красотою церковного благолепия, например, в Троицкий собор нашей Сергиевой лавры. (Не нахожу равного храма нигде!). Здесь всё пропитано святостью; прежде всего здесь чувствуешь при входе, что вошёл в дом Божий, и невольно поднимается рука для крестного знамения».

Божественная литургия в Троице-Сергиевой лавре. Фото: patriarchia.ru
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

А дальше отец Илларион рассказывает, как он зашёл в протестантскую кирху в Дрездене: «Вхожу в дверь. Лестница ведёт вверх. Поднимаюсь. Что же? Совсем так, как, например, в московском Большом театре, когда поднимаются на галёрку. Поднимешься на этаж — дверь. Еще на этаж — опять дверь. Я всё не решаюсь войти, а поднялся уж высоко — кажется, на третий этаж. Открыл дверь и вошёл. Что же оказалось? Я попал как бы на балкон второго яруса. Громадный храм устроен совершенно так же, как устраиваются театры. Внизу партер, а по сторонам в несколько ярусов балконы. Кое-где, очень не густо, сидят посетители. Около одного из балконов высокая кафедра, и на ней проповедник-пастор говорит проповедь, будто лекцию читает в хорошо оборудованной аудитории. Помню хорошо, такая меня жалость охватила к несчастным еретикам, которые так опустошили, так обесцветили христианство, сделали его смертельно скучным! В храме никаких священных изображений: балконы, кресла и кафедра — вот и всё, больше ничего. О, как почувствовал я в то время несравненное превосходство святого Православия».

Часто выбор вероисповедания объясняют разными меркантильными обстоятельствами: укрепление власти князей, приобщением к развитой культуре и прочее. Как будто не о вере говорится, а о политической или экономической сделке. Потому и сетуют некоторые люди, что надо было идти под руку римского папы, от этого больше выгоды получили бы. Но вера в Бога — это же не математические расчёты: совершу столько-то добрых поступков, отчитаюсь перед Господом и он меня отправит в рай. В том, что касается наших мыслей, эмоций, веры во что-либо много непонятного, таинственного. Нам даже точно неизвестно: мы выбираем или нас выбирают.

С выбором веры связан один очень примечательный случай. В начале первого века жил один человек — Саул из города Тарс. Нам он известен как апостол Павел. Он был ревностный иудей и безжалостно преследовал сторонников Иисуса. И вдруг внезапно он стал самым ярым последователем этого учения, да настолько, что в итоге заложил фундамент новой религии, которая существует уже более двух тысяч лет с числом сторонников более двух с половиной миллиарда человек. Причём, загадочная история с Павлом — это не легенда, а факт, чему свидетелями было множество людей. Иоанн Златоуст объяснил, что произошло с апостолом в своей четвёртой «Беседе об апостоле Павле».

Он приводит рассказ самого Павла: «Когда же Бог, избравший меня от утробы матери моей и призвавший благодатью Своею, благоволил открыть во мне Сына Своего». Иоанн делает вывод, что никто ни до Павла, ни он сам никогда не находили Иисуса, а Иисус сам являл Себя, почему и говорил: «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал ...вас» (эти слова приведены в Евангелии от Иоанна). Действительно, почему Павел не уверовал тогда, когда видел мёртвых, которых воскресил Господь? Когда видел хромого ходящим? Потому, что ещё не был призван, — объясняет Златоуст. А дальше он обращает внимание на то, что это призвание для нас не является обязательным к исполнению. Бог не принуждает, а оставляет нас и после призвания самим делать выбор. Так, например, Он открыл Себя и иудеям, когда пришло время, но те не хотели принять Его.

Дальше Иоанн отвечает на вопрос, который естественно возникает у неверующего человека: «Откуда видно, что Бог призвал Павла с неба, и этот уверовал, и почему Он и меня не призвал?». Если человек верит в призвание Павла, то этого достаточно ему для доказательства. Если же он не верует в призвание апостола, то не стоит и сетовать на то, что Бог его не призвал. Человеку неверующему Иоанн говорит: «Веруй же; и тебя Он призывает с неба, если у тебя душа благопослушна; а если ты не благопослушен и развращён, то и сошедший свыше голос не будет достаточен для твоего спасения. Сколько раз иудеи слышали голос, сходящий с неба, — и не уверовали!».

Таким образом для обретения веры в Бога должны быть выполнены два условия. Первое — необходимо, чтобы Он сам призвал к себе человека, другими словами, в сознании человека зародилась такая мысль. Если выполнено первое, необходимое условие, то должно быть выполнено второе, достаточное условие — человек сделал выбор в пользу веры.

Летописи скудно описывают процесс выбора вероисповедания князем Владимиром и его окружением. Принимались ли в расчёт политические и экономические резоны — неизвестно. Однако для человека, верующего в Бога, рассуждения Иоанна Златоуста могут показаться весьма убедительными и логичными. Господь решил призвать русский народ через его князя. Поэтому в голове Владимира и возникла сама мысль уйти от язычества. Затем он стал делать выбор, и сердце его и его товарищей склонилось к христианству в его византийской, православной форме.

Конечно, здесь напрашивается аналогия с тем, что случилось с апостолом Павлом. Ведь Бог не просто его призвал, он ещё как бы подтолкнул Павла к совершению гигантского дела распространения христианства, да ещё и одарил его необходимыми для этого способностями. Идея, что у России есть определённое ей свыше какое-то призвание, давно витает в русских головах. Поводом для этого служит довольно необычная история страны. Славяне пришли в суровые, но практически незаселённые земли, постепенно освоили их и создали огромное государство. Сюда могли прийти другие народы, но пришли именно славяне. Пригласив варягов, русские племена создали систему управления, позволившую им сохранить своё государства, что, например, не получилось у франкских племён в Западной Европе. Попав под власть Орды, русский народ сумел сохранить все свои обычаи и веру. Собирая силы, он дождался благоприятного момента и добился полной независимости. На долю народа не раз выпадали тяжелейшие испытания и во времена монгольского нашествия, и в период Смуты, и в годы ужасной германской агрессии во время Великой Отечественной войны. Верующий человек знает, что Бог иногда посылает на избранных людей тяжёлые испытания, чтобы те из таких испытаний вышли с ещё более крепким духом и более готовыми к решению сложных и непосильных для других задач.

Могут спросит, в чём миссия России, в сравнении, например с Европой? Россия ничего не внесла в создание и развитие европейской цивилизации: ни в науке, ни в литературе, ни в философии, ни в живописи, ни в музыке, ни в театре. Это всё создала Европа. Вопрос, несомненно, справедлив. Однако следует уточнить, что не вся Европа создавала западную цивилизацию, а только некоторые страны Западной Европы: Англия, Германия, Франция, Италия и Нидерланды. Остальные европейские страны лишь пользовались плодами этой цивилизации. В этом смысле Россия ничем не отличается от стран Южной и Восточной Европы. А если мы спросим, в чём задача России, то ответа может быть сейчас и не найдём. Ведь история человеческой цивилизации продолжается, и кто знает, какая страна поведёт за собой остальной мир завтра или послезавтра.

Когда мы обсуждаем выбор веры на Руси, то неизбежно встаёт следующий вопрос: если уж христианство, то почему в Греческой, а не в Римской интерпретации? Летопись рассказывает, что решающим доводом послужила красота службы в византийских храмах. Но сам византийский дух — это был дух Востока, в то время как римский — это дух Запада. Европа, Запад возникли от смешения Рима и германских племён. На Востоке всё было сложнее. Восточная Римская империя включала в себя эллинский мир, и языком межнационального общения был греческий. Соответственно, здесь доминировала греческая культура и греческое мировоззрение. Главными городами на востоке Римской империи были Александрия и Антиохия, города, основанные греками и бывшие культурными центрами всего государства. Византийская империя, как историки со временем стали называть Восточную Римскую империю, была государством греческого языка и греческого духа. Само христианство как религия являлось чисто восточной идеологией, образовавшись от синтеза иудаизма и греческой философии. В те времена, когда Русь принимала христианство, влияние Востока на внутренний мир Византии ещё более усилилась, поскольку она тесно соприкасалась с арабами и иранцами (персами), и многое от них перенимала.

Сами по себе римляне в своей культуре мало чего сколь-нибудь выдающегося произвели. Германские племена, захватив земли Западной Римской империи, получили от последней только римское право. Духовная жизнь на Западе была скучной и убогой в сравнении с Востоком. Когда Русь принимала христианство, ещё не был оформлен раскол на православие и католицизм, христианство было единым, поэтому не было принципиальной разницы, под чью руки идти: римского Папы или константинопольского Патриарха. Как следует из летописи, выбрали то, что больше понравилось, что было ближе славянской душе. Выбрали Восток.

Однако следует отметить, что выбор князя Владимира в пользу православия ещё не был окончательным для Руси. После его смерти началась борьба между его сыновьями, и прежде всего, между Ярополком и Ярославом. Ярослав опирался на варягов, которые по его просьбе прибыли из-за моря. Святополк заключил союз с польским королём Болеславом, на дочери которого он был женат. Ярослав остался верен православию, а Святополк обратился к католичеству и даже был, как утверждают, одним из соучастников готовившегося заговора по отвращению Руси от «византийского обряда». Поэтому распря между братьями получала, таким образом, гораздо большее значение, чем только семейная усобица. Победа Святополка подчинила бы Русь католическому влиянию.

Однако по Божьему промыслу на Руси распространилось христианское учение в форме восточного миросозерцания, устремлённого к небу и проникнутого духом гармонии, которое внесло светлость, легкость и окрылённость в основание нашей культуры, и послужило причиной развития особой черты русского духа — гармонии и равновесия всех внутренних сил человека: ума, сердца и духа.

Русский Философ и публицист Юрий Фёдорович Самарин (1819-1876) поэтично описал эту гармоничную жизнь Древнерусского государства: «Теперь, благодаря изданию Ипатьевской летописи и многих памятников церковной литературы, воскресает перед нами эта древняя и светлая Русь. Она озарена каким-то весельем, праздничным сиянием. Разноплеменное население окрестностей Киева, торговый путь греческий и другие, проходившие мимо Киева или прилегавшие к нему, беспрерывные сношения с Византией и с Западной Европой, церковные торжества, соборы, княжеские съезды, соединенные ополчения, привлекавшие в Киев множество народа из всех концов России, довольство, роскошь, множество церквей, засвидетельствованная иностранцами рано пробудившаяся потребность книжного учения, при этом какая-то непринужденность и свобода в отношениях людей различных званий и сословий, наконец, внутреннее единство жизни, всеобщее стремление освятить все отношения религиозным началом, так ярко отразившееся в воззрении нашего древнейшего летописца: все это вместе указывает на такие условия и на такие зародыши просвещения, которые не все перешли в наследство к Руси Владимирской и Галицкой. В Киевском периоде не было вовсе ни тесной исключительности, ни сурового невежества позднейших времен. Это не значит, чтобы история пошла назад; явились иные потребности, иные цели, которых необходимо было достигнуть во что бы ни стало; течение жизни стеснилось и зато пошло быстрее по одному направлению; но Киевская Русь остается каким-то блистательным прологом к нашей истории» (Соч. Ю. Ф. Самарина. Т. I. С. 55 ).

Ярослав в, итоге, победил Святополка, но затем ему пришлось воевать с другим братом — Мстиславом Тмутараканским. После неудачных сражений Ярослав в 1026 году согласился на раздел Русского государства. Границей между княжениями братьев служил Днепр. При определённых обстоятельствах, могли возникнуть два государства на Руси. Но судьбе (или Богу) было угодно, чтобы единственный сын Мстислава умер ещё до смерти отца. Такими образом, наследника не было, и после смерти Мстислава в 1034 году Ярослав стал князем обеих половин Русской земли. В том же году Ярослав разгромил вновь подступивших к Киеву печенегов, которые с этого времени никогда не решались углубляться в пределы Руси, а других постоянных противников больше не было.

Таким образом, и вера могла быть другой, и государство могло бы не сохранить единства, но ничего этого не произошло, и русская история потекла в известном нам направлении.

Единство Руси на фоне княжеских междоусобиц

Власть в русских землях в тот период истории, который со временем стал обозначаться как Киевская Русь, была довольно своеобразной. Она состояла из иноземных варяжских князей с иноземной же дружиной, но эти иноземцы не явились завоевателями, а пришли по приглашению нескольких племён. А уже позже князья покорили другие племена. Варяги не считали землю своей собственностью. Киевские князья в сущности представляли собой воинское подразделение, которое за плату охраняло общество от неприятеля. В качестве платы взималась дань. Главная деятельность князей направлялась на то, чтобы объединить славянские племена и создать единое государство. Он также стремились наладить как можно более выгодные торговые отношения с соседями и обезопасить торговые пути. Всё это имело целью не улучшение жизни народа, а обеспечение повышения своих доходов.

Все войны князья вели собственными дружинами; славянское население, как правило, в них не участвовало, за исключением обороны городов. Дружины вполне успешно справлялись с соседями, окружавшими Русь.

В военном отношении Русское государство было самым сильным в Восточной Европе, но именно как государство оно было незрелым и непрочным. После Владимира осталось 12 сыновей, и не трудно догадаться, что началась жуткая распря. Старший сын Святополк убил сначала младших братьев — Бориса, князя Ростовского и Глеба, князя Муромского, которые ему казались опаснее других по той простой причине, что их любил отец, и дружина по смерти князя Владимира звала Бориса княжить в Киев. Затем Святополк убил и третьего брата, Святослава и предполагал покончить и с остальными братьями.

Распределение Русской земли между Ярославом и Мстиславом в 1026 году.
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок.

Сидевший князем в Новгороде Ярослав понял, какая опасность ему грозит, собрал войско из варягов и новгородцев и разбил Святополка у Любеча (в нынешней Черниговской области). Но это было только начало. Святополк сбежал к своему тестю польскому королю Болеславу, который вступился за него и разбил Ярослава на реке Буг. Теперь уже Ярослав бежал в Новгород и хотел бежать и дальше, за море, к варягам. Однако новгородцы не пустили его и дали другое войско, с которым он пошёл на Святополка. А тот, в свою очередь, успел поссориться с Болеславом, который ушёл к себе в Польшу, и Святополк вышел против Ярослава с толпами печенегов. В битве на реке Альте (в ненешней Киевской области) Святополк потерпел поражение, бежал к печенегам и пропал без вести.

Ярослав после этой битвы сел в Киеве, но спокойная жизнь была недолгой. Против него выступил брат Мстислав, княживший в Тмутаракани. В состоявшейся битве победил Мстислав, но он, как выяснилось, хотел лишь прибавки к своим владениям. Братья договорились, что всё земли западнее Днепра достались Ярославу, который сел в Киеве, а то, что было на восток от Днепра, досталось Мстиславу, который обосновался в Чернигове.

Мстислав вскорости умер, не оставив детей, и Ярослав стал владеть всеми русским областями, кроме Полоцкого княжества, которое ещё Владимир отдал своему сыну Изяславу, и там правил сын Изяслава Брячислав.

Ярослав умер в 1054 году, оставив о себе хорошую память. Он был умный и храбрый, распространял христианство и грамотность в народе, покупал много книг, которые читал днём и ночью. Ярослав нанял писцов, которые переводили книги с греческого языка на славянский, строил церкви. Он составил первые законы на Руси, собранные в «Русскую правду». При Ярославе Русью управлял один князь, она была сильнейшим государством в Восточной Европе и процветала.

Конечно, Ярослав Мудрый догадывался, что после его смерти начнётся междоусобная борьба среди сыновей, которая могла закончится распадом русских земель на несколько государств. Это он мог понять и из собственного опыта. Даже когда осталось всего два брата, была опасность раскола страны. Будь у Мстислава наследники, то вполне могла сложиться ситуация, когда в землях западнее Днепра стали править потомки Ярослава, а в землях восточнее Днепра — потомки Мстислава, и возникли бы разные государства.

Ярослав был хорошо знаком с Европой. Сам он был женат на Ингегерде — дочери шведского короля Олафа. Трёх дочерей выдал замуж за европейских королей: Елизавету — за норвежского, Анастасию — за венгерского, Анну — за французского. Сестру Добронегу выдал за польского короля. Скорее всего, он знал историю империи Карла Великого и причины её распада. И надо отдать должное мудрости Ярослава, он придумал, как сохранить своё государство в целости, и его план удался. Когда сейчас мы с приятным удовлетворением осознаём огромные размеры нашей великой страны, то должны с благодарностью вспомнить Ярослава Мудрого.

Империю Карла Великого иногда называют «Евросоюз средневековья». При нём была единая Европа (точнее, Западная Европа), которая после его смерти распалась на множество государств, непрестанно воюющих друг с другом. Почему же так произошло, и Западная Европа не смогла, в отличии от России, остаться единой страной?

Империя Карла Великого.
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок.

Карл родился в 747 году, в 768 году стал королём франков. Созданная им империя была необъятна, охватывала практически всю Западную Европу и включала территории нынешних Испании, Франции, Нидерландов, Бельгии, Люксембурга, Италии, Германии, Австрии. Чтобы пересечь страну из конца в конец гонцу требовался, по крайней мере, месяц.

У империи было одно существенное уязвимое место. Обычаи франков не разделяли понятие государства, возглавляемого правителем, и владений, составлявших его собственность. Со смертью правителя и то, и другое должно было перейти к его сыновьям и быть поделённым как обычное наследство. В 806 году император формально разделил всю территорию государства между тремя сыновьями. Раздел лишь подтвердил то, что уже было установлено ранее. Италия и Аквитания (юг современной Франции) с сопредельными областями закреплялась за королями Пипином I и Людвигом. Старший сын, Карл, получал всё остальное. Все три короля были тесно связаны между собой в целях сохранения статуса империи. Пепин I и Карл умерли оба в 811 году, соответственно, акт о разделе утратил силу. Карл Великий скончался в 814 году, и его сын Людовик (Благочестивый) унаследовал, таким образом, всё состояние своего отца.

Свою главную задачу Людовик видел в сохранении империи от раскола. У него было три сына, и неизбежно возникал вопрос: как в таких условиях сохранить единство государства.

После долгих споров на сейме в столице империи Ахене в 817 году был принят Акт «Обустройство империи». Хотя в преамбуле Акта стояли слова: «Ни нам, ни нашим праведным советникам [то есть Церкви] не представляется возможным из любви к нашим детям разрушать единство империи», это был документ о разделе государства. Формально императорский титул получил старший сын Людовика Лотарь, который с этого времени становился соправителем отца, а после его смерти должен был наследовать империю. Остальные два сына получили по королевству: Пипин II – Аквитанию, которой он и так управлял, Васконию (земли гасконцев и басков) и Испанскую марку; Людовик II – Баварию, Каринтию и земли, примыкающие к ним на востоке. В ведении старшего брата Лотаря оказались Нейстрия (там, где сейчас Париж), Австразия (северо-восточные регионы Франции, Бельгия, Нидерланды, а также западные территории Германии), Саксония, Тюрингия, Алемания (французский Эльзас, немецкий Баден-Вюртемберг, восточная часть Швейцарии), Септимания (средиземноморское побережье Франции), Прованс.

Однако в «Обустройстве» вовсе не был упомянут внук Карла Великого, сын короля Италии Пипина I, племянник Людовика Благочестивого, Бернард, после смерти отца унаследовавший королевство и утверждённый в этом звании дедом в 811 году. Усмотрев в подобном умолчании выпад против себя лично и подстрекаемый вельможами из прежнего окружения Карла, Бернард восстал с целью защиты своих прав. Восстание было подавлено, Бернард осуждён и умер.

Позже началось то, что привело к распаду империи. В 819 году император Людовик овдовел и подумывал удалиться в монастырь, оставив империю сыновьям. Но тут он встретил одну молодую особу приятной наружности и женился на ней. В 823 году у них родился сын Карл. Отец его очень любил, и захотел оставить ему какие-то земли. В 829 году на сейме в Вормсе император торжественно заявил, что меняет условия «Обустройства империи», а через два года опубликовал и соответствующий акт. Юному Карлу был выделен удел, состоявший из Алемании, Эльзаса, Реции и части Бургундии. А это задевало интересы Лотаря, старшего сына Людовика, который стал протестовать, за что отец изгнал его в Италию и фактически лишил императорского звания. Но братья поддержали Лотаря, империя разделилась на сторонников и противников императора Людовика, и, в конце-концов, тому пришлось вернуться к Акту 817 года.

Ситуация продолжала оставаться беспокойной. Младшие братья Пипин II и Людовик II были недовольны своевластием Лотаря и поддержали бедного отца. Лотарь опять попал в опалу. Однако император не нашёл общего языка с младшими сыновьями, и те вновь переметнулись к Лотарю. Людовик и сыновья стали собирать армии, которые встретились в 833 году в Эльзасе. Но сражения не было, поскольку большая часть сторонников императора перешла в лагерь его противников. Людовика Благочестивого взяли под стражу, а затем заставили его пройти величайшее унижение, когда он публично каялся за свои прегрешения. Императорский титул перешёл к его сыну Лотарю.

Однако публичное унижение помазанника многим не понравилось. Собравшись в Тионвилле, епископы и аббаты после бурного обсуждения объявили Людовика невиновным, и он был восстановлен в императорских правах.

Главной заботой императора стало обеспечение своего любимого сына Карла. В 838 году умер Пипин II. Людовик, успевший оттягать у него в пользу Карла всю Нейстрию и Бретань, теперь принялся и за Аквитанию, лишив права наследования сына Пипина. Он, также, прихватил для Карла и часть земель своего сына Людовика. В 839 году император встретился в Вормсе с Лотарем, и они заново поделили империю на две части, по линии, идущей с севера на юг вдоль Мааса и далее к Средиземному морю. Лотарь, которому было предоставлено право выбора, выбрал восточную часть, Карлу осталась западная. Императорский титул достался Лотарю. Он обязался защищать Карла, а тот — чтить своего покровителя и повиноваться ему. Третьему сыну Людовику осталась одна Бавария. Сам Людовик Благочестивый остался ни с чем, и всё ради любимого сына. Он умер в 840 году.

Осталось три сына: Лотарь; Карл, который вошёл в историю как Карл Лысый; и Людовик, который был прозван Немецким, поскольку он ориентировался на восточные области империи. Но распря продолжалась. Лотарь навязал Карлу новый раздел, сильно сокращавший его владения. Тогда Карл заключил союз с Людовиком.

Силы сторон сложились следующим образом. Вокруг Лотаря объединилось большинство франков. За Людовиком пошли восточные франки, алеманы, саксы и тюринги. К Карлу примкнули жители Бургундии и те из аквитанцев, которые не перешли к Лотарю. Таково было этническое размежевание сторон. В 841 году произошло сражение при Фонтенуаан-Пюизе, при котором погибло более 40 тысяч человек, что по тем временам было огромной цифрой.

Распад Империи Карла Великого — Распад империи Карла Великого на три части
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

В конце-концов, в 843 году в городе Вердене внуки Карла Великого заключили договор о разделе государства на три части. Младшему, Карлу Лысому, достались земли к западу от Рейна – Западно-Франкское королевство. Средний, Людовик Немецкий, получил территорию к востоку от Рейна – Восточно-Франкское королевство. Старший, Лотарь, унаследовал титул императора, а также Италию и широкую полосу земель между Западно-Франкским и Восточно-Франкским королевствами, получившую по его имени название Лотарингия. Таким образом, возникли три франкских государства: восточное, срединное и западное. В будущем на этих землях образовались Франция, Германия и Италия. Диакон лионской церкви Флор написал тогда ставшие известными строки: «Увы! Где она, та империя, которая объединяла верой чуждые друг другу народы и наложила на покорённые узду спасения?… Она утратила имя и честь. Вместо царя появились царьки, вместо царства — жалкие обломки».

По-немецки Франция — Frankreich, то есть империя франков. В источниках франки упоминаются впервые в 242 году, когда один из их отрядов вторгся в Галлию и был разбит римлянами. Областное имя «Франция» (Francia) и соответственно этнический термин «франки» в III — начале IV века прилагались к территории вдоль нижнего течения Рейна и к германским племенам, населявшим эту территорию: хаттам, хамавам, тенктерам, бруктерам, марсам, сугамбрам и другим. На рубеже V и VI веков процесс внутренней консолидации франков достиг такого уровня, что в начале не очень прочный племенной союз начинает превращаться в народность. Складывание единой территории ускорило этот процесс, усилив сознание общей этнической принадлежности.

После распада державы Каролингов (потомков Карла Великого) термин «Франция» в значительной мере утратил свой первоначальный этнический смысл. Францией ещё долго называли северную часть Западно-Франкского королевства, «восточной Францией» по-прежнему именовали восточную часть Австразии, вошедшую в состав Восточно-Франкского королевства. Позднее она превратилась во Франконию. Лишь столетие спустя название «Франция» окончательно закрепилось за территорией Французского королевства. Распад, а затем и исчезновение «провинции Франция» означали распад, а затем и исчезновение франкской народности.

Франкская империя, созданная Карлом Великим, и сам народ франков перестали существовать. Княжество Ярослава Мудрого превратилось в огромное и могучее государство, а русские славяне составили самый многочисленный народ в Европе.

Перед Ярославом Мудрым встала та же задача, как и когда-то перед Карлом Великим далеко на западе: сохранить единство государства. Чтобы решить эту задачу, Ярослав придумал не имеющие аналогов в мировой истории своеобразное правило наследования княжеских престолов, которое хоть и часто нарушалось, но обеспечило сохранение Руси.

У Ярослава к концу его жизни (он умер в 1054 году) оставалось в живых пятеро сыновей и внук Ростислав от его старшего сына Владимира, который умер в 1052 году. В Полоцке княжили потомки Изяслава, старшего брата Ярослава Мудрого, и он эти земли в наследство не определял.

Распределение Русской земли между сыновьями Ярослава Мудрого
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

Прежде всего Ярослав выделил пять самых важных городов: Киев, Чернигов, Переяславль (который впоследствии стали назвать Переяславлем-Русским или Переяславлем-Южным, поскольку появились Переяславль-Залесский и Переяславль-Рязанский), Смоленск и Владимир (который стали называть Владимиром-Волынским, поскольку позже появился Владимир на Клязьме). Эти города приведены в порядке убывания их важности и богатства. Каждому из сыновей он отдал по одному из этих важных городов и земли вокруг него. Таким образом, Русская земля (за исключением Полоцкого княжества) была разделена на пять неравных по площади и богатству княжеств. Старший Ярославич, Изяслав, сел в Киеве, присоединив к своим владениям и Новгород, куда он посылал наместника. Второму сыну, Святославу, досталась Черниговская земля с примыкающей к ней по Оке Муромо-Рязанской землёй и отдалённой Тмутараканью на Тамани. Третий сын, Всеволод, сел в Переяславле и получил в придачу к этой сравнительно небольшой и окраиной волости отдалённые Ростовские и Белозерские земли на верхнем Поволжье. Четвёртый, Вячеслав, сел в Смоленске. Пятый, Игорь — на Волыне во Владимире. Внук Ярослава Ростислав получил от своих дядей небольшой удел в Ростовской земле.

Чем старше был брат, тем доходнее были полученные им земли, но и затрат они требовали больше, поскольку были ближе к степям с печенегами и требовали больших расходов на оборону.

Один город был выделен особо — Киев. Князь который здесь сидел, назывался великим князем, и он считался старшим среди остальных князей, был носителем единства княжеского рода и политического единства Руси. Киев, таким образом, становился столицей всей русской земли.

То, что государь делит свои земли между сыновьями в наследство — обычная практика. Но дальше начинается самое интересное. Ярослав перед смертью собрал сыновей и объяснил им, что они будут совместно управлять русской землёй и изложил свой порядок наследования, который стали назвать лéствичным правом.

В этой системе было три особенности. Первая заключалась в том, что тот князь, который сидел в Киеве, не имел никаких юридических прав относительно других потомков Ярослава. Он был как старший брат, заботился и опекал остальных и организовывал проведение совместной политики, как внешней, так и внутренней. Но в своём княжестве каждый князь был единоличным властителем. Вторая особенность предоставляла права управления княжествами только потомкам Ярослава, и никого со стороны приглашать было нельзя. И, наконец, третья особенность. Все дети Ярослава и их потомки совместно управляли всей страной. Никто никакое княжество не мог иметь в собственности или пожизненном владении и передавать княжение своим детям. Хотя последний пункт часто старались нарушить, но это другими князьями воспринималось как нарушение правил и против этого боролись.

Самой важной особенностью системы Ярослава Мудрого была ротация князей. Если где-то становился вакантным княжеский стол, то на это место переходил следующий по старшинству. Его место освобождалось, на него перебирался второй по старшинству. Таким образом, любой князь рано или поздно переходил в другое княжество, а некоторые таких перемещений делали довольно много. Соответственно, и великокняжеский стол не закреплялся за одним каким-либо князем и его сыновьями, а занимался другими князьями в порядке старшинства после смерти великого князя. Принципиально важным в этой системе было то, что наследование земель зависело не от воли какого-то человека, а определялось ясным алгоритмом.

Император Карл называется великим, потому, что завоевал много земель. Князь Ярослав называется мудрым, потому что полученные земли сохранил в едином государстве. На европейской земле много государств, а на русской — одно. При том, что в Европе, что в России живёт множество народов.

Система, при которой все его потомки совместно управляют единою Русью, была придумана самим Ярославом Мудрым, и не вытекала ни из каких объективных обстоятельств. Случайность это, или промысел Божий, но без этой системы нынешнего российского государства не было бы. Что-то государственное на этих землях, конечно, рано или поздно должно было появиться, но это было бы не Московское царство и не Российская империя и не тех размеров.

Владения сыновей Ярослава Мудрого в 1054 году
Князь	Какие города получил
Изяслав	Киев и Новгород
Святослав	Чернигов, Тмутаракань и земли по Оке
Всеволод	Переяславль (Русский), земли на Волге, Ростовская земля, Белоозеро
Вячеслав	Смоленск
Игорь	Владимир Волынский
Ростислав, внук	Удел в Ростовской земле

Согласно схеме наследования Ярослава Мудрого, после смерти Изяслава киевский стол должен был наследовать Святослав, а другие князья перемещались из одного княжества в другое: Святослав — из Чернигова в Киев, Всеволод — из Переяславля в Чернигов, Вячеслав — из Смоленска в Переяславль, Игорь из Владимира - в Смоленск. Важно было то, что киевский стол (как и другие княжеские столы) наследовал не сын великого князя, а его брат. Когда великий или другой князь умирал, происходило перемещение всех князей из одного удела в другой. Чем старше был князь, тем лучше и богаче волость ему доставалась.

Если раньше князья стремились к единоличному владению всеми областями, то после Ярослава появилась традиция к семейному, братскому владению Русской землёй всеми членами княжеского рода под главенством старшего в роду. Установленная Ярославом система наследования обеспечила сохранение единого русского государства.

Князья должны были владеть русской землёй сообща, не разделяясь. Старший, или великий, князь владел старшим княжеством, другими словами — старшим столом. Другие князья владели другими волостями по старшинству. Важно то, что ни великий князь, ни младшие князья не владели своими княжествами вечно и не передавали их своим детям. Когда умирал великий князь в Киеве, его место занимал старший в роде, причём и другие князья передвигались таким же образом по старшинству из одного княжества в другое, из худшего в лучшее. После смерти всех братьев на киевский престол заступал старший из их сыновей, то есть из их племянников. Это передвижение не всегда проходило строго по-правилам, в том числе по объективным причинам, отсюда постоянные ссоры и войны.

Серьёзной проблемой системы наследования было правило, что если князь умирал, не достигнув старшинства в роде, то есть никогда не был великим киевским князем, то его сын не мог быть великим князем и оставался навсегда владельцем одного какого-то княжества. Таким образом, какие-то из князей Рюриковичей и их потомки могли навсегда лишиться права занимать великокняжеский стол, что представлялось им несправедливым, и вело к распрям.

Идею Ярослава усвоили его сыновья и старались придерживаться её при дальнейшем распределении волостей. Но всё же сразу после смерти Ярослава Мудрого начались проблемы, причиной которых стал Ростислав, сын старшего сына Ярослава, Владимира, умершего ещё при жизни отца. Поскольку отец Ростислава не был великим князем, то и Ростислав никогда не мог бы получить киевский стол. Мало того, поскольку княжества не наследовались, то Ростислав не получил даже и Новгорода, где некогда княжил его отец. Поэтому он должен был довольствоваться тем, что дадут ему его дяди. А дали ему удел в далёкой Ростовской земле.

Далее произошло следующее. В 1057 году умер четвёртый из братьев Вячеслав Ярославич, князь Смоленский. На его место из Владимира-Волынского перешёл пятый брат Игорь. Когда Игорь умер в 1060 году, то жившие тогда три сына Ярослава: Изяслав, Святослав и Всеволод решили поделить дань со смоленской земли на три части. Смоленский стол оставался незанятым. Владимир-Волынский отдали племяннику Ростиславу, а его удел в Ростовской земле передали дяде Всеволоду. Казалось бы, всё — по закону, и проблема решена. Но тут проявилось то, что обычно ломает все установленные правила — дурной характер. Ростислав был недоволен полученным княжеством, набрал себе дружину, ушёл с нею на восток и овладел в 1064 году Тмутараканью на Таманском полуострове, выгнав оттуда Глеба Святославича, старшего сына Святослава. Отсюда он стал ходить на окрестные народы, но херсонские греки в 1067 году его отравили. После Ростислава остались сыновья Володарь, Василько и Рюрик. Сам Владимир-Волынский стал вотчиной старшего брата Изяслава.

Тмутараканское княжество в рачале XI века
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

Тем временем, в степь пришли половцы, которые победили живших там печенегов, и также, как и печенеги, стали нападать на Русь. Если против печенегов русские князья успешно сражались, от половцев потерпели тяжёлое поражение. Великий князь Изяслав с братьями пошёл воевать против них, но был разбит на реке Альте и бежал в Киев. Дальше проявилось ещё одно обстоятельство, которое часто нарушало принцип наследования княжества, установленного Ярославом Мудрым — воля народа. Киевляне потребовали у Изяслава продолжить борьбу, но он противился. После отказа князя выдать народу оружие из своих арсеналов и коней для вторичного сражения с половцами, население Киева восстало против него. Вследствие мятежа Изяслав бежал в Польшу. Король Болеслав, приходившийся по матери двоюродным братом Изяславу, оказал помощь родственнику, и Изяслав вернулся в 1069 году в Киев, но не надолго. Он поссорился со своим братом Святославом Черниговским, который в 1073 году вместе с третьим братом Всеволодом Переяславским выгнал его из Киева, и сам стал здесь княжить.

Всеволод из Переяславля перешёл на княжение в старший по значению Чернигов, а в Переяславле братья посадили княжить Давида Святославича, третьего сына Святослава. По закону в Переяславль должен был перейти смоленский князь, но этот стол после смерти Игоря Ярославича тогда никто не занимал.

Изяслав вторично бежал в Польшу, но в этот раз Болеслав его не принял. Тогда Изяслав совершил с точки зрения идей своего отца Ярослава Мудрого недостойный поступок. Он добрался до императора Священной Римской империи Генриха IV и попросил помощи. Генрих отправил посольство в Киев к Святославу с требованием вернуть престол Изяславу. В противном случае император угрожал немецкой интервенцией. Святослав отказал, а немецкое посольство вернулось под впечатлением силы киевского князя. Генрих предоставил Изяслава своей участи. Тогда тот обратился к папе Григорию VII, обещая признать духовную и светскую власть Римской Церкви над Русской землёй. Обрадованный папа в 1075 году отправил грамоту в Киев с требованием подчиниться Изяславу. Также, как это имело бы место и в наше время, грамота не произвела никакого действия.

Великий князь Святослав умер в 1076 году. После его смерти Изяслав опять пришёл на Русь с польской помощью и занял Киев. Всеволод с ним помирился и остался в Чернигове, а в Смоленске сел сын Всеволода Владимир, прозванный Мономахом.

Владения сыновей Ярослава Мудрого в 1076 году
Князь	Чем владел
Святослав	Киев
Всеволод	Чернигов
Давид Святославович, сын Святослава, внук Ярослава Мудрого	Переяславль
Владимир Всеволодович Мономах, сын Всеволода, внук Ярослава Мудрого	Смоленск

Междоусобицы, тем временем, продолжались. В 1076 году после смерти Святослава осталось в живых только два сына Ярослава Мудрого, остальные умерли. Но у умерших братьев остались сыновья, которым дяди не хотели давать княжеств. А поскольку два оставшихся сына — Изяслав Киевский и Всеволод Черниговский — были старшими среди всех Рюриковичей, то они и распределяли волости. Тогда двое из этих обделённых племянников, Олег Святославич и Борис Вячеславич, ушли в Тмутаракань, набрали там рать из половцев, вернулись и выгнали дядю Всеволода Ярославича из Чернигова. Великий князь Изяслав заступился за брата и пошёл с ним на племянников. В состоявшейся битве погибли Борис Вячеславич и сам Изяслав.

После смерти Изяслава Ярославича в 1078 году великим князем стал его брат Всеволод, последний из сыновей Ярослава Мудрого. Перейдя в Киев, он передал Чернигов своему старшему сыну Владимиру Мономаху, мать которого была дочерью византийского императора Константина IX Мономаха. Старший сын покойного Изяслава Святополк княжил в Новгороде, откуда потом перебрался в Туров (258 км от Гомеля), поближе к Киеву, где должен был княжить после смерти Всеволода как старший сын старшего брата (Изяслава), то есть как старший из племянников.

Другому сыну Изяслава, Ярополку, великий князь отдал Владимир-Волынский. Но с этим городом возникли сложности. Его князем был изначально сын Ярослава Мудрого Игорь. Затем Игорь перешёл в Смоленск, на его место вступил внук Ярослава Мудрого Ростислав Владимирович. Сын Игоря Давид и сыновья Ростислава Рюрик, Володарь и Василько тоже претендовали на Владимиро-Волынское княжество. Сейчас Владимир-Волынский (в Волынской области) небольшой город, но в те времена его значение было велико. На его основе позже было образовано Галицко-Волынское княжество, самое крупное и сильное в Юго-Западной Руси после падения Киева. Это княжество стало центром создания Малороссии, подобно тому, как Владимирское княжество стало центром формирования России.

В 1093 году великий князь Всеволод умер, и киевляне хотели, чтобы его сменил Владимир Всеволодович Мономах, наделённый многими достоинствами и любимый в народе. Однако по закону киевский стол должен был занять Святополк, старший сын Изяслава, и Владимир не стал нарушать порядок. Прошло сорок лет со смерти Ярослава Мудрого, и установленное им правило наследования княжеского стола, в основном, соблюдалось. Владимир сохранил за собой Ростов и распространил свою власть на Смоленск.

Святополк, человек корыстолюбивый и властный, сел в Киеве. В самом начале своего княжения, вопреки совету Владимира Мономаха он вступил в войну с половцами и потерпел два поражения. Олег, сын Святослава и внук Ярослава Мудрого, воспользовался неудачей великого князя, нанял половцев и напал с ними в 1094 году на Чернигов, которые разграбили город. Владимир Всеволодович Мономах уступил ему этот город, поскольку им раньше владел Святослав, отец Олега, и перебрался в Переяславль, которым изначально владел его отец Всеволод. Это было справедливо, но Олег, ожесточённый долгим изгнанием и несправедливость дядей, не доверял двоюродным братьям. Усобицы достигли и далёкого северо-востока: сын Владимира Мономаха Изяслав захватил с согласия граждан принадлежавший Олегу Святославовичу Муром. Родной брат Олега Давыд, тем временем занял Смоленск.

В 1096 году Святополк Изяславич и Владимир Всеволодович Мономах пригласили двоюродного брата Олега Святославича в Киев на совещание по борьбе с половцами, но Олег в пренебрежительной форме отказался. Великий князь Святополк и Владимир Мономах начали против него военные действия, двинувшись на Чернигов. Олег убежал в Стародуб, самый северный город Черниговской земли. Князья осадили город. 33 дня продолжалась осада, пока Олег не попросил мира. Его противники потребовали, чтобы он со своим родным братом Давыдом приехал на совещание в Киев, но братья не явились. Святополк и Владимир пошли было на Давыда, но помирились с ним. Олег же с Давыдовыми полками вновь добыл Муром, убив при этом сына Владимира Мономаха Изяслава, а заодно захватил Суздаль, Ростов и всю землю Муромскую и Ростовскую, назначил в городах посадников и стал собирать дань. В Новгороде сидел в это время старший сын Владимира Мономаха, Мстислав, который выступил против Олега и прогнал его не только из всех завоёванных им городов, но и из Рязани, входившей в Муромское княжество. Положение Олега было безвыходным, но Мстислав, обещал хлопотать за него перед отцом. Владимир Мономах согласился на мир и написал Олегу длинное письмо, в котором убеждал его покончить, наконец, все раздоры и междоусобия.

Потерпевший неудачу на севере, Олег Святославович согласился, наконец, ехать на общий съезд в Любече (в нынешней Черниговской области), который состоялся в 1097 году. Князья решили жить единодушно и совместно бороться с врагами. Для прекращения всяких споров они договорились, чтобы каждый владел тем, чем владел его отец. Святополк Изяславович остался в Киеве, Владимир Всеволодович — в Переяславле, Олегу Святославичу с братьями Давидом и Ярославом отдали владения отца их, то есть Чернигов с вятичами, Рязанью, Муромом и Тмутараканью. Княжество Владимиро-Волынское, изначально принадлежавшее Игорю, разделилось: сама Волынь осталась за Давидом Игоревичем, а западная часть, Галицкая или Червонная Русь, отдана была Ростиславичам — Володарю и Васильку (их брат Рюрик уже умер), поскольку их отец Ростислав когда-то княжил во Владимире.

Владения внуков Ярослава Мудрого в 1097 году
Князь	Чем владел
Святополк, сын Изяслава	Киев
Олег, сын Святослава	Чернигов, Тмутаракань, Рязань, Муром
Владимир Мономах, сын Всеволода	Переяславль, Суздаль, Ростов, Белоозеро
Святослав Владимирович, сын Владимира Мономаха	Смоленск
Давид, сын Игоря	Волынь
Володарь и Василько, сыновья Ростислава, внука Ярослава Мудрого	Галиция или Червонная Русь

Таким образом, к концу XI века распределение внуков Ярослава Мудрого по основным княжествам оставалось таким же, как и среди их отцов. Несмотря на некоторые споры, князья смогли договориться и Русская земля продолжала оставаться единой под управлением потомков Ярослава Мудрого.

Великий князь Святополк Изяславович умер в 1113 году. В Киев должен был перейти кто-либо из сыновей Святослава, поскольку они правили в Чернигове, втором по значению городе. Однако киевляне решительно не захотели иметь князем Олега Святославича, которого не любили за то, что приводил половцев, грабивших русские города. Они хотели, чтобы княжил у них Владимир Мономах, на деле уже давно превосходивший всех князей по своим достоинствам. Владимир отказался, чтобы не давать повода к усобицам, но когда в Киеве узнали об его отказе, то возник бунт, и жители послали к князю сказать, что если он не придёт, будет большая беда. Тогда Мономах приехал в стольный город и стал великим князем в нарушение правил наследования киевского княжества. Естественно, что обойдённые Святославичи (потомки сына Ярослава Мудрого Святослава) затаили обиду. Но они не решились идти на Владимира, поскольку он был любим народом и оставался самым сильным из князей.

Владимир Мономах умер в 1125 году, и киевский стол занял его сын Мстислав, что было прямым нарушением лéствичного права. Однако соперничать с Мстиславом, который получил прозвище Великий, было крайне трудно. Он был любим народом, кроме того, потомки Мономаха были сильнее других княжеских линий прежде всего обширностью и богатством волостей: в Новгороде княжил сын Мстислава Всеволод, в Смоленске — другой сын, Ростислав. Братья Мстислава княжили: Ярополк в Переяславле, Вячеслав — в Турове, Андрей на Волыне (которую отняли у Давида Игоревича), Юрий Долгорукий— в Ростовской земле. Пользуясь своей силой, Мстислав захватил ещё и Полоцкое княжество. Причём, Мономаховичи отличались братским единодушием, тогда между Святославичами Черниговскими шла борьба. После смерти Олега и Давида Святославичей оставался третий брат, Ярослав Святославич, который как старший в роде должен был править в Чернигове. Однако его племянник Всеволод Ольгович (сын Олега; по старым правилам отчество писалось не Олегович, а Ольгович) выгнал его из Чернигова и Ярослав должен был довольствоваться северо-восточными владениями своего семейства — Рязанью и Муромом.

Таким образом, уже при правнуках Ярослава Мудрого установленное им правило наследования княжеского престола было нарушено. Резко усилились потомки Владимира Мономаха, которым принадлежало большинство русских земель, и возникла возможность установления единоначалия одной семейной ветви из всех Рюриковичей. Но поскольку вся власть Мономаховичей опиралась на силу и авторитет Мстислава, то после его смерти в 1132 году начались очередные междоусобные войны, и прежде всего, в самом потомстве Мономаха. Но теперь для этих споров возникла новая причина. Если раньше усобицы происходили оттого, что дяди обижали племянников и не давали им княжеств, то теперь произошло обратное: племянники пытались отнять у дядей старшинство и киевский стол. После смерти Мстислава в Киев из Переяславля перешёл его следующий по старшинству брат Ярополк. Соответственно, в Переяславль должен был перейти следующий за Ярополком брат Вячеслав, но вместо этого Ярополк перевёл туда из Новгорода своего племянника Всеволода, сына умершего Мстислава. То есть, племянник занял княжеский стол вперёд дяди, который был более старший в роду.

Дяди, особенно самый деятельный из них, Юрий Ростовский, шестой сын Владимира Мономаха, прозванный впоследствии Долгоруким (это тот, которой основал Москву) начали борьбу за Переяславль против племянников. В эту борьбу, но уже против Мономаховичей включились Святославичи Черниговские, а также князья полоцкие, воротившиеся из Греции, куда их отправили при Мстиславе.

В 1139 году умер великий князь Ярополк Владимирович, и старший после него брат Вячеслав Владимирович занял киевский стол. Однако Всеволод Ольгович Черниговский (старший сын Олега Святославича, то есть Святославич) выгнал его оттуда, основываясь на своём старшинстве в целом роде. Это было справедливо. Во-первых, на киевский стол обычно перемещались князья из Чернигова. Во-вторых, Владимир Мономах обосновался в Киеве не по-правилам: великим князем должен был стать Олег Святославич, чей сын и претендовал теперь на Киев. Самый старший на тот момент из Мономаховичей, Вячеслав, был князем слабым, потому это семейство не смогло отстоять великокняжеский стол.

Всеволод Ольгович княжил в Киеве до самой смерти в 1146 году. Он хотел, чтобы после него великим князем стал его брат Игорь Ольгович, что было бы по закону Ярослава Мудрого. Но тут опять вмешались жители Киева, которые не любили Ольговичей. Они объявили своим князем Изяслава, второго сына Мстислава Владимировича, внука любимого ими Владимира Мономаха, который княжил в Переяславле. Изяслав выгнал из Киева Игоря Ольговича, который был вскоре убит. В Киев опять сели Мономаховичи.

Великий князь Изяслав Мстиславович правил в Киеве против лéствичного права, то есть незаконно. Во-первых, прежде дядей, во-вторых, прежде Святославичей. Дядя его Юрий Долгорукий (из Мономаховичей), дважды захватывал Киев и дважды был изгоняем Изяславом. В качестве тактического хода Изяслав призвал в Киев самого старшего своего дядю Вячеслава, княжившего в родовом гнезда Мономаховичей Переяславле, покаялся перед ним, объявив, что согрешил, осмелившись мимо него занять старший стол. Вячеслав, не рвавшийся особо к власти, формально назывался великим князем, но отдал всё управление Изяславу.

Изяслав Мстиславович умер в 1154 году, ровно через сто лет после Ярослава Мудрого. Старик Вячеслав принял к себе в сыновья и в правители великого княжества Киевского вместо Изяслава другого брата его, Ростислава, князя Смоленского. Вскоре Вячеслав умер, а добрый и набожный Ростислав проиграл сражение против старшего тогда среди черниговских князей Изяслава Давидовича, двоюродного брата прежнего великого князя Всеволода Ольговича. Изяслава поддерживали половцы, а также Глеб Юрьевич, сын Юрия Долгорукого. Ростислав бросил Киев и сбежал обратно в Смоленск.

Однако вскоре Изяслав Давыдович вынужден был уступить Киев Юрию Долгорукому, пришедшему с войском с севера. Юрий княжил до своей смерти в 1157 году. Ростислав Мстиславич, оставшийся после смерти Юрия старшим в потомстве Мономаха, позволил занять киевский стол опять Изяславу Давыдовичу из Святославичей.

Но в то время на Волыне княжил сын знаменитого Изяслава Мстиславовича из рода Мономаховичей Мстислав Изяславович, который храбростью и активностью был похож на отца. Изяслав Давыдович Святославич на свою беду поссорился с галицким князем Ярославом, а тот был в союзе с Мстиславом Изяславовичем (Галич и Владимир-Волынский был расположены недалеко друг от друга). Мстислав с помощью Ярослава дважды изгонял из Киева Изяслава Давыдовича и посадил, в конце концов, здесь дядю Ростислава, а после его смерти в 1167 году и сам сел в Киеве. Но заняв Киев, Мстислав оказался в таком же положении, как прежде его отец, ибо не был старшим в потомстве Мономаха. Старшим в роду Мономаховичей был его двоюродный дядя Андрей Юрьевич Боголюбский, сын Юрия Долгорукого. Андрей, подобно своему отцу, княжил на севере, но он не хотел видеть в Киеве своего племянника Мстислава Изяславича и, воспользовавшись недовольством, которое тот возбудил против себя среди южных князей, послал против него в 1160 году большое войско. Мстислав не мог сопротивляться соединённым силам одиннадцати князей. Киев был взят и страшно разграблен. Но Андрей не поехал в столичный город, отдал его брату Глебу, а сам остался на севере, оттуда распоряжаясь делами на юге как старший и сильнейший князь. Карамзин считал, что если бы Боголюбский сделался великим киевским князем, то мог бы установить единовластие во всей Руси, поскольку был «одним из мудрейших князей российских в рассуждении политики».

Несмотря на постоянные княжеские споры, Русь продолжала оставаться единой, управляемой потомками Ярослава Мудрого, которые при всех своих разногласиях, чувствовали себя одной семьёй. Княжеские усобицы мало сказывались на жизни остального народа, хотя вследствие частых военных действий народное хозяйство, конечно, страдало. От всех внешних врагов князья успешно отбивались, и русские земли постепенно увеличивались в размерах, в основном, в восточном направлении.

Государственная система, созданная Ярославом Мудрым, было достаточно устойчивая. Хотя установленное им лéствичное право наследования княжеских престолов часто нарушалось, но все понимали, что это есть нарушение закона, и рано или поздно справедливый порядок восстанавливался. Однако, соблюдать правила становилось всё труднее по той простой причине, что князей становилось всё больше в силу плодовитости Рюриковичей. Действительно, допустим, у каждого князя рождается пять сыновей. Тогда пять сыновей Ярослава дают 25 внуков, а те 125 правнуков. А третье поколение даёт уже 625 князей. Конечно, не у каждого князя было 5 сыновей, у некоторых — ни одного. Но возьмём более реальную цифру в три сына. Тогда второе поколение даёт 9 сыновей, третье — 27, а четвёртое уже 81 потомков. Определить, кто имеет больше прав на тот или иной княжеский престол при таком количестве князей было весьма непросто. Кроме того, следует учитывать, что большую роль играли и городские веча, которые часто высказались в пользу то или иного князя, или наоборот, категорически возражали против кого-либо. Понятно, что жителям хотелось такого князя, который бы их лучше защищал и творил праведный суд. А то, что по лéствечному праву приезжал заведомо слабый князь, то людям это не нравилось, ибо какое дело было народу до княжеских правил. Князь приехал, князь уехал, в те времена он был чужим для населения городов и сёл.

Надо признать, что идея Ярослава Мудрого, чтобы все его потомки совместно управляли всей русской землёй, хотя и имела своим побочным следствием частые усобицы, сохранила государство Киевской Руси, хоть и не в полном объёме. Даже после монгольского разгрома и включения Юго-Западной Руси в состав Великого княжества Литовского и Польши, в Северо-Восточной Руси единство русских земель сохранилось и стало основой воссоздания Русского государства, которое со временем, в силу естественных законов своего развития, превратилась в самую большую по территории и военной мощи империю.

Если бы в том историческом периоде, который называют Киевской Русью, был другой порядок наследования, не от старшего к младшему в роде, а от отца к сыну, то единство русских земель не сохранилось бы. Княжеские династии прочно сидели бы в своих княжествах, рассматривали бы эти земли, как свою собственность, и такие княжества превратились бы постепенно в независимые государства, правители которых со временем утратили бы свои некогда родственные отношения. Собственно, это и произошло в Северо-Восточной Руси, когда в XIV веке княжеский стол стал наследоваться от отца к сыну. Но к тому времени Московское княжество уже набрало такую силу, что смогло включить в свой состав все остальные. Поэтому Северо-Восточная Русь не распалась на несколько государств, а преобразовалась в единое Московское царство.

Междоусобная борьба князей, конечно, ослабляла совокупную военную мощь, и Русь могла ещё до монголов попасть в зависимость от других государств или потерять часть территорий. Но долгое время этого не происходило. Карамзин считал, что это было просто везением с князьями: «Государство, раздираемое внутренними врагами, могло ли не быть жертвой внешних? Одному особенному счастью надлежит приписать то, что Россия в течение двух веков не утратила своей народной независимости, от времени до времени имея князей мужественных, благоразумных. Как Ярослав Великий решительным ударом навсегда избавил отечество от свирепости печенегов, так Мономах блестящими победами в княжение Святополка II ослабил силу жестоких половцев: они всё ещё тревожили Днепровскую область набегами, но уже не столь гибельными, как прежде; в отношении к своим диким нравам чувствовали превосходство россиян, любили называться славянскими именами и даже охотно крестились. Два раза поляки были господами нашей древней столицы [Киева], но испытав ужасную месть россиян и стеная от собственных бедствий внутри государства, волнуемого мятежами, оставляли нас в покое. Мужественные князья галицкие — Владимирко, Ярослав, Роман — служили для России щитом на юго-западе и держали венгров в страхе… Болгары камские не имели духа воинского. Рыцари немецкие вытеснили новгородцев и кривичей из Ливонии, но далее не могли распространить своих завоеваний: а литовцы были не что иное, как смелые грабители. Других, опаснейших врагов отечество наше тогда не знало, и, несмотря развлечение внутренних сил его, ещё славилось могуществом в отношении к соседям».

Летописец в «Житие Александра Невского» писал о родной Руси: «О светло светлая и украсно украшена земля русская, и многими красотами удивлена еси: озёрами многими удивлена еси, реками и клядязьми месточестными, горами крутыми, холмами высокими, дубравами чистыми, полями дивными, зверями различными, птицами бесчисленными, городами великими, сёлами дивными, виноградами обильными, домами церковными и князьями грозными, боярами честными, вельможами многими: всего еси исполнена земля русская» (цитируется по Пашуто В.Т. «Героическая борьба русского народа за независимость. XIII век»).

Перемещение центра русской жизни на северо-восток

Летопись рассказывает, что словене поселились на озере Ильмень, построили Новгород и находились там ещё до того, как согласно традиции в 862 году, а в действительности ещё раньше, туда пришли во главе с Рюриком скандинавские русы. О приходе новгородских словен на озеро Ильмень нам ничего не известно, неизвестно также, почему у этой ильменьской колонии в отличие от других сохранилось наименование «славяне» и каким образом они были связаны с местностью, где это племенное название возникло. Славяне пришли в область, занятую финнами, а именно племенем чудь. Выгодное расположение колонии на озере Ильмень, благодаря чему в её руках находился северный конец днепровского пути, значительно содействовало её быстрому расцвету и развитию. Новгородские словене начали продвигаться на запад к реке Луге, на север к Ладоге и на восток к Мете, но так как сопротивление финских племен, по-видимому, было здесь сильным, колонизация вскоре направилась в другую сторону — в Заволочье, где финские поселения были более редкими, а сопротивление значительно слабее. Уже в X веке словене появились на Белоозере, где до этого обитало финское племя весь, а в XI и последующих веках новгородская колонизация направилась далее на Мологу, Тверцу, Шексну, Сухону, Кострому и по Волге — на нижнюю Оку. Одновременно с новгородской и параллельно с ней шла и кривичская колонизация. Однако трудно сказать, где в этих отдаленных землях находились поселения новгородские, где кривичские или даже вятичские; русские историки и филологи, значительно расходящиеся в вопросе о происхождении славян Ярославской, Суздальской, Ростовской или Московской областей, тем более расходятся и в вопросе о происхождении славян в землях более отдалённых.

В глуши дремучих лесов, между непроходимыми болотами Севера с древних времён располагался одинокий город — Ростов, или Ростов Великий, как он назывался во многих летописях. Он существовал ещё тогда, когда на берегах озера Каово или Неро и на берегах озера Клещино (где возник позже город Переяславль-Залесский) обитала меря, народ финского племени, о котором упоминает историк Иордан в числе народов, покорённых готским царём Эрманарихом в IV веке.

Поступив вместе с другими древними городами Руси во владения Рюрика и его преемников, Ростов был отдан в удел сыну Владимира Святого Ярославу, названного впоследствии Мудрым. Но когда Ярослав был переведён вместо умершего Вышеслава в Новгород, тогда Ростов был отдан другому сыну Борису, а по его смерти в 1015 году был причислен к великому княжению.

Во время распределения Ярославом своих детей по уделам, отдалённый Ростов утратил своё место между старшими уделами и причислен был к области Переяславля-Южного, уделу Всеволода, четвёртому сыну Ярослава Мудрого.

Естественно, что князья стремились ближе к престольному Киеву, богатейшему из городов русских, обличённому правом старшинства над прочими областями, и домогались уделов, соседствовавших с ним. Они не очень любили свободолюбивый Новгород и пренебрегали Ростовской землёй, страной бедной, дикой и суровой.

Знаменитый сын Всеволода Ярославича Владимир Мономах первый обратил свой дальновидный взор на север Руси. Он часто посещал Ростовский край, где основал и новый Владимир на берегах Клязьмы. Ещё прежде существовали там Суздаль, основанный, вероятно, Владимиром Святым, и Ярославль, заложенный Ярославом Мудрым.

После смерти Мономаха в 1125 году примечательным было длительное сидение в здешних краях его пятого сына — Юрия Долгорукого, при том не в Ростове, а в младшем Суздале, и потому название Суздальская земля часто стало заменять Ростовскую землю, хотя иногда говорили и Ростово-Суздальская земля.

Но обустроив Ростовский край множеством новых городов, Юрий стремился в Киев и считал себя изгнанником в Ростове. Однако один из младших сыновей его, Андрей Боголюбский, мыслил уже иначе: он любил Ростовскую землю как свою родину. С этого времени и начался расцвет Северо-Востока Руси, который стал фундаментом Великороссии, а позже и России.

Появление нового центра русской жизни объясняется как ростом Древнерусского государства и освоением новых земель, так и тем фактом, что постепенно количество потомков Ярослава Мудрого росло и вопрос о старшинстве между князьями становился всё более спорным, а с ним стало спорным и право владения Киевом. Начались непрерывные междоусобные войны. Их предметами были Киев и другие удельные княжества. Сам по себе Киев достаточно долго сохранял в глазах князей значение политического центра России, и долго ещё с его обладанием связывалась мысль о власти над прочими князьями. Но мало-помалу формальный представитель русского единства, великий князь Киевский, стал простым князем. Члены княжеского рода начали с общего согласия решать дела, которые касались до всего рода и всей Руси. Появились съезды князей, которые в истории рода Рюриковичей соответствовали вечам в истории общин. Но и съезды не смогли поддержать единство распадающегося рода. Они только обнаружили слабость великих князей.

Часто меняя владения, переходя из одного места в другое, князья не могли иметь общих интересов с населением волостей, которое, за редким исключением, равнодушно смотрело на князей. Отсюда – угнетения и насилия со стороны князей и их дружин. Им были нужны деньги и войско, а прочее их мало заботило. За битвой и победой следовал грабёж, опустошение областей побеждённого князя. Всё это должно было наконец нарушить пассивность общин. Они почувствовали необходимость внутреннего единства, сомкнутости и приняли оборонительное положение. Не способные жить без князя, они, разумеется, желали себе князей, отличавшихся гражданскими и воинскими доблестями, которые, управляя ими без насилия, могли, в случае нужды, защитить их от беспрестанных и разорительных набегов. Ослабление князей дало общинам возможность осуществлять это желание. Они обладали средствами для войны, они были целью вечных распрей между князьями. Оттого они мало-помалу стали выбирать себе князей, призывать и изгонять их.

С этого времени государственное управление начало принимать новый вид. Сознание родового единства между князьями постепенно исчезало, а с ним и последний признак политического единства Руси. Великого князя в прежнем смысле уже не было, и Киев перестал быть столицей. Распадаясь и разъединяясь всё более и более, ветви прежде единого княжеского рода постепенно перестали, наконец, мечтать о Киеве, перестали искать великокняжеского достоинства. Их внимание всё более сосредоточивалось на ближайших семейных интересах. Они заботились только об удержании за собою наследственных уделов – не более. Постепенно княжеские ветви начали получать некоторую осёдлость. Князья переставали блуждать по русской земли, ища владений и чести, соответствующих месту, которое они занимают в родовой лестнице. Русь начала распадаться на несколько территорий, совершенно отдельных и независимых друг от друга, и каждая получила во главе свой особый княжеский род.

Старший в роде назывался великим, и потому по мере размножения княжеские родов появилось много великих князей. Между князьями продолжались распри за старшинство, сами княжества всё более раздроблялись на уменьшающиеся части. Это должно было придать новый характер власти князьям. Действуя в ограниченной области, они становились простыми вотчинными владельцами, наследственными господами отцовских имений. Их отношения к владениям, сначала неопределённые, начали определяться. Области княжения обращаются в их собственность, которую они делят между своими детьми. Когда князь стал вотчинником, господином в своих владениях, то его дружинники сделались его слугами. Они отправляли при нём придворные должности. Однако по-прежнему слуги были лично свободными и могли переходить беспрепятственно от одного князя к другому, но теперь они служат, а князь – их господин.

Веча постепенно потеряли государственный характер. Само управление областями получило другое значение. Из неопределённого, каким было сначала, когда князь сажал в области своих сыновей, оно более и более становится домашним, вотчинным. Князю нужно удержать у себя в службе своих слуг. Прежде они жили вместе с ним войной и добычей, но теперь им нужно содержание, и князь стал отдавать им в кормление области. Слуги-кормленщики управляли ими и получали с них доход.

Все эти перемены происходили не вдруг и не одинаково последовательно совершались они в разных частях Руси. Зачатки этого первого порядка вещей начинают просматриваться в деятельности владимирского князя Андрея Боголюбского: он окружен уже не дружиной, а двором. Впервые при нём встречается это общее название приближённых князя. Он не терпел в своих землях соперников и хотел быть самовластным. Своих братьев и племянников он удалил из своего княжества. В Боголюбском впервые воплотился в государственном быте древней России новый тип – тип вотчинника, господина, неограниченного владельца своих имений, тип, который ещё определеннее высказался потом в его брате и преемнике, Всеволоде и развился окончательно в Москве.

Карамзин писал: «Ещё при жизни Георгия [Юрия] Долгорукого сын его, Андрей, в 1155 году уехал их Вышгорода [15 км от Киева] (не предупредив отца о сём намерении). Театр алчного властолюбия, злодейств, грабительств, междоусобного кровопролития, Россия южная, в течение двух веков опустошаемая огнём и мечом, иноплеменными и своими, казалась ему обителью скорби и предметом гнева небесного» («История государства Российского»).

Возможно, не один Андрей Боголюбский устал от этих бесконечных споров за наследство, и бесконечных войн, в которых охотно участвовали наёмные половецкие орды, с удовольствием разоряющие русские земли по приглашению русских же князей.

По сравнению с бурной жизнью южной Руси, на северо-востоке, отделённом от Киева густыми и почти непроходимыми лесами, царила тишь и благодать. Условия жизни в Север-Восточной Руси сложились иными, чем в южных землях. Здесь было мало населения и городов. Главным при Юрии Долгоруком был Ростов, за ним шёл Суздаль. Большая часть других городов была построена позже, в том числе и самим Долгоруким.

То, что Северо-Восточная, а не Юго-Западная Русь, стала фундаментом для создания могучего Русского государства, общеизвестно. Но, конечно, интересно понять, было ли это чистой случайностью или здесь проявилась цепь логически связанных событий.

Прежде всего возникает вопрос, как славяне заселяли эти края. «Новгородцы колонизировали север — Двинскую область, Вологду, Вятку, Пермь, с юга потянулись колонии в Рязань, Владимир, Москву. Новгородские поселения были, кажется, главным образом — торговые, княжеские, судя по последующему времени, по преимуществу — военные, при участии, однако, церкви и свободного движения русского племени» (Кавелин «Краткий взгляд на русскую историю»).

Одним из источников заселения северо-востока были южные княжества. Что побуждало людей перебираться с плодородного юга на север? Некоторые историки объясняют это постоянными нападениями степных народов, и прежде всего половцев. Гумилёв эти аргументы считал необоснованными, поскольку в действительности отношения русских и южных народов после первой четверти XII века были вполне мирным: «На юге: в 1036 году — разгром печенегов у Киева, в 1060 году — победа над торками и их подчинение в 1064 году, в 1068 году — поражение от половецкого князя Шарукана на Альте и через месяц реванш — разгром его при реке Снови Святославом Черниговским. С 1092 по 1117 год — война против половцев по инициативе великого князя Святополка II и полное подчинение их западных кочевий Владимиром Мономахом. Восточные «дикие» половцы добровольно вступают в союз с суздальскими князьями. Затем, за 120 лет, с 1116 по 1236 годы половецких набегов на Русь — всего 5; русских походов на Степь — тоже 5, случаев участия половцев в усобицах — 16. И ни одного крупного города, взятого половцами» («Древняя Русь и Великая степь»).

Особенно интенсивно Северо-Восточная Русь — Ростовская земля — начала заселяться при князе Юрии Долгоруком. Он основал города Юрьев-Польский, Переяславль-Залесский и Кострому в 1152 году, Дмитров в 1154 году, то есть в те времена, когда конфликтов с половцами уже не было. Юрий Долгорукий стал великим князем Киевским в 1155 году. Тогда князья часто переводили население в новые города, привлекая его значительным налоговыми льготами. Скорее всего это делал и Долгорукий для заселения своей Ростовской земли. Ещё большее развитие северо-восток получил при сыне Долгорукого Андрее Боголюбском, который в этих землях провёл почти всю свою жизнь. При этом он был сильнейшим князем на Руси и в 1169 году взял Киев, но оставил там своего брата Глеба, не желая именоваться великим князем Киевским. Город подвергся трёхдневному разграблению, как поступали только с иноземным городами. Вполне вероятно, что часть киевлян была переселена в Ростовский край.

Южные княжества стали ареной постоянных усобиц и борьбы за Киев. Князья, особенно черниговские, постоянно привлекали для своих походов половецкие отряды. Поэтому жизнь в южных землях была крайне неспокойной не из-за собственно половцев, а вследствие княжеских распрей, которые становились практически бесконечными. Потому какая-то часть населения и начала перебираться в более спокойные северо-восточные области.

Здесь жили финские племена, на редкость миролюбивые. Летописи не отмечают каких-либо конфликтов между славянами и местными обитателями. Места для жилья было много и, очевидно, пришлый народ селился обособленно от аборигенов. Однако, иногда славяне просто прогоняли местных жителей. Карамзин в «Истории государства Российского» приводит рассказ Хлыновского летописца о первом населении Вятки россиянами: «В 1174 году некоторые жители области Новогородской, отчасти наскучив внутренними раздорами, отчасти теснимые возрастающим многолюдством в их пределах решились выехать из отечества, и Волгою доплыв да Камы, завели селение на берегу её. Зная, что далее к северу обитают народы дикие в стране лесной, изобильной дарами природы, многие из сих выходцев отправились вверх до устья Осы; обратились к западу; дошли до Чепцы и, плывя ею вниз, покорили бедные жилища вотяков; наконец, вошли в реку Вятку и на правом берегу её, на горе высокой, увидели красивый городок, окружённый глубоким рвом и валом. Место полюбилось россиянам: они захотели овладеть им и навсегда там остаться». Дальше рассказывается, что новгородцы долго молились, а затем взяли город. Местные жители бежали в лес.

В то же время, продолжает летопись, те новгородцы, что остались на Каме, опасаясь живущих недалеко булгар, решили найти более безопасное место. Они приплыли к устью Вятки и дошли до черемисского города Кокшарова и завладели им. Овладев Вятской землёй, новгородцы основали город Хлынов и жили в тех краях «маленькой республикой», сохраняя новгородские обычаи, но оставаясь независимыми от Новгорода. «Первобытные обитатели земли Вятской, чудь, вотяки, черемисы, хотя набегами беспокоили их, но были всегда отражаемы с великим уроном» (Карамзин, там же).

Новгородцы постепенно освоили все северные земли от нынешней Финляндии и до Урала. Причин для такого движения было множество. Например, семья увеличивается и начинает осваивать соседние пустующие земли. Или надоело платить оброк какому-нибудь князю, и люди перебирались по-дальше. Иной монах уединялся в отдалённом скиту. Привлечённые его святостью и мудростью, рядом селились другие подвижники. Со временем они основывали монастырь, возле которого появлялось селение.

Восточные славяне пришли в края, где было мало населения и много территории. Местные племена жили разрозненно, и между их редкими посёлками вполне можно было основывать новые города и селения. Иногда славян привлекали и земли, на которых жили местные племена, тогда они их просто отбирали. Серьёзных конфликтов не было из-за крайнего миролюбия живущих здесь племён, которым проще было перейти на новое место, чем воевать.

Не было никаких препятствий для славянского движения на восток. Здесь не было никаких государств, ни высоких гор, ни бесплодных пустынь. Столетиями русские беспрепятственно осваивали новые земли, и это стало их естественным состоянием. Возможно, это произошло бы и с любым другим народом, попавших на эти земли, но судьба распорядилась, чтобы этим народом оказались славяне.

Василий Осипович Ключевский (1841-1911) привёл одну из причин расселения славян, связанную с особенностью ведения сельского хозяйства в северных районах: «Тогдашние приёмы обработки земли сообщали подвижный, неусидчивый, кочевой характер этому хлебопашеству. Выжигая лес на нови, крестьянин сообщал суглинку усиленное плодородие и несколько лет кряду снимал с него превосходный урожай, потому что зола служит очень сильным удобрением. Но то было насильственное и скоропреходящее плодородие: через шесть-семь лет почва совершенно истощалась и крестьянин должен был покидать её на продолжительный отдых, запускать в перелог [участок земли, бывший прежде под пашней, оставленный без обработки более года и заросший сорной растительностью]. Тогда он переносил свой двор на другое, часто отдалённое место, поднимал другую новь, ставил новый починок на лесе. Так, эксплуатируя землю, великорусский крестьянин передвигался с места на место и всё в одну сторону, по направлению на северо-восток, пока не дошёл до естественных границ русской равнины, до Урала и Белого моря» («Курс русской истории»).

Если расселение славян в восточном направлении — явление, логически обоснованное, то политическое и государственное отделение северо-восточной Руси от её остальной части произошло в результате случайного стечения множества событий. Обычно начало этого процесса связывают с Юрием Долгоруким. Но если говорит более точно, то всё началось с Владимира Мономаха, который отдал в удел одному из младших своих сыновей Юрию отдалённый Ростов. Раньше у Ростова не было своего князя, и для поступка Мономаха были свои веские причины.

Когда новгородцы в 862 году пригласили к себе варяго-русских князей, то среди прочих владений уступили им в управление и Ростовскую землю. Варяги стали строить там города и посылать туда своих людей, как сказано в летописи: «И раздал Рюрик мужам своим грады: овому Ростов, другому Белоозepo, а повеле грады рубити». Таким образом, эти земли были заселены и освоены Новгородом, ему же и принадлежали.

Но передача варяжским князьям Ростовской земли мало изменила положение этих мест и строй здешней общественной жизни: реальная власть принадлежала местным боярам, которые были настолько могущественны, что князья с первого раза не нашли для себя возможным приступить к радикальным переменам и ограничились только построением нескольких городов, оставляя край в том же положении в отношении к своей власти, в каком он был в прежнее время в отношении к Новгороду. Даже преемник Рюрика, Олег, недовольный своим положением в Новгороде, не решился удалиться в Ростовскую землю, вероятно не находя возможным вступить в борьбу с тамошними земскими боярами, родными братьями новгородцев. Вместо этого он пошёл на юг и, спустившись вниз по Днепру, утвердился в Киеве, а оттуда начал подчинять себе различные славянские племена по обоим берегам Днепра и его притокам. Удаление Олега на юг ещё более обеспечило свободу и самовластие новгородских бояр-колонистов в Ростовской земле. Олег и его преемники, занятые многими делами на юге в Приднепровье, довольствовались только почти номинальной покорностью тамошних хозяев, земских бояр, и исправным доставлением оговоренной дани. До Юрия Владимировича Долгорукого ни один русский князь не жил здесь, даже ниоткуда не видно, чтобы по смерти Рюрика здесь сидели княжеские наместники или посадники, а напротив, летописи свидетельствуют, что сюда только временно присылались княжеские даньщики с небольшими отрядами дружины, которые обыкновенно, собрав дань и учинив суд и управу людям, удалялись к своим князьям.

Хотя по смерти Ярослава Мудрого Ростовская земля была причислена к Переяславскому уделу и передана третьему сыну Ярослава — Всеволоду, но от этого причисления и упразднения подчинения Новгороду здесь ничего не изменилось, поскольку этот край был слишком удалён от самого Переяславля (расстояние от Ростова Великого до Переяславля-Хмельницкого, как сейчас называется Переяславль-Русский, составляет 948 км по прямой) и отделялся владениями Черниговскими, Рязанскими и Муромскими, принадлежащими к уделу второго Ярославова сына, Святослава; да и земля вятичей, лежавшая на дороге к Ростову, была ещё не совсем покорена.

У самого Всеволода и его знаменитого сына Владимира Мономаха было столько дел на юге, где они бились за то, чтобы окончательно утвердить за собой и своим потомством Киев, что вовсе не оставалось ни времени, ни средств обратить надлежащее внимание на Ростовский край (правда, согласно летописи, Мономах основал там в 990 году город Владимир на Клязьме). Поэтому эти земли продолжали оставаться при прежнем устройстве и находились полностью в руках здешних бояр, богатых и сильных землевладельцев, которые, кажется, даже не ездили к своим далеко живущим князьям и знали о них только потому, что платили дань присылаемым от них даньщикам. Здесь даже в городах не было княжеских дружин и наместников, а всё зависело от здешних же феодалов, которые управляли краем и защищали его от врагов.

Однако, когда Олег Святославович ходил на Муром, чтобы отнять свою вотчину у сына Владимира Мономаха Изяслава, то, вступив в Ростовско-Суздальскую землю, не встретил там никаких княжеских полков и без сопротивления занял Суздаль и Ростов, ибо ростовские и суздальские бояре не считали нужным сопротивляться Олегу, справедливо полагая, что для них всё равно – признавать ли власть Олега Святославича или Владимира Всеволодовича. Тогда у Мономаха открылись глаза: он увидел, что этот край нельзя оставлять в прежнем положении, что его следует перестроить и поставить в иные, более надёжные отношения к княжеской власти. Он понял, что здешние бояре хотя и исправные плательщики дани, но как подданные, хотя мирные и покорные, ненадёжные и вовсе не охотники защищать права своего прирождённого князя, а напротив, готовы признать власть любого, лишь бы он не слишком тревожил их. Поэтому Владимир Мономах отправил в Ростово-Суздальскую землю своего младшего сына Юрия Долгорукого, назначив ему в удел Ростов и Суздаль и дав достаточную дружину и надёжных советников.

Юрий первым из всех русских князей остался жить в доставшемся ему после отца уделе. В этом малолюдном краю он строил города, зазывал поселенцев из Приднепровья и других краёв Русской земли, населял пустынные места. Он основал Юрьев-Польский, Кострому, Переяславль-Залесский, Дмитров и многие другие города. Привязанный к юго-западной Руси, земле его предков, невольный изгнанник в далёком краю, младший из всех, Долгорукий окружил себя воспоминаниями и на новую почву переносил названия киевских окрестностей. В 1152 году он основал город, который назвал так же, как и родовой центр его предков — Переяславль. Мало того, он и местную речку назвал Трубеж, как и в родном Переяславле-Русском (в 1095 году был основан ещё один Переяславль, теперь уже Рязанский, и так же на реке Трубеж). Киев был ещё для Юрия тем же, чем и для других удельных князей со времён Ярослава — мечтой, и он всячески добивал чести стать великим князем киевским, главою прочих князей. Всю свою жизнь он преследовал эту цель и, наконец, достиг её незадолго до смерти.

Городов на северо-востоке было мало, и главным из них долгое время был Ростов, впервые упомянутый Нестором в летописи под 862 годом в качестве уже существующего города. Нынешнее его название — Ростов Великий. Есть ещё Великий Новгород, Великий Устюг и Великие Луки. Коренным населением Ростовской земли было финское племя меря, постепенно перемешавшееся со славянскими переселенцами. Ростов расположен на озере Неро, из которого вытекает река Которосль, впадающая в Волгу в Ярославле. Ещё в XIX веке река была судоходна на всём протяжении от озера до Волги. Расположенный на удобном водном пути, Ростов постепенно стал торговым, экономическим и культурным центром на северо-востоке Руси. До начала XII века город сохранял относительную независимость от Киева. Великие князья управляли городом через посадников, собиравших с населения дань, а при необходимости Ростов предоставлял князю ратную помощь. Фактически городом управляло вече — собрание граждан, а князья и их наместники редко наезжали в далёкую вотчину. Ростов не раз давался в удел наследникам великих князей Киевских: в 988 году — Ярославу Мудрому, в 1054 году его сыну Всеволоду, а в 1093 — внуку Ярослава, Владимиру Мономаху.

Население Ростовской земли постоянно росло, привлекаемое богатыми охотничьими и рыбными угодьями, плодородными почвами. Хотя эти края относятся к нечернозёмной полосе, и урожайность зерновых здесь существенно ниже, чем на юге, но урожаи бывают неплохие. В богатом Новгороде своего хлеба выращивалось мало, и его привозили с «низа», как новгородцы зазывали Северо-Восточную Русь.

При Юрии Долгоруком Ростов стал центром одного из крупнейших русских княжеств - Ростово-Суздальского, занимавшего территорию нынешних Владимирской, Вологодской, Ивановской, Костромской, Московской, Нижегородской, Ярославской областей. Богатство, многолюдство и военная мощь позволяли городу играть важную роль в политической жизни Киевской Руси. На ростовскую рать опирался Юрий в своей долгой, но успешной, в результате, борьбе за киевское великое княжение.

Другим центром северо-восточных земель был Суздаль, впервые упомянутый в летописи в 1024 году. В этот город Юрий перенёс свою резиденцию в 1125 году. Князь Ростовской волости, Юрий Владимирович жил чаще в Суздале, чем в Ростове. Резиденция князя начала, таким образом, обособляться от старшего города. Возможно, князю надоело ростовское вече, постоянно ограничивающее его власть.

Сам по себе факт постоянного пребывания князя в городе благотворно влиял на его развитие. Князья обыкновенно украшали свои города постройками, обогащали их монастыри и церкви подарками из своего имущества, жителям же раздавали доходные должности. Овладев Киевом в 1155 году, Юрий окружил себя там не ростовцами, а суздальцами и им раздал кормления по городам и сёлам. Суздаль во многом был обязан своим возвышением Юрию Долгорукому, который предпочел его старшему Ростову.

Ростовско-Суздальский край являлся фамильным уделом Мономаховичей. Сам Юрий Долгорукий был шестым сыном Владимира Мономаха. Из его старших братьев трое были великими князьями Киевскими: Мстислав Великий (1125-1132), Ярополк (1132-1139) и пятый сын Мономаха — Вячеслав (1139, 1150 и 1151-1154). После смерти Вячеслава в 1154 году киевский стол должен был наследовать ростовский князь Юрий, однако его захватил Изяслав Давыдович, из Святославичей. Причём, Изяслав обосновался в стольном граде с помощью половцев, на которых традиционно опирались потомки сына Ярослава Мудрого Святослава, а также войск Глеба Юрьевича — сына Юрия Долгорукого. Отношения русских князей между собой были весьма запутанными, и в один прекрасный момент Юрий решил, что имеет больше других прав на киевский престол, собрал рать и выгнал Изяслава. Он оставался киевским князем до своей смерти в 1157 году.

Юрий, рассчитывая, что старшие сыновья после его смерти удержатся на юге, планировал оставить Ростов и Суздаль своим младшим сыновьям и взял с Ростова и Суздаля соответствующую присягу. Однако его второй сын Андрей, княживший в Вышгороде, уехал в Суздаль.

Если Юрий шёл обычным путём: имея право по старому правилу Ярослава Мудрого на великокняжеский престол, он долго его добивался и добился, то уже совершенно иначе действовал его сын Андрей Боголюбский. Он вырос и был воспитан далеко от Киева, который для него был не то, что для его отца. Воспоминания не связывали его с южными землями, и сердце его лежало к Ростово-Суздальской земле. Ему здесь было хорошо, и он не думал переезжать в Киев и садиться на великокняжеский престол. И в самом деле, в его глазах, не отуманенных историческими предрассудками, что было киевское великокняжеское достоинство? – пустой титул, не дававший никакой власти.

Именно при Андрее Боголюбском начался перенос политического центра Руси на Северо-Восток. Он не захотел управлять всеми русским землями как великий князь Киевский, а «ослеплённый пристрастием к северо-восточному краю, он хотел основать там новое сильное государство, нежели восстанавливать могущество древнего на юге» (Карамзин «История государства Российского»).

Среди прочего, одной из предпосылок для появления нового политического центра на Северо-Востоке послужило событие, произошедшее в Ростове в 1160 году. При разборе сгоревшей дубовой церкви Успения были обнаружены мощи святого Леонтия — ростовского епископа-мученика. Как известно, Ростов был одним из первых городов, принявших крещение, это случилось в 989 году, и здесь была образована вторая после киевской самостоятельная епископия. Однако старые традиции были ещё сильны, и в 1071 году язычники убили епископа Леонтия. В те времена религиозные традиции составляли идейную основу общественной жизни и государственного устройства, поэтому обнаружение мощей священномученика Леонтия стало великим событием. Ростово-Суздальское княжество приобрело свою святыню, а князь Андрей Боголюбский - обоснование для создания нового центра русского государства. По словам летописи, он прямо заявил: «Теперь я уже ничем неохужден перед другими». Для мощей святителя князь прислал белокаменную раку, а его мастера возвели в Ростове белокаменный Успенский собор в 1161-1162 годах.

Князь Андрей, так же, как его отец, хотел быть старшим князем на Руси. Но он поступил не традиционно, а посадил в Киеве своего брата, сам же остался во Владимире. Таким образом, впервые реальный великий князь находился не в Киеве, а в другом городе. Боголюбский основал и новый титул — великий князь Владимирский, хотя до этого великими князьями могли назваться только владетели Киева, Чернигова, Переяславля, Смоленска и Владимира-Волынского — тех городов, которые стали центрами княжения для пяти сыновей Ярослава Мудрого.

Жители Ростова, как и в других старинных городах, в важных случаях сходились по звону колокола на веча. Здесь решались основные проблемы. Решению этих собраний подчинялись и младшие города, называемые пригородами. Во Владимире, как городе новом, ещё не возникло привычки решать свои дела самостоятельно на вече. Поэтому княжеская власть не встречала себе тех препятствий, которые возникали в Киеве, Новгороде или Ростове. В том числе и поэтому, князь Андрей, тянувшийся к самовластному правлению, перебрался в молодой и маленький Владимир. Не желая ни с кем делить власть, он выгнал из Ростово-Суздальского княжества своих младших братьев и племянников, а также многих бояр, служивших его отцу.

Боголюбский после смерти отца стал полновластным хозяином северо-восточных земель. Они были обширны, давали хороший доход и здесь можно было собрать значительную по численности рать. Резким контрастом этой благодати была Южная Русь с её вечной княжеской суетой вокруг киевского престола. Сидя во Владимире и будучи самым сильным князем на Руси, Боголюбский в значительной мере управлял всеми русским землями. По-видимому, такое положение его вполне устраивало. Особенность психологии Боголюбского сыграла важную роль в обособлении Северо-Восточной Руси.

После его смерти в 1174 году началась очередная распря за княжеские престолы, теперь уже не в южных, а в северных землях, пока в 1176 году владимирским князем не стал десятый сын Юрия Долгорукого Всеволод III Юрьевич Большое Гнездо. Ростов при нём окончательно уступил первенство Владимиру. Впоследствии все князья Северо-Восточной Руси были потомками Всеволода III.

Если ростовский князь Юрий Долгорукий хотел сесть на киевский стол и добился этого, то его сын Андрей совсем и не желал киевского княжества. Младший брат Андрея, Всеволод III, сидел в Киеве всего лишь чуть больше месяца. Но оба: и Андрей и Всеволод были наиболее влиятельными среди прочих князей и фактически управляли большей частью русских земель. Всеволод вёл себя также, как и старший брат. Он не дал волостей племянникам, подчинил себе Рязань, Новгород, сажал князей в Киев. Он решил продолжать линию брата: укреплять и расширять своё княжество и из его пределов влиять на политические события остальной Руси.

Между тем в южной Руси продолжались прежние усобицы между Мономаховичами и Ольговичами. Всеволод поддерживал своих, Мономаховичей, но не хотел и окончательного низложения Ольговичей, чтобы не дать никому большой силы.

Владимиро-Суздальское княжество
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

Князь Всеволод проявлял характер, ставший отличительной чертой северных князей: он был очень осторожен, старался избегать решительных битв, исход которых заранее не был ясен, готов был уступить в тех случаях, когда не было верного выигрыша. При этом он был настойчив в достижении цели, которая была и для него, и для его потомков вполне однозначной: приобрести как можно больше владений, усилиться за счёт всех других князей и подчинить их себе. Это упорное стремление Всеволода Большое Гнездо и его потомков постепенно и привело к утверждению единовластия в России.

При Всеволоде Владимирско-Суздальское княжество достигло своего расцвета. Он него зависели Новгород, Рязань, Чернигов и Смоленск. Часть новгородских земель по Северной Двине и Печоре отошла к Владимиро-Суздальскому княжеству, а на востоке были вытеснены за Волгу волжские булгары.

К этому времени политическая картина начинает принимать на Руси новый вид. Сознание родового единства между князьями практически исчезло, а с ним постепенно исчезал и последний признак государственного единства Руси. Великого князя в прежнем смысле уже не было, и Киев перестал быть столицей. Распадаясь и разъединяясь более и более, ветви прежде единого княжеского рода перестали, наконец, думать о Киеве, перестал искать великокняжеского достоинства, и ближайшие семейные интересы сосредоточивают на себе всё их внимание. Чем владели деды и отцы, тем хотели владеть и их потомки, не простирая далее своего честолюбия. Они заботились только об удержании за собою наследственных уделов.

То, что именно Северо-Восточная Русь стало основой Русского государства, имеет известные исторические причины. Ещё в XII веке значение Киева стало падать, резко ослаб его авторитет как единого центра из-за междоусобиц киевских князей. Постепенно образовались два новых, богатых и влиятельных центра: Владимирское княжество и Галицко-Волынское. После взятия Киева ханом Батыем, этот великий город превратился в захудалое местечко, в котором насчитывалось едва 200 дворов. И напротив, Галицко-Волынское княжество при Данииле Романовиче (1205-1264) превратилось в мощное государство, сохранившее своё значение даже после монгольского погрома. Монголы ушли, но вокруг осталось много врагов: поляки, венгры и быстро набирающее силу Великое княжество Литовское. После Даниила Романовича в южной Руси не было достойного князя, и в течение примерно ста лет все русские княжества потеряли свою независимость. Галич отошёл к Польше, а остальные стали частью Литвы.

Совсем другая ситуация сложилась на северо-востоке. Здешние княжества стали частью Золотой Орды. Однако монголы жили далеко, а поначалу оставили здесь только своих сборщиков дани, поскольку только дань (выход) их и интересовала. Затем русские князья сами стали собирать дань и отвозить её в Орду. Монголы редко совершали свои набеги, а большей частью не вмешивались во внутренние дела русских княжеств. Единственное, они оставили за собой право назначать князей на то или иное княжество. Но делали они это не из политических или каких-то управленческих соображений, а исключительно из денежных. Претенденты на тот или иной княжеский стол, а прежде всего на главный — владимирский, приезжали в Орду, одаривали богатыми подарками не только хана, но и кучу его приближённых. Ярлык, в итоге, получал кто-то один, а остальные просто зря тратили своё серебро.

Поэтому на северо-востоке Русь варилась, как говорится, в собственном соку. Несмотря на зависимость от ханской власти, здесь не ослабло культурное и духовное единство русских людей — они сохранили единый язык, свои законы, обычаи и религию. Каждое крупное княжество считало себя преемником старой Руси, продолжателем её традиций и истории. И юридически, и по своему характеру Русь осталась только на северо-западе. Население южных княжеств, оказавшись в составе других государств с другой религией и укладом жизни, постепенно стало менять свою психологию, привычки и систему ценностей, то есть, становилось другим народом, чем тот, который жил при великих князьях Киевских. Западное влияние меняло жителей этой части Руси.

Но можно ли сказать, что население Северо-Восточной Руси тоже изменилось относительно киевских времён, но в другую, восточную, другими словами, в азиатскую сторону? Многие так считают, но твёрдых доказательств этому нет. О том, что касается характера народа, можно говорить только в вероятностном смысле: наверное, на такие-то черты повлияло то-то и то-то. Но как повлияло, и повлияло ли вообще — это только предположения. Однако, есть один твёрдо установленный факт: на территории Северо-Восточной, или Владимирской, Руси никогда не жили иноземцы. Никакого стороннего влияния на характер и привычки русских людей не было. Монголы набежали, ограбили и так же быстро убежали. Здесь жили одни только славяне и те племена, которые населяли эти края до прихода славян. Какие тогда основания предполагать, что население Северо-Восточной Руси при Орде стало сколь-нибудь существенно отличаться от жителей Киева, Новгорода, Чернигова в домонгольский период?

Ключевский писал о сохранении русской народности: «Главная масса русского народа, отступив перед непосильными внешними опасностями с днепровского юго-запада к Оке и верхней Волге, там собирала свои разбитые силы, окрепла в лесах центральной России, спасла свою народность и, вооружив её силой сплочённого государства, опять пришла на днепровский юго-запад, чтобы спасти оставшуюся там слабейшую часть русского народа от чужеземного ига и влияния» («Русская история»).

Историческую Русь традиционно делят на три части: Белую Русь, Малую Русь и Великороссию (Большую Русь). Ту часть русского народа, которая и создала Русское государство, называют великороссами. Но являются ли эти части одним народом, или разными? Если вы поживёте несколько лет в южном Ростове на Дону, а затем переедете на некоторое время в северный Архангельск, то некоторое различие в поведении людей отметите. Например, что южане более говорливы, чем северяне. Отметите, также, некоторые отличия в произношении некоторых слов. Но вряд ли у вас возникнет сомнение, что в обоих городах живут русские. В сельской местности вы сможете заметить больше различий, например, в обычаях жителей архангельской деревни и станицы в Ставропольском крае. Но легко заметить, что все отличия объясняются разницей в особенностях местности, погоде, в характере работы. А чем отличались жители Новгорода, Чернигова и Суздаля в древней Руси? Только тем, что жили в разных природных условиях.

Но было одно, что отличало великороссов от малороссов и белорусов. Первые всегда жили в своём государстве, ведущем своё начало от Владимира Святого, среди своих соплеменников и свободно исповедуя свою исконную веру — православие. А вторые проживали в окружении чужих племён, в чужом государстве, среди чужих обычаев и в окружении людей чужой веры. Они пытались сохранить свои исконные обычаи, но чуждое окружение всё равно на них влияло и как-то изменяло. Мы можем смело утверждать, что изменения были, но насколько сильными — неизвестно.

Когда говорят о каком-то особом характере великороссов, то предполагают, что те люди, которые долгое время жили в Северо-Восточной Руси, стали как-то отличаться от своих предков, живших в Киеве, Чернигове, Полоцке. Первую причину для таких изменений видят в смешении с местными финскими племенами. Но когда славяне пришли в те места, где впоследствии появились Новгород, Киев и другие города Киевской Руси, там уже жили финские и литовское племена, которые под напором славян отступали на север и на восток. Но какие-то контакты между ними были, были смешанные браки. Так что, какое-то смешение народов было и здесь. Но когда русские продвигались в Северо-Восточную Русь в XI и XII веках, то для такого смешения было серьёзное препятствие — вера. Местные племена были язычниками, а для христиан брак с язычником был невозможен. Православие никогда не крестило насильно, поэтому живущие здесь народы достаточно долго переходили в новую веру. За это время славянское население стало очень сильно преобладающим, так что, и если и были какие смешанные браки, они не могли сколь-нибудь заметно сказаться.

Кавелин, который любил разгадывать загадки русской истории, писал: «Исконная несамостоятельность западной России, неспособность её образовать единое сильное государство, резко выдвигает вперед характеристическую особенность Великороссии, которой главнейшая жизненная задача как будто исключительно в том только и состояла, чтоб создать и упрочить государство...Спрашивается: что же такое великорусы? Откуда взялись они, когда до XI или XII века они не существовали? Откуда взялся у них этот удивительный смысл к государству – удивительный тем более, что его, в этой степени, не оказалось ни у одного из прочих славянских народов?» («Мысли и заметки о русской истории»).

Прежде всего возникает вопрос: являются ли великороссы результатом смешения русского и финских племён? Другой вопрос: что произошло с финскими племенами, которые жили на территории нынешней России? Кавелин считал, что эти племена обрусели: «Восточная отрасль русского племени образовалась частью из переселенцев из Малороссии и северо-западного края на финской земле, частью из обруселых финнов...Мы знаем несомненно, что финские племена обрусевают; но смешивались ли западно-русские переселенцы с туземцами или вытесняли их и занимали их места – этого мы не знаем. Если судить по позднейшему времени, то последнее гораздо вероятнее... Мы не имеем права утверждать положительно, что великороссы – смесь финнов с западнорусскими поселенцами. Верно только, как сказано выше, что массы финнов обрусели» (там же).

В междуречье Оки и верхней Волги в XI-XII веках жили три финских племени: мурома, меря и весь. Летопись довольно точно обозначает места жительства этих племён: мурома — на нижней Оке, меря — по озёрам Плещееву и Ростовскому, весь — в области Белоозера. Ныне уже не никого из этих племён, они обрусели.

Таким образом, русские племена, переселившиеся на север-восток, так и остались русскими, без каких-либо этнографических изменений. Жившие здесь финские племена обрусели, то есть в итоге стали тоже русскими.

Что такое обрусение, когда и почему человека начинают называть русским или он сам себя начинает так называть? Одно обстоятельство, возможно, является самым важным. Начиная с X века переселенцы, прибывающие в северо-восточные земли были уже христианами и они принесли с собой Православную Церковь со всеми её учреждениями. Название православного стало их отличительным признаком посреди язычников-туземцев и надолго заменило сознание народности. Русский и православный в народном понятии — одно и то же. Православный, хотя бы и не русский по происхождению, всё-таки считается русским, а природный русский, но не православной веры, не признается за русского. Таким образом в Великороссии христианская вера стала народным признаком, заступала место родовой народности. Этим, в том числе, объясняется огромное политическое значение православия в Великороссии.

Однако, нельзя отрицать очевидного факта влияния природы и климатических условий на особенности поведения человека. Известно, например, что северянин отличается от южанина темпераментом и скоростью речи. Ключевский описал влияние природы Северо-Восточной Руси на формирование характера её населения. Это описание можно считать классическим. Ключевский взял, с одной стороны, характерные черты русского человека современного ему XIX века, с другой стороны, добавил особенности природы средней полосы России и нашёл связь между ними: «Великороссия XIII - XV вв. со своими лесами, топями и болотами на каждом шагу представляла поселенцу тысячи мелких опасностей, непредвидимых затруднений и неприятностей, среди которых надобно было найтись, с которыми приходилось поминутно бороться. Это приучало великоросса зорко следить за природой, смотреть в оба, по его выражению, ходить, оглядываясь и ощупывая почву, не соваться в воду, не поискав броду, развивало в нём изворотливость в мелких затруднениях и опасностях, привычку к терпеливой борьбе с невзгодами и лишениями. В Европе нет народа менее избалованного и притязательного, приученного меньше ждать от природы и судьбы и более выносливого. Притом по самому свойству края каждый угол его, каждая местность задавали поселенцу трудную хозяйственную загадку: где бы здесь ни основался поселенец, ему прежде всего нужно было изучить своё место, все его условия, чтобы высмотреть угодье, разработка которого могла бы быть наиболее прибыльна. Отсюда эта удивительная наблюдательность, какая открывается в народных великорусских приметах...Народные приметы великоросса своенравны, как своенравна отразившаяся в них природа Великороссии. Она часто смеется над самыми осторожными расчётами великоросса; своенравие климата и почвы обманывает самые скромные его ожидания, и, привыкнув к этим обманам, расчётливый великоросс любит подчас, очертя голову, выбрать самое что ни на есть безнадёжное и нерасчётливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великорусский авось [или — русская рулетка]. В одном уверен великоросс - что надобно дорожить ясным летним рабочим днём, что природа отпускает ему мало удобного времени для земледельческого труда, и что короткое великорусское лето умеет ещё укорачиваться безвременным нежданным ненастьем. Это заставляет великорусского крестьянина спешить, усиленно работать, чтобы сделать много в короткое время и впору убраться с поля, а затем оставаться без дела осень и зиму. Так великоросс приучался к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкал работать скоро, лихорадочно и споро, а потом отдыхать в продолжение вынужденного осеннего и зимнего безделья. Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развить великоросс; но и нигде в Европе, кажется, не найдём такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному, постоянному труду, как в той же Великороссии.

С другой стороны, свойствами края определился порядок расселения великороссов. Жизнь удалёнными друг от друга, уединёнными деревнями при недостатке общения, естественно, не могла приучать великоросса действовать большими союзами, дружными массами. Великоросс работал не на открытом поле, на глазах у всех, подобно обитателю южной Руси: он боролся с природой в одиночку, в глуши леса с топором в руке. То была молчаливая чёрная работа над внешней природой, над лесом или диким полем, а не над собой и обществом, не над своими чувствами и отношениями к людям. Потому великоросс лучше работает один, когда на него никто не смотрит, и с трудом привыкает к дружному действию общими силами. Он вообще замкнут и осторожен, даже робок, вечно себе на уме, необщителен, лучше сам с собой, чем на людях, лучше в начале дела, когда ещё не уверен в себе и в успехе, и хуже в конце, когда уже добьётся некоторого успеха и привлечёт внимание: неуверенность в себе возбуждает его силы, а успех роняет их. Ему легче одолеть препятствие, опасность, неудачу, чем с тактом и достоинством выдержать успех; легче сделать великое, чем освоиться с мыслью о своём величии. Он принадлежит к тому типу умных людей, которые глупеют от признания своего ума. Словом, великоросс лучше великорусского общества. Должно быть, каждому народу от природы положено воспринимать из окружающего мира, как и из переживаемых судеб, и претворять в свой характер не всякие, а только известные впечатления, и отсюда происходит разнообразие национальных складов, или типов, подобно тому как неодинаковая световая восприимчивость производит разнообразие цветов. Сообразно с этим и народ смотрит на окружающее и переживаемое под известным углом, отражает то и другое в своём сознании с известным преломлением. Природа страны, наверное, не без участия в степени и направлении этого преломления. Невозможность рассчитать наперёд, заранее сообразить план действий и прямо идти к намеченной цели заметно отразилась на складе ума великоросса, на манере его мышления. Житейские неровности и случайности приучили его больше обсуждать пройденный путь, чем соображать дальнейший, больше оглядываться назад, чем заглядывать вперёд. В борьбе с нежданными метелями и оттепелями, с непредвиденными августовскими морозами и январской слякотью он стал больше осмотрителен, чем предусмотрителен, выучился больше замечать следствия, чем ставить цели, воспитал в себе умение подводить итоги насчёт искусства составлять сметы. Это умение и есть то, что мы называем задним умом. Поговорка русский человек задним умом крепок вполне принадлежит великороссу. Но задний ум не то же, что задняя мысль. Своей привычкой колебаться и лавировать между неровностями пути и случайностями жизни великоросс часто производит впечатление непрямоты, неискренности. Великоросс часто думает надвое, и это кажется двоедушием. Он всегда идёт к прямой цели, хотя часто и недостаточно обдуманной, но идёт, оглядываясь по сторонам, и потому походка его кажется уклончивой и колеблющейся. Ведь лбом стены не прошибешь, и только вороны прямо летают, говорят великорусские пословицы. Природа и судьба вели великоросса так, что приучили его выходить на прямую дорогу окольными путями. Великоросс мыслит и действует, как ходит. Кажется, что можно придумать кривее и извилистее великорусского просёлка? Точно змея проползла. А попробуйте пройти прямее: только проплутаете и выйдете на ту же извилистую тропу. Так сказалось действие природы Великороссии на хозяйственном быте и племенном характере великоросса».

Были ли объективные причины для возвышения Москвы?

Возвышение или упадок того или иного города зависит от множества причин и происходит случайно. Москва является тому наглядным примером.

Ключевский писал в «Русской истории» о Москве: «Её судьба представлялась неожиданной и дальнейшим поколениям севернорусского общества. Задавая себе вопрос, каким образом Москва так быстро поднялась и стала политическим центром Северо-Восточной Руси, древнерусское общество затруднялось найти ответ: быстрый политический подъём Москвы и ему казался исторической загадкой». И пытаясь объяснить таинственность московской истории, он продолжает: «Причина загадочности первых успехов города Москвы заключается в том, что древние памятники нашей истории отметили далеко не первые моменты роста, а уже крупные внешние приобретения, каких добилась Москва после долгих и незаметных подготовительных усилий. Но уцелели некоторые косвенные указания, в которых вскрываются таинственные исторические силы, работавшие над подготовкой успехов Московского княжества».

Русские историки, пытаясь понять закономерности развития нашего государства, часто писали о загадках и тайнах, с которыми они сталкивались. Отчасти эти загадки и тайны объясняются скудностью русских летописей, которые, как правило, описывали какое-то событие, давая крайне мало сведений о его причинах. Именно это и имеет место в случае с Москвой. Мы не знаем в точности всех обстоятельств, которые вели цепочку логически связанных событий от основания небольшого селения на Москве-реке к образованию сильного московского княжества, послужившего основой для создания огромного государства со столицей в Москве. Но мы можем сделать предположения, как и почему это произошло. И это сделать нам особенно интересно, поскольку нас интересует ответ на главный вопрос: есть ли во всей истории России какая-то неизбежная логика, которая определяет не только её прошлое, но и будущее.

Ясно, что судьба московского княжества во многом определялась, среди прочего, и той системой политических взглядов, которая сложилась в Северо-Восточной Руси ещё до появления Москвы.

При Юрии Долгоруком Москва была даже не уделом, а так, небольшим перевалочным пунктом. А через сто лет уже становится княжеством. Но при Долгоруком северо-восток Руси был единой Ростово-Суздальской землёй. Однако мы знаем, что со временем Московское княжество стало доминирующим в этих местах. Следовательно, некогда единый Ростово-Суздальский край распался на несколько отдельных княжеств. И это при том, что Андрей Боголюбский всячески боролся против уделов, желая создать единое государство и избежать междоусобиц. Причины, приведшие к образованию в Северо-Восточной Руси нескольких княжеств, проявились и в Москве, поскольку она наследовала особенности политической системы, сложившейся в этих краях. Московские князья также делили своё княжество на уделы.

Ростово-Суздальская земля долгое время управлялась не князем, а боярами. Андрей Боголюбский перенёс свою резиденцию во Владимир (точнее, в расположенное рядом Боголюбово), и в отличие от прежних князей, бывших в этих местах лишь наездами, стал жить здесь постоянно. Фактически он основал новое Суздальско-Владимирское княжество, охватывавшее всю прежнюю Ростовскую или, другими словами, Ростово-Суздальскую землю и ещё ряд территорий. Когда Юрий Долгорукий, и особенно его сын Андрей начали устанавливать в здешнем крае твёрдое княжеское управление, то, естественно, встретили сопротивление местных бояр, привыкших к самостоятельности. Именно в результате боярского заговора был убит Андрей Боголюбский. Встал вопрос о его преемнике.

В Северо-Восточной Руси к этому времени образовалось три центра: Ростов, Суздаль и Владимир. Самый древний и потому требующий к себе особого уважения, был Ростов с вековыми традициями народного веча. Суздаль был помоложе, но при Юрии Долгоруком был княжеской резиденцией. Таким образом, к концу XII века в Ростовской земле образовались два старших города, и потому уже точнее было говорить Ростово-Суздальская земля. Хотя Ростов всегда занимает первое место, но ввиду того, что Суздаль стал стольным городом, стали иногда и всю землю называть просто Суздальской. Ростов и Суздаль составляли как бы один старший город, Владимир же был их общий пригород, то есть младший город. Местное боярство всегда стремилось, чтобы была одна волость с одним главным городом.

Наша древность не знает единого «государства Российского», она имеет дело со множеством одновременно существующих небольших государств. Эти небольшие государства назывались: волостями, землями, княжениями, княжествами, уделами, отчинами князей, уездами. Отчина — это то, чем владел отец. Слово волость, то есть «власть», обозначает территорию, состоящую под одною властью.

Великий князь Киевский Юрий Долгорукий хотел оставить свои обширные северо-восточные владения двум младшим сыновьям, Михаилу и Всеволоду, и получил на это согласие жителей, которые целовали ему в том крест. То есть он решил разделить Ростовскую волость на две части. Но у Юрия было не два сына, а девять, да ещё два внука от умершего при его жизни сына, Ростислава. Отчего же они ничего не получили? Не оттого, конечно, что Ростовская волость не могла прокормить большого числа князей. Скорее всего, дальнейшее дробление встретило сопротивление у старейшин волости. Деление же на две части было принято в силу существования двух одинаково сильных городов, Ростова и Суздаля, между которыми и должно было произойти размежевание прежде нераздельной волости.

Таким образом, деление прежде единой и неделимой Ростовской земли началось уже при Юрии Долгоруком. Но даже и деление на две части не очень соответствовало вкусам боярам. Оно было принято ими, пока был жив князь Юрий, и немедленно нарушено, как только он умер. Когда Андрей Боголюбский, против воли отца уехавший из расположенного рядом с Киевом Вышгорода, прибыл в Ростов, то волею местного ростовского и суздальского боярства он был посажен в Ростов для управления всей единой Ростовской волостью. Если князья склонны были делить свои владения между сыновьями, то бояре твёрдо стояли за неделимость волостей.

Князь Андрей, избранник старших городов, княживший в Ростовском крае без малого 18 лет и оказавший сильное влияние на ход дел всей Русской земли, не жил, однако, ни в Ростове, ни в Суздале. Любимым местопребыванием его был пригород Владимир и недалеко расположенное от него село Боголюбово, а в Суздале посадником был сын его, Мстислав. Это второй случай несовпадения столичного города со старшим после того, как Юрий Долгорукий управлял Ростовской волостью из Суздаля. Старшим городам на этот раз был предпочтен совсем новый младший город, пригород Владимир.

Таким образом, в Ростовской земле появилось три города, которые могли стать центрами новых волостей. Великий князь мог сидеть в одном из городов, а другие отдать в удел своим сыновьям, следовательно, могли образоваться удельные княжества. А эти уделы, в свою очередь, могли вырасти в крупные княжества, стремящиеся добиваться независимости от великого княжества. Так было до сих пор на Руси, так пошло дело и в её северо-восточной части, но всё-таки, в конце-концов, здесь история пошла другим путём.

Уделы великого княжества Владимирского. — Уделы великого княжества Владимирского
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

Городов в здешних местах становилось всё больше, сыновей у великих князей было много, поэтому отдавая своим детям города в уделы, великие князья создавали и удельные княжества. Например, когда в 1277 русские князья под руководством хана Золотой Орды Менгу-Темира отправились воевать на Кавказ, в Южный Дагестан, то среди них были Борис Ростовский, Глеб Белозёрский, Фёдор Ярославский, Андрей Городецкий — все удельные князья великого княжества Владимирского.

Подобно Киеву в южной Руси, предметом устремления всех северных князей стал Владимир. Но со временем на северо-востоке Руси сформировались два принципа. Первый: будучи великим князем, не обязательно сидеть в самом стольном граде. Второй принцип: уделы желательно делать наследственными, то есть передавать власть в удельном княжестве не старшему в роде, как следовало из лéствичного права Ярослава Мудрого, а от отца к сыну. Эти принципы сформировались не сразу, и князья придерживались их не всегда строго, но, всё-таки, они были основными во внутренней политике в этой части Руси.

После убийства Андрея Боголюбского некому было назначить нового великого князя во Владимир. Эту задачу взялись решать сами города: Ростов, Суздаль и Владимир. Здесь мы сталкиваемся с новым явлением: население города начинает выбирать себе князя. Казалось бы, что тут нового, это давно было принято в старинных русских городах, где столетиями важные вопросы решались на вечах. Но во Владимире такой традиции не было, не было и веча, а было стихийное народное собрание. Главное отличие такого собрания от веча в том, что вече действовало по неписанным законам, то есть по обычаям, и реально им управляли бояре.

Жители Ростова решили выбрать себя князя, правящего по-старинке, а не так, как Андрей Боголюбский. Поэтому они избрали не его младших братьев, Михаила и Всеволода, которые как раз и должны были получить ростовский удел по договору Юрия Долгорукого с этим городом, и не сына Андреева, Юрия. А призвали Мстислава и Ярополка Ростиславовичей, племянников Михаила и Всеволода от старшего брата Ростислава, давно умершего. Оба племянника по лéствичному праву не могли при жизни дядей надеяться на княжеский престол, и поэтому, как думали ростовчане, будучи обязаны своему возвышению боярам этих городов, станут поступать по их желанию. Но оба дяди, Михаил и Всеволод, тоже заявили свои права на княжение. Жители Владимира пригласили к себе Михаила. Однако Ростов, полагая себя главным городом и считая Владимир младшим городом, то есть своим пригородом, пошёл войной на Владимир со своим князьями Ростиславовичами. Не выдержав осады, владимирцы отказались от Михаила. Старший из Ростиславовичей, Мстислав, сел в Ростове, младший Ярополк — во Владимире. Однако, дружина Ярополка, набранная в южной Руси, где ранее жил этот князь, стала грабить местных жителей. Тогда владимирцы договорились избавиться от Ростиславовичей и опять призвали Михаила. Тот в 1175 году сумел разбить противника и утвердил свой стол во Владимире, а его брат Всеволод, получивший впоследствии прозвище Большое Гнездо, сел в Переяславле-Залесском, также младшем городе. Таким образом, к исходу XII века в Ростово-Суздальском крае рядом со старыми городами, Ростовом и Суздалем, делаются заметными и два новых: Владимир и Переяславль.

В 1176 году Михаил умер. Ростов вновь призвал своего прежнего князя Мстислава. Но Всеволод разбил Мстислава, после чего Ростов окончательно уступил своё место старшего города Владимиру. Сами владимирцы и переяславцы присягнули Всеволоду и его детям. Во-первых, это первый случай, когда присягали не только князю, но и его детям. Предполагалось, что после смерти князя будет править его сын. Такое случалось и раньше, но юридически не оформлялось. Во-вторых, в Северо-Восточной Руси складывалась тенденция к быстрому росту значения новых городов, примером чего служили Владимир и Переяславль. Позже это случилось и с Москвой.

Всеволод продолжил линию старшего брата Андрея Боголюбского: не давал уделов племянникам и распоряжался Киевом. Он мог бы при своей реальной власти на Руси начать создавать единое государство. Но время для возникновения такой мысли ещё не подошло. Всеволод пошёл по пути Ярослава Мудрого, раздавая княжества своим детям. Подобно тому, как на Руси правили дети и потомки Ярослава Мудрого, в её северо-восточной части волостями стали управлять дети и потомки Всеволода Большое Гнездо. Живя во Владимире, он в 1207 году послал старшего сына Константина в Ростов. Таким образом появилось отдельное Ростовское княжество. В его состав входили города Белоозеро, Углич, Великий Устюг, Ярославль. Москва по завещанию Всеволода вошла в состав Владимирского княжения.

Перед смертью Всеволод Юрьевич сделал распоряжение, чтобы Константин, став великим князем, переехал во Владимир. Ростов он отдал второму сыну, Юрию. Но Константин не был доволен таким распоряжением и требовал от отца, чтобы кроме Владимира тот отдал ему и Ростов, который хотел сделать своей столицей. Всеволоду эта строптивость не понравилась и он лишил Константина владимирского великого княжения и передал его Юрию. В 1212 году великий князь умер и началась распря между братьями.

После битвы на реке Липица в 1216 году великим князем стал Константин, но в 1219 году он умер, и Юрий получил обратно Владимир, где и сидел до самого нашествия Батыя. Раздробление северо-восточных земель продолжалось. Ростовское княжество было разбито на три удела, в которых стали княжить дети Константина: Василько — в Ростове и Белоозере, Всеволод — в Ярославле, Владимир — в Угличе.

Таким образом, число княжеств в Северо-Восточной Руси увеличивалось, то есть шло её политическое деление. Однако, во всех княжествах сидели потомки Всеволода Большое Гнездо, поэтому сохранялось родовое единство.

Между тем, наиболее активный из детей Всеволода, Ярослав, княжил в Переяславле-Русском, Переяславле-Залесском, Новгороде, а в 1236 году сел в Киеве, воспользовавшись очередной смутой в Юго-Западной Руси. Таким образом, два сына Всеволода Большое Гнездо сосредоточили в своих руках власть в обеих русских столицах: Ярослав - в Киеве, Юрий — во Владимире. В Новгороде, третьем центре Руси, своим наместником Ярослав оставил сына Александра, будущего Невского. Ярослав Всеволодович до 1238 года владел, также, Переяславским княжеством. Территория последнего включала Переяславль-Залесский, Дмитров, Тверь, Зубцов, Кснятин и Нерехту.

Второе десятилетие XIII века знаменовало собой начало нового этапа в развитии древнерусской государственной территории на Северо-Востоке. Феодальное дробление, намечавшееся еще в 40-50-х годах XII века, теперь стало реальностью. Вместо одного сформировались семь княжеств, каждое из которых имело свою территорию и свои границы. Главным из них было великое княжество Владимирское, князь которого был старшим среди остальных князей, главой дипломатии и военных сил во внешнеполитических акциях. Ему же принадлежало право на выморочные княжества (в которых не было наследников). Но несмотря на относительное единство, каждое княжество было достаточно суверенным.

После монгольского нашествия на Руси сложилась совершенно новая политическая ситуация: полная потеря независимости. Смирится с этим было непросто, особенно учитывая, что до сих пор русские князья довольно успешно и без большого напряжения отражали внешнюю угрозу, да и сами не раз совершали удачные походы в окрестные земли. К счастью, в это время у власти оказались такие государственные мужи, как Ярослав Всеволодович и его сын Александр Невский. Они сумели в совершенно новой и неожиданной ситуации сформировать принципы внешней политики, которые позволили русским княжествам не только уцелеть, но и сохранить некоторую самостоятельность, окрепнуть и, в итоге, сбросить ордынскую власть. Этим принципам придерживались впоследствии и все московские князья.

В феврале 1238 года Батый взял Владимир и сжёг его полностью, а в марте разгромил войска владимирского великого князя Юрия Всеволодовича, который погиб в бою. Узнав о гибели старшего брата, из Киева во Владимир приехал Ярослав Всеволодович и начал восстанавливать жизнь в разгромленном городе. Он понял, что о сопротивлении монголам нечего и думать, и нужно было другими средствами оберегать страну от новых набегов. Поначалу Ярослав надеялся, что Батый больше не появится на Руси, хотя бы в её северной части. Но кочевники не ушли обратно в Монголию, а остались в южных степях на постоянное поселение. Поняв, что монголы — это надолго, Ярослав решил придерживаться политики лояльности. В 1243 году Батый позвал Ярослава к себе, и князь отправился в ставку хана на Волгу. Одновременно он вынужден был отправить своего сына Константина в Монголию. Батый принял Ярослава хорошо и назначил его главным русским князем, отдав ему Киев.

Сам Батый не был верховной монгольской властью, а лишь местным владетельным ханом - царём, по терминологии русских летописей. Окончательно все вопросы решались в ставке великого хана в Монголии, которого в то время как раз выбирали. Батый ожидал проблем для себя и на курултай не поехал, а послал своим представителем великого князя Ярослава, который умер в 1246 году в ставке нового великого хана Гуюка. Его смерть поставила вопрос о наследовании. Согласно порядку старшинства владимирский престол занял брат Ярослава суздальский князь Святослав Всеволодович.

Монгольская империя во времена Батыя
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

Батый вызвал к себе сыновей Ярослава Всеволодовича Александра (Невского) и его брата Андрея, и отнёсся к ним доброжелательно. Затем они отправились в ставку великого хана в Монголию, в столицу Каракорум. Там Александра утвердили на великое княжество Киевское и княжение в Новгороде, а Андрею дали Владимирское великое княжество. Таким образом, вся Русь была отдана в управление внукам Всеволода III Большое Гнездо и соответственно, правнукам Юрия Долгорукого. Ещё до возвращения Александра и Андрея из Монголии, их младший брат Михаил Хоробрит, сидевший в то время в Москве, в 1247 году силой отнял владимирский стол у дяди Святослава и сам стал княжить, но в ту же зиму погиб в сражении с литовцами. Вернувшись из Монголии Александр в Киев не поехал, и с тех пор до начала XIV века Киевом правили не русские князья, а монгольские баскаки. Андрей Ярославович сел во Владимире. Их дядя Святослав, изгнанный Хоробритом, ездил с жалобой в Орду, но великого княжества не вернул и через два года скончался в Юрьеве-Польском. Тем временем Батый постепенно дряхлел, потому всеми делами занимался его сын Сартак, и удельные владимирские князья часто бывали в его стане.

Великий князь Андрей правил во Владимире до 1252 года, пока его не выгнали монголы за то, что он решил поддержать своего тестя Даниила Галицкого в борьбе против Орды. Сартак собрался было отправить карательное войско против мятежных князей. Но северные земли были спасены от разорения Александром Невским, который согласился занять владимирский великокняжеский стол на условиях полного подчинения Орде. Андрей бежал в Швецию, но позже вернулся и получил от брата Суздаль, княжение в котором наследовали его сыновья.

В 1254 году умер Батый, а вскоре и его сын Сартак. Ханом Золотой Орды стал брат Батыя Берке (Беркай). Берке видел лояльное отношение к монгольской власти со стороны Александра Невского и дорожил русским князем. Поэтому Александру удалось многого добиться от хана. В 1261 году великий князь настоял на открытии новой русской епархии с кафедрой в столице Золотой Орды — Сарае (километров 130 от нынешней Астрахани). При этом Берке предоставил Сарайскому (Сарскому) епископу право обращения в православие всех желающих жителей Орды. Александр Невский умер в 1263 году, возвращаясь из Орды, куда он ездил, чтобы вызволить из плена русских людей, захваченных при подавлении бунта против ханских баскаков в Ростове и Суздале.

Наследовать владимирский стол должен был Андрей Ярославович, брат Александра Невского. Но так, как он умер через несколько месяцев после кончины Невского, то следующий брат, Ярослав Ярославович Тверской стал великим князем. При нём обособилось Тверское княжество, которое до этого было частью Владимирского княжества. Ярослав учредил в Твери епископию, что и было одним из показателей самостоятельности княжества. О Москве этого времени летописи даже не упоминают.

Великий князь Ярослав, следуя примеру отца и своего брата Александра Невского, старался быть лояльным к хану. Он умер в 1272 году, возвращаясь из очередное поездки в Орду. Престол великого княжения Владимирского наследовал Василий Ярославович, который жил в Костроме. Он был последним из сыновей Ярослава Всеволодовича. Василий княжил всего четыре года и умер там же, в Костроме в 1276 году. Для самой Костромы как великий князь он ничего не успел сделать.

Старшего сына, Василия, Александр Невский лишил наследства за неповиновение, и новым великим князем в 1276 году стал второй сын Александра Невского, переяславский князь Дмитрий Александрович. Именно в период правления Дмитрия московские князья начинают проявляться как самостоятельные игроки в Северо-Восточной Руси.

Отношения с Ордой установились достаточно нормальные. Набегов не было, несколько русских князей ходили с монголами на Кавказ и вернулись с богатыми дарами от хана. От западных врагов успешно отбивались. Так бы и жить в спокойствии, но не получилось. У Александра Невского было четыре сына: Василий, лишённый наследства; Дмитрий, второй сын, князь Переяславский и владимирский великий князь; третий сын - Андрей; четвёртый сын — Даниил, князь Московский. Так вот Андрей, князь Городца Волжского, опозорив своё славное имя, затеял жуткую распрю и погубил много народа и всё потому, что гордыня его обуяла и он пожелал незаслуженной власти.

Подстрекаемый своими боярами, Андрей Александрович захотел сесть на владимирский стол вопреки древнему обычаю, по которому старший в роду заступал на место отца, а этим старшим был Дмитрий Александрович. В 1281 году Андрей поехал в Орду и за большие дары получил ярлык от хана Менгу-Тимура, который сменил умершего в 1266 году хана Берке. Вместе с ярлыком хан дал и монгольское войско. Дмитрий бежал, а ордынцы, как писал Карамзин «напомнили России время Батыево». Они разорили Муром, окрестности Владимира, Суздаля, Ростова, Твери; жгли и грабили дома, монастыри, церкви; гнали толпами людей в плен или убивали их. Переяславль, оказавший сопротивление, был разгромлен. «Андрей, - продолжает Карамзин, - злобный сын отца столь великого и любезного России, праздновал один с татарами и, совершив дело своё, отпустил их с благодарностью к хану». Не стоит валить все беды российские на монгольское иго. Сами русские князья разоряли страну почище Батыя.

Когда ордынцы ушли, Дмитрий перебрался в свой удельный Переяславль-Залесский и начал собирать войско. Об этом времени в летописи встречается одно из редких упоминаний о московском князе Данииле Александровиче, который был на стороне Андрея и вместе с Святославом, старшим сыном Ярослава Ярославовича Тверского, выступил против Дмитрия. Князь Дмитрий обратился за помощью к влиятельному монгольскому темнику Ногаю, получил от него грамоту и в 1283 году вернул себе владимирский престол.

Однако Андрей Александрович не успокоился, строил козни и вместе с зятем Ногая князем Фёдором Ярославским оклеветал Дмитрия в глазах самого Ногая, который обрадовался поводу разграбить русские земли. Хотя города не оказывали никакого сопротивления, Муром, Суздаль, Владимир, Юрьев-Польский, Переяславль, Углич, Коломна, Москва, Дмитров, Можайск были разгромлены, множество людей было уведено в полон. Тверь готовилась к отпору, и монголы, привыкшие к безнаказанности, обошли этот город, разорили Волок Ламский и довольные ушли в родные степи. Андрей с 1294 года стал великим князем Владимирским.

Вскоре, в 1296 году, происходит достаточно неожиданное событие: никому дотоле неизвестный московский удел вдруг потребовал себе независимости от Владимирского князя, причём наряду с Переяславлем. Но Переяславль не раз был волостью великих князей, и, казалось бы, его статус несравненно выше московского. Неожиданность здесь связана с тем, что в летописях Москва почти не упоминается, в отличие от Переяславля. В Москве ничего не происходило, чтобы быть достойным упоминания летописца. Как она добилось определённого богатства, откуда там взялось достаточное население, чтобы князь мог набрать необходимую дружину — об этом нигде не слова. Внезапное появление Москвы, как сильного участника внутриполитической жизни Северо-Восточной Руси — это одна из многих московских загадок, которые, что там иностранцу, нам самим не всегда удаётся разгадать.

Первый раз Москва упоминается в летописи 1147 года. В ней рассказывается, что Юрий Долгорукий пригласил своего союзника князя Новгород-Северского Святослава Ольговича: «И прислав Гюрьги [Юрий] к Святославу рече: «приди ко мне брате в Москове». Святослав же еха к нему с детятем своим Олгом в мале дружине, поима с собою Владимира Святославича; Олег же еха на перед к Гюргеви, и да ему пардус [леопарда]. И приеха по нем отец его Святослав, и тако любезно целовастася и быша весели. На утра же повеле Гюрги устроити обед силён, и сотвори честь велику». Таким образом, первое известие о Москве связано с весёлым пиром (другими словами, банкетом) двух князей-союзников.

Очевидно, Москва была тогда пограничным пунктом между северным Ростово-Суздальским краем и южным Чернигово-Северским, и Юрий останавливался здесь при своих поездках на юго-запад и обратно. В 1156 году Юрий Долгорукий «заложи град Москву», то есть построил стены вокруг этого небольшого селения, поскольку слово «город» означает собственно всякое укрепление с целью обороны.

В XII веке о Москве практически ничего не слышно. Из летописей известно, что в 1175 году четверо князей, ехав из Чернигова во Владимир для занятия Владимирского княжения по смерти Андрея Боголюбского, останавливались в Москве и принимали там посольство от суздальцев и владимирцев. Ещё одно известие относится к 1176 году, когда больной князь Михаил Юрьевич с братом своим Всеволодом останавливался в Москве на пути с юга во Владимир, и туда же спешил князь Ярополк Ростиславович с дружиной, чтобы не пропустить Михаила во Владимир. Пятое известие относится к 1177 году и повествует о том, что рязанский князь Глеб Ростиславович (родоначальник рязанской ветви Рюриковичей), находясь в войне с Всеволодом Большое Гнездо, пожёг Москву и опустошил все сёла и волости московские. Это известие важно для нас в том отношении, что указывает на Москву как на город довольно значительный, уже имеющий свои волости и сёла, то есть свой уезд. Из этих скудных известий ясной становится не торговая, а пограничная роль Москвы, которая была важным южным укреплённым пунктом Суздальско-Владимирского княжества. Под 1209 годом летопись рассказывает, что рязанские князья, находясь в войне с Всеволодом, опять воевали около Москвы.

Поскольку Москва была местом новым и расположенным довольно далеко от главных городов - Ростова, Суздаля и Владимира, она доставалась в удел самому младшему из сыновей владимирского князя, который, если и приезжал сюда, то нечасто. Но под 1213 годом летопись уже упоминает об особом московском князе Владимире Всеволодовиче, которого в этом году братья перевели из Москвы в Переяславль-Русский, то есть приднепровский. Известно, что с 1236 в Москве находился князь Владимир Юрьевич, младший сын великого князя Юрия Всеволодовича и внук Всеволода III Большое Гнездо. В 1238 году к Москве подошёл Батый, который город сжёг, а князя взял в плен и затем убил. Летопись говорит о нашествии: «а люди убиша от старца до ссущаго младенца; а град и церкви святыя огневи предаша, и монастыри все и сёла пожегоша, и многи именья вземше отъидоша». Отсюда видно, что Москва в то время была уже столицей удела, где княжил сын великого князя Владимирского, и что она была довольно значительна и богата, имела несколько церквей и монастырей.

Позже, в 1247 году, её получил в удел Михаил Ярославович Хоробрит, младший сын Ярослава Всеволодовича, и тоже внук Всеволода Большое Гнездо. Михаил умер в 1248 году и детей не оставил, а потому отдельное существование Московского княжества едва ли могло продолжаться. После смерти Михаила мы не встречаем указаний на особых московских князей до 1282 года, когда Даниил Александрович, сын Невского, выступил с москвичами и в союзе с тверским князем против старшего брата своего, Дмитрия. Этот Даниил и есть основатель дома московских князей. С какого именно года сделался он князем особого Московского удела - остается неизвестным; но окончательное выделение Москвы из Владимирского княжения не могло произойти ранее смерти Александра Невского (1263). Оно, скорее всего, произошло уже после смерти Ярослава Ярославовича в 1272 году, когда великое княжение Владимирское сделалось предметом спора двух старших братьев Даниила - Дмитрия и Андрея. В этой борьбе Даниил выступил противником Дмитрия и, весьма вероятно, по миру с ним в 1282 году и выговорил себе особый московский удел. Под 1296 годом летописец называет его уже московским князем.

Через 149 лет от первого о себе упоминания Москва стала уже отдельным и самостоятельным княжеством наравне с Владимиром, Тверью, Ярославлем и Переяславлем-Залесским. Таким образом, Москва в продолжение полутораста лет выросла сперва в удельное, а потом и в самостоятельное княжество, настолько сильное, что стало сопоставимым с другими старейшими княжествами Северо-Восточной Руси. За этот период она лишь 9 раз упоминалась в летописях, и её летописная история ничего не говорит, о том, как город развивался.

Сын Александра Невского Даниил Александрович стал первым князем, который жил в Москве постоянно. Он является основателем московской ветви Рюриковичей. Даниил родился в 1261 году поэтому, будучи всего двух лет отроду, после смерти отца не сразу поехал в выделенный ему удел, а только в 1277 году. До этого времени его воспитывал дядя Ярослав Ярославович, князь Тверской и великий князь Владимирский.

И вот летопись рассказывает, что в 1296 году Даниил Александрович вместе с Иваном Дмитриевичем из Переяславля потребовали у великого князя Андрея Александровича самостоятельности. А это означает, среди прочего, и право определять наследника в свой удел. Началась смута, и великий князь ездил к хану Тохты за решением. Присланный ханский посол созвал князей во Владимир. Михаил Ярославович Тверской стоял за Даниила и Ивана, Константин Борисович Ростовский и Фёдор Ростиславович (Чёрный) Ярославский поддерживали великого князя Андрея. Ожесточённый спор закончился ничем. Посол забрал дары, великий князь, пообещав оставить брата (Даниила) и племянника (Ивана) в покое, начал собирать войско, чтобы их наказать. Он двинулся на Переяславль, но встретил под Юрьевом-Польским сильную рать тверскую и московскую. В итоге, всё закончилось миром, и Даниил с Иваном отстояли свои права. Первое летописное известие о московском князе описывает его, как способного военным путём спорить с самим великим князем.

В начале правления князя Даниила Александровича московское княжество было совсем небольшим и ограничивалось бассейном реки Москвы. Процесс приращения московского удела начался с первых лет XIV века. В 1301 году Даниил напал на рязанского князя Константина, отбил у него Коломну, а самого князя пленил, ослепил и посадил в заключение. Коломна, лежащая примерно в ста километрах от Москвы, была лакомым кусочком, поскольку находится у впадении Москвы-реки в Оку, то есть на перекрёстке водных дорог. В этом смысле, она была расположена более удобно для развития торговли, чем Москва.

Московское княжество в 1300 — Зелёным цветом обозначена территория Московского княжества в 1300 году
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

Победа над рязанцами достаточно удивительна. Рязанское княжество было гораздо более мощное, более населённое и значительно больше по площади. Причём, в сражении с Даниилом осенью 1301 года рязанский князь Константин Ярославович имел вспомогательный монгольский отряд. Правда, летопись говорит при этом об измене некоторых рязанских бояр, они-то, вероятно, и помогли Даниилу устроить западню для Константина. Но нельзя не отметить, что уже на рубеже XIII-XIV веков у московского князя была довольно сильная дружина.

В следующем, 1302 году племянник Даниила Иван Дмитриевич передал ему свой удел Переяславль (нынешний Переяславль-Залесский). Это не было случайным приобретением Даниила, а результатом определённых усилий с его стороны. Даниил помогал племяннику в его войнах со старшим дядей великим князем Андреем Городецким, и Иван, умирая бездетным, естественно завещал удел тому дяде, который был ему покровителем и союзником. Переяславль был весьма ценным приобретением. Основанный в 1152 году, то есть в те же годы, что и Москва, он был гораздо крупнее её и быстрее развивался. Если брать длину защитных валов, опоясывающих город - 2,5 км, - то Переяславль был крупнейшим городом в Северо-Восточной Руси. Сопоставим с ним был только Владимир (периметр укреплений Мономахова, или Печернего, города – тоже около 2,5 км). Периметр укреплений Юрьева-Польского меньше – 2 км. В Суздале - ещё меньше – 1,4 км. После древнего Ростова быстро растущий Переяславль был вторым по числу жителей. Он был окружён двойной стеной с двенадцатью башнями. Даниил выгнал из города бояр великого князя Андрея, который считал себя истинным наследником города. Получение Переяславля ещё более укрепляло независимость Москвы. Андрей поехал жаловаться на московского князя хану, но пока он был в Орде, Даниил умер в 1303 году, став первым из князей, погребённых в Москве.

Старший сын Даниила Юрий находился в то время в Переяславле, и жители сразу же пригласили его на княжение, опасаясь, что их заберёт великий князь Андрей Александрович. Юрий в год своего вступления на московский стол, то есть в 1303 году, напал вместе с братьями на Смоленскую землю и захватил Можайск, расположенный примерно в ста километрах от Москвы, который с того времени навсегда стал владением московских князей. Рязанского князя Константина Романовича, взятого в плен ещё отцом, Юрий приказал убить, а его город Коломну с уездом присоединил окончательно к своим владениям.

Тем временем великий князь Андрей вернулся от хана Тохты с разными ярлыками, но Юрию Даниловичу удалось отстоять Переяславль. Андрей Александрович скончался в 1304 году. Как писал о нём Карамзин, он умер «заслужив ненависть современников и презрение потомства. Никто из князей Мономахова роду не сделал столько зла отечеству, как сей недостойный сын Невского».

К началу XIV века прежняя Киевская Русь канула в Лету. Вместо старых городов Поднепровья появились новые центры в Северо-Восточной Руси. Наиболее важными из них были: Тверь — богатый город на Волге, имевший выгодное географическое положение; Смоленск — западный щит Руси; Рязань, служившая защитой от бесконечных набегов Степи; отвоёванный у мордвы Нижний Новгород — торговый город и центр колонизации на границе с волжскими булгарами; маленькая, затерянная в лесах Москва.

Северо-Восточная Русь управлялась потомками Всеволода Большое Гнездо, которые образовали княжеские линии: в Твери Ярослав Ярославич – внук Всеволода, брат Александра Невского; в Суздале Андрей Ярославич – внук Всеволода; затем около 1279 года Андрей Александрович, сын Александра Невского; в Ростове Константин Всеволодович и в Москве - Даниил, сын Александра Невского, правнук Всеволода. Только земля Рязанская, политически и географически притянутая к совместной жизни с Владимирской Русью, находилась во владении не Мономаховичей, потомков Владимира Мономаха (его отец Всеволод Ярославович был 4-м сыном Ярослава Мудрого), а младших Святославовичей, потомков Святослава Ярославовича (3-го сына Ярослава Мудрого).

В каждом из этих княжеств был свой «великий» князь и свои «удельные» князья (в состав великого княжества входили удельные). Владимирское великое княжение существовало без особой династии, его присоединяли другие великие князья к личным уделам. Последним из великих князей, княживших по старинному обычаю в самом Владимире, был Александр Невский; братья его – Ярослав Тверской и Василий Костромской, получив владимирское великое княжение, жили не во Владимире, а в своих уделах.

Со времён Андрея Боголюбского основанная в 1108 году Владимиром Мономахом небольшая крепость Владимир (176 км от Москвы) на реке Клязьме превратилась в главный город Северо-Восточной Руси. Так было до нашествия Батыя, так продолжалось и в ордынский период. С установлением монгольского господства над Русью великое княжество Владимирское, сохраняя своё первенствующее политическое положение среди остальных северо-восточных земель, сделалось предметом постоянных притязаний со стороны многих русских князей. Это объяснялось тем, что Орда установила свой контроль над владимирским столом. Она не допускала превращения этого великого княжества в наследственное достояние какой-либо княжеской династии. Владимирское княжество передавалось ханам лишь в управление, причём таким князьям, которые щедрее других раздавали подарки ханам и их окружению, которые обязывались выплачивать в большем размере дань Орде и проводили угодную ей политику. Но от этого великое княжение не теряло своей притягательной силы. С обладанием Владимирским великим княжеством связывались определённые политические выгоды. Князь, занимавший владимирский стол, считался старшим среди остальных князей Северо-Восточной Руси. Он возглавлял её объединённые военные силы. Руководил дипломатией в тех редких случаях, когда дело касалось интересов всех княжеств, в его казну поступал ордынские выход (дань) с большинства русских земель, который затем отвозился в Сарай. Управление великим княжеством давало также возможность эксплуатировать обширные, богатые природными ресурсами земли.

Владимирское княжество было довольно обширным. Помимо стольного Владимира оно включало в свой состав такие центры, как бывшие ещё в первой половине XIV века столицами самостоятельных княжеств города Переяславль и Юрьев Польский, богатые соляные месторождения средневековой Руси в районе Нерехты (в нынешней Костромской области) и Соли Великой, а также протянувшиеся почти до Кубенского озера (в нынешней Вологодской области) заволжские земли с центром Костромой.

Носители титула великого князя Владимирского становились, как правило, и князьями новгородскими. Правда, власть князя в Великом Новгороде была ограничена республиканскими и местными церковными органами управления, но тем не менее за князем сохранялись права и определённые доходы с ряда новгородских земель, а также право на управление великокняжескими частями территорий Волока Ламского, Торжка, а с XIV века и Вологды.

У московского князя Даниила Александровича было пятеро сыновей. Старший — Юрий, человек неукротимый, беспринципный и недалёкий. Карамзин писал, что Юрий, «по качествам чёрной души своей заслужил всеобщую ненависть и, едва утвердясь на престоле наследственном, гнусным делом изъявил презрение к святейшим законам человечества». Ему противоположностью был четвёртый сын — Иван, тихий, богобоязненный и хозяйственный. Сыновья Даниила не имели надежды на великое княжение согласно существовавшему тогда праву старшинства, так называемому лéствичному праву. Раз их отец не был великим князем, то и для них эта возможность была закрыта. Стоит отметить, что сам Даниил никогда не заявлял притязаний на великое княжение Владимирское.

После нашествия Батыя великий князь Владимирский официально считался старшим князем в Северо-Восточной Руси. После смерти Андрея Александровича очевидные права на великое княжение имел Михаил Ярославович Тверской как старший в роде. Эти права представлялись неоспоримыми, и все спешили в Тверь поздравить Михаила с титулом великого князя, будучи уверены, что хан его утвердит.

Но иного мнения был Юрий Данилович, решивший также претендовать на владимирский стол. Дядя и племянник, Михаил и Юрий, поехали судиться к хану. Но, в конце-концов, Михаил получил ярлык и в 1305 году митрополит возвёл его на престол великого княжения.

Михаил несколько лет властвовал спокойно и жил большею частью в Твери. К тому времени установился обычай, что князь, получивший владимирский стол (престол) не сидел в самом Владимире, а оставался в своём родном княжестве и имел двойной титул: князь Тверской и великий князь Владимирский или князь Московский и великий князь Владимирский. Например, владимирский великий князь Дмитрий Александрович резиденцию оставил в Переяславле-Залесском, который фактически на то время стал столицей Северо-Восточной Руси. Такая же история была с Василием Александровичем, который, будучи великим князем Владимирским, оставался в родной Костроме.

Тем временем московскому князю Юрию удалось расширить своё влияние: в 1311 году он захватил Нижний Новгород и посадил там младшего брата Бориса.

В 1312 году умер покровитель великого князя Михаила хан Тохта. Власть в Орде захватил царевич Узбек. Сменой власти решил воспользоваться Юрий. Дело в том, что князьям нужно было заново получать ярлыки на княжение у нового хана. Поскольку Тверь была богаче и воинственнее, чем Москва, вооружённым путём титула великого князя Юрию добиться не получалось. Он много раз ездил в Орду и сумел не только заручиться поддержкой Узбека, но и стать ханским родственником, женившись на сестре хана — Кончаке. Получив монгольскую помощь под предлогом, что Тверь тянется к врагу Орды — Литве, и заключив союз с новгородцами, противниками Михаила, Юрий двинулся на Тверь.

Однако тверской князь разбил объединённое войско Юрия, захватив при этом в плен его жену, в крещении названную Агафьей. Но этот успех и погубил Михаила. Прожив некоторое время в плену, Агафья умерла при странных обстоятельствах. Юрий не замедлил воспользоваться этим обстоятельством. Прибыв в Орду, он обвинил Михаила в убийстве ханской сестры.

В 1318 году великий князь Михаил был вызван в Орду, где был убит за сопротивление монголам, а ярлык на владимирское княжество получил московский князь Юрий. Этот ярлык фактически означал должность наместника Орды в Северо-Восточной Руси. Однако это не означало, что само Владимирское княжество стало собственностью Юрия. Право любого князя владеть тем или иным княжеством определялось в Орде: хан дал — хан забрал.

Однако князь Юрий Данилович недолго владел ярлыком, потеряв его в результате сомнительных финансовых операций. В 1321 тверской князь Дмитрий Михайлович передал Юрию ордынскую дань со всего тверского княжества. Однако Юрий, вместо того, чтобы доставить её в Орду, отвёз к брату Афанасию Даниловичу в Великий Новгород и через купцов-посредников пустил её в оборот, желая получить проценты. Такие операции с ордынской данью разгневали хана Узбека, и он в 1322 году передал ярлык на великое княжение Дмитрию Михайловичу Тверскому. Сам Юрий был вызван в Орду, но уехал к брату в Новгородскую землю: сначала в Псков, а потом в Новгород, где был принят на княжение. Афанасий же ушёл в монахи.

ТВЕРСКОЕ_КНЯЖЕСТВО в 1325 — Тверское княжество
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

В 1325 году Юрий приехал в Орду добиваться ярлыка, но был убит находившимся там тверским князем Дмитрием Михайловичем в припадке гнева. Так как право суда и казни в Орде принадлежало только хану, Дмитрия Михайловича казнили за самосуд. Смерть наследника тверского княжества имело важное политическое следствие: хотя ярлык достался брату Дмитрия — Александру Михайловичу, но тот, потрясённый смертью брата, отказался со временем от традиционного союза с Ордой и сделал ставку на Литву. Московские же князья продолжали придерживаться тесного союза с монгольскими ханами. Тверь смотрела на Запад, Москва — на Восток.

У Юрия не было сыновей, из братьев же пережил его один Иван Данилович Калита, который после смерти старшего брата и поспешил перебраться из Переяславля в Москву. Он действовал не столько оружием, сколько деньгами. Из его духовной грамоты, а отчасти из духовных его потомков известно, что он купил шестнадцать сёл у разных частных владельцев в окрестностях Владимира, Юрьева-Польского, Костромы и Ростова, а также волость Кистму. Из духовной грамоты внука его, Димитрия Ивановича Донского, следует, что Белоозеро, Углич и Галич были также куплены Калитой, хотя в действительное владение ими вступил только Дмитрий Донской. Куплены были не сами княжества, а ярлыки на них. Калита оставил своим сыновьям пять городов: Москву, Можайск, Коломну, Звенигород, Серпухов, 54 волости и 32 дворцовых села. Но в целом владения Калиты были даже меньше нынешней Московской области.

Иван Калита был в полном смысле князь-вотчинник и смотрел на свои владения как на собственность. Озабоченный одною целью умножить свои вотчины и оставить большое наследство детям, Иван действовал очень искусно и пользовался всем, чем смог. Обязанность собирать ордынскую дань в это время лежала на великом князе владимирском. Это представило Ивану удобный случай обогатиться. Он накупил много волостей и городов на Руси, собрал большую казну и в завещании все свои имения разделил между женой и детьми. Когда он умер, несколько князей искали великокняжеского достоинства, всё еще на основании родового старшинства. Но в глазах ханов права Симеона, сына Ивана, были лучше, обоснованнее: его отец служил верой и правдой, сам он имел много денег и мог в Орде дарить больше, нежели его соперники. Лесть и золото доставили ему то, чего бы он никогда не добился другими путями.

Деятельность Ивана Калиты не даёт оснований говорить о каком-то собирании русских земель. Это просто был процесс увеличения своих владений одним из князей, что имело место во всех русских землях.

Василий Иванович Сергеевич (1832-1910, профессор истории права Московского и Петербургского университетов, ректор Петербургского университета) полагал, что роль Ивана Калиты как собирателя русских земель несколько преувеличена: «Ещё древние наши грамотеи отметили Ивана Калиту прозванием собирателя Русской земли. Так называет его составитель «Слова о житии и преставлении Великого князя Дмитрия Ивановича». Позднейшие историки пошли далее: они возвеличили имя Калиты, и государственные его заслуги поставили вне сравнения с заслугами его предшественников. Он является у них творцом новых форм государственного быта, дотоле неведомых. По Карамзину, он указал наследникам путь к единовластию и величию, а имя собирателя земли Русской «москвитяне дали ему единогласно». Соловьев, искусно соединив мысль Карамзина с похвалой «Слова о житии», говорит, что Калита «дал своим наследникам предвкусить выгоды единовластия, почему и перешёл в потомство с именем первого собирателя Русской земли». У Д.И. Иловайского [Дмитрий Иванович Иловайский, 1832-1920, автор пятитомной «Истории России»] Иван Калита оказывается уже одарённым всеми теми качествами, которыми обыкновенно бывают одарены основатели могущественных государств» («Русские юридические древности»).

Из истории московского княжества видно, что князья её с самого начала действовали двумя средствами - военными и финансовыми, войском и деньгами. Но каким образом они получили эти средства? Другими словами, откуда такие деньжищи? Здесь нет однозначного мнения, и существуют разные предположения, какое обстоятельство оказалось решающими.

Начнём с места, где находится Москва. Ключевский считал, что её географическое положение было крайне выгодным. Город, полагал он, возник на перекрёстке трёх дорог. Первая: через Москву из Лопасни проходила дорога с киевского и черниговского юга на Переяславль-Залесский и Ростов. Вторая: река Москва Ламским волоком соединяла верхнюю Волгу со средней Окой. Третья: Яуза, приток Москвы-реки, близко подходила к Клязьме, по которой шёл через Москву поперечный путь с запада на восток.

Удобное географическое положение, по мнению Ключевского, содействовало сравнительно более ранней и густой населённости края. Это были первые земли, в которые попадали колонисты с юго-запада. Следовательно, здесь они оседали наибольшими массами, как на своём первом привале. Анализирую фамильные предания, Ключевский приходит к выводу, что «с конца XIII века, ещё прежде, чем город Москва начинает играть заметную роль в судьбе северной Руси, в него со всех сторон собираются знатные служилые люди из Мурома, из Нижнего, Ростова, Смоленска, Чернигова, даже из Киева и с Волыни...В Москву, как в центральный водоём, со всех краёв Русской земли, угрожаемых внешними врагами, стекались народные силы благодаря её географическому положению».

Такого же мнения придерживался и Соловьёв: «Москва лежала на дороге переселенцев с юга, на средине между Киевской землёй, с одной стороны, и Владимирской и Суздальской - с другой. По бассейну Москвы-реки переселенцы, идя с юга, оседали густыми массами и делали Московское княжество одним из самых населённых. Кроме переселенцев с юга, в Москву шли переселенцы и из других областей северной Руси вследствие отсутствия в Московском княжестве междоусобиц и бедствий от татар».

Не со всеми этими утверждениями можно согласиться. Современные историки и краеведы сомневаются, что вообще был водный путь через волок Ламский, полагая, что в местах, где отсутствовало крупное судоходство, термин «волок» связан с перетаскиванием исключительно грузов, а не судов. Какие же грузы могли волочить наши предки тысячу лет назад? Только лес и камень. «Камень да лес — чёртов вес», — гласит старинная пословица. Но каменоломен в Московском княжестве не было. Следовательно, строительный лес, бревна волочили по Ламе и по Волошне. Строевой сосновый лес, растущий по берегам этих рек, срубали и сплавляли вниз по течению: с Ламы — в бассейн Волги, где шло строительство будущих центров Тверского и Ярославского княжеств, с Волошни через реку Рузу — к строящейся Москве. («Московский журнал», № 3, 2011 год).

Что касается Москвы и реки Клязьмы как пути с запада на восток, так в значимости этой дороги тоже есть сомнения. Ведь ещё в IX—XV веках варяги и русские ходили на судах из Десны, главного притока Днепра, в Оку без волока. Дело в том, что у Десны есть левый приток Сейм, а у Сейма - правый приток река Свапа. Свапа берёт начало в Самодуровском болоте рядом с деревней Подсоборовкой Поныровского района Курской области. Свапа и река Очка в те времена вытекали из одного озера, а Очка через 10 км впадает в Оку, ну а дальше можно плыть и до Волги. То есть, был такой маршрут: Днепр — Десна — Сейм — Свапа - Самодуровское озеро - Очка — Ока - Волга. Адам Адамович Вирский (профессор географии Воронежского пединститута) в изданной в 1925 году книге «Курский край. Сборник по природе, истории, культуре и экономике Курской губернии» отмечал: «Есть основания для допущения, что в этом месте в исторические времена происходила связь между Днепровским и Волжским бассейнами, что суда из Волги без волока могли проходить в Днепр туда и обратно». Другой краевед Георгий Ильич Булгаков (учёный секретарь Курского губернского общества краеведения) в том же сборнике добавлял: «Самодуровское болото между истоками Свопы и Очки было когда-то озером и, таким образом, через него создавался непрерывный, без волоков, путь из Днепра в Волгу, великий водный путь из Чёрного моря в Каспийское». К началу XIX века озеро почти всё высохло, а реки Свапа и Очка сильно обмелели. Тем не менее в 1947 году был разработан проект соединения Оки с Днепром в этом месте. Возвращались к этому проекту и в XXI веке, но все упиралось в отсутствие должного количества воды. Описанный путь из Днепра в Оку проходил далеко от Москвы.

Если говорить о пути миграции с юга на север через Москву, то историк Матвей Кузьмич Любавский (1860-1936, ректор МГУ в 1911-1917 годах) считал, что значение этого направления для усиленного заселения московского княжества преувеличено: «Колонизационное движение с юга, как известно, шло наиболее усиленно во второй половине XII и первой половине XIII века. Между тем, за это время бассейн Москвы-реки по всем признакам не наполнялся населением» («Лекции по русской истории до конца XVI века»). Основной поток заселения Северо-Восточной Руси шёл от Новгорода. Поэтому и первыми появлялись города, расположенные существенно севернее Москвы: Ростов, Суздаль, Владимир, Переяславль. Возвышение же Москвы началось в конце XIII и начале XIV века, но в это время уже не было значительного, массового передвижения населения с юга, и если Московское княжество наполнилось тем не менее народом, то откуда-нибудь с других сторон. Откуда же и почему пришло население в Москву? Не с юга, считал Любавский, а с севера и востока.

Во второй половине XIII и начале XIV века Северо-Восточная Русь подвергалась неоднократным вторжениям ордынцев. Особенно опустошительны были набеги монголов во время междоусобий сыновей Александра Невского Дмитрия и Андрея. В четвертый приход татары взяли и разорили 14 городов. Множество жителей было взято в плен. Страшные разорения постигали эти края и позже, когда уже началось соперничество между Москвой и Тверью. Из летописей видно, что погромы постигали преимущественно областей, лежавшие к северу и востоку от Москвы. Это не случайное явление. В этих местностях в XIII веке сосредоточивалась большая часть населения Северо-Восточной Руси. Здесь, согласно летописям, находилось наибольшее количество городов и селений. Бассейн Москвы-реки был населён гораздо слабее. Это видно и из распределения княжеств в Северо-Восточной Руси в XIII веке: большая часть их находилась именно к северу и востоку от Москвы: великое княжество Владимирское, удельные княжества: Ростовское, Ярославское, Белозерское, Костромское, Галицкое, Юрьевское, Переяславское, Суздальское, Городецкое. В западной части находились только два княжества - Московское и Тверское. Самые сильные князья в XIII веке выходили именно из восточных княжеств, каковы, например, Ярослав Всеволодович Переяславский, сын его Александр Невский и внуки - Дмитрий Александрович Переяславский, Андрей Александрович Городецкий. Если так, то неудивительно, почему татары громили преимущественно бассейн Клязьмы и Поволжье: очевидно, здесь им была наибольшая пожива. В результате этих вторжений должно было произойти перемещение населения с востока Северо-Восточной Руси на запад. Благодаря притоку населения в этом направлении и произошло возвышение княжеств Тверского и Московского в начале XIV века. Это возвышение подтверждается и тем, что практически только князья Тверской и Московский в первой четверти XIV века получают ярлыки на великое княжение. Известно, что ханы в то время начали давать эти ярлыки тем князьям, которые были богаче других, могли больше дать им даров. Понятно, что в названных княжествах произошло сильное увеличение населения. Некоторое время происходило колебание, какому княжеству быть первым, Тверскому или Московскому. В конце концов взяло верх Московское княжество. Тверской князь Александр Михайлович в 1324 году не сумел сдержать народного возмущения в Твери против ханского посла Шелкана, которого тверичи сожгли с его свитой, а других татар перебили. В наказание за это Узбек послал огромное татарское войско на Тверь, к которому должны были присоединиться и русские князья. Татары страшно разорили Тверское княжество: Александр Михайлович бежал в Псков, а братья его Константин и Василий, по выражению летописи, «седоша во Твери в велицей нищете и убожестве, понеже вся земля Тверская пуста, и все быша лесы и пустыни непроходимыя». От этого опустошения Тверское княжество не могло долго оправиться, и самым многолюдным княжеством осталось Московское, которое и начало дело собирания Руси.

Такими образом, по мнению Любавского, скопление населения в Московском княжестве совершилось не столько благодаря его выгодному положению между Киевской Русью и Ростово-Суздальской областью, сколько благодаря выгодному положению в отношении татарских набегов. Московское княжество наполнилось не колонистами с юга, а беженцами с Поволжья, Ростово-Суздальской области и, вероятно, Рязанской, которые искали убежища в отдаленном и глухом Московском крае от татар. В XIII и XIV веках все княжества вокруг Москвы разорялись и опустошались татарами, и одна только Московская область оставалась не тронутой. Естественно, что Москва сделалась вследствие этого сильнее и богаче других княжеств и оказалась в состоянии за их счёт увеличивать свои владения силой или деньгами.

Историк Александр Александрович Зимин (1920-1980, профессор Московского государственного историко-архивного института), анализируя разные высказанные причины становления Москвы как центра Русского государства, многие из них признаёт несущественными («Витязь на распутье. Феодальная война в России XV века»): «Задумчивая фигура витязя на распутье, который не знает, какую судьбу себе избрать, удивительно точно передает состояние Руси накануне «великой замятии» [в Московском княжестве] второй четверти XV в. Это уже потом панегиристы разных родов внушили читателям, что все было ясно и предопределено. «Москве самим Богом было предназначено стать «третьим Римом»»,— говорили одни. «Москва стала основой собирания Руси в силу целого ряда объективных, благоприятных для неё причин», — поучающе разъясняли другие».

Что касается Божьего промысла, это Зимин не обсуждает: хочешь верь, хочешь нет. Он анализирует так называемые «объективные, благоприятные» причины и пишет: «При ближайшем рассмотрении все их доводы оказываются презумпциями, частично заимствованными из общих исторических теорий, выработанных на совсем ином (как правило, западноевропейском) материале. Главная из них заключается в том, что создание прочного политического объединения земель должно было произойти вследствие определённых экономических предпосылок — например в результате роста торговых связей. Указывалось ещё на благоприятное географическое положение Москвы, и, наконец, отмечалась роль московских князей в общенациональной борьбе с татарами. Эти два объяснения не соответствуют действительности. Никаких «удобных» путей в районе Москвы не существовало. Маленькая речушка Москва была всего-навсего внучкой-золушкой мощной Волги. Поэтому города по Волге (Галич, Ярославль, Кострома, Нижний Новгород) имели гораздо более удобное географическое (и торговое) положение». Сравним этот анализ Зимина с утверждением Ключевского: «Географическое положение Москвы, сделав её пунктом пересечения двух скрещивавшихся движений, переселенческого на северо-восток и торгово-транзитного на юго-восток, доставляло московскому князю важные экономические выгоды...Развитие торгового транзитного движения по реке Москве оживляло промышленность края… и обогащало казну местного князя торговыми пошлинами».

Если Ключевский считал Москву этнографическим центром Великороссии, то Зимин не видел Москву в таковом качестве, полагая, что такие процессы нельзя локализовать в одном городе с его округой. Они происходили на всей территории Северо-Восточной Руси, и роль в этом процессе, скажем, Твери, Галича, Новгорода, Ростова была не менее значительной.

Москва, также, не была и тем единственным райским уголком для тех, кто желал скрыться от ордынских набегов, приводивших к запустению целых районов страны (таких, как Рязань). Место было небезопасное: татары не раз подходили к Москве, Владимиру, Коломне и запросто «перелезали» через Оку. Гораздо спокойнее чувствовали себя жители более западных (Тверь) или северных (Великий Новгород) земель. Такое заключение Зимина не согласуется с утверждением Ключевского, что «Московская страна была, может быть, единственным краем северной Руси, не страдавшим или мало страдавшим от вражеских опустошений». Не следует забывать, что опасность шла не только от Орды: войска литовского князя Ольгерда дважды подходили к стенам Москвы в 1368 и 1370 годах.

Москва, начиная с Ивана Калиты, покупает земли во всё большем количестве. Но откуда у князя из маленького княжества появились значительные финансовые средства — в ответе на этот вопрос историки расходятся. Ключевский пишет о выгодном географическом положении Москвы, которое давало «в руки московскому князю обильные материальные средства». Далее он, указывая на крайне малые размеры Московского княжества, в котором было лишь пять небольших городов, продолжает: «Но в руках его были обильные материальные средства, которые он и пустил в выгодный оборот. Тогдашние тяжкие условия землевладения заставляли земледельцев продавать свои вотчины. Вследствие усиленного предложения земли были дёшевы. Московские князья, имея свободные деньги, и начали скупать земли у частных лиц и у церковных учреждений». Ключевский утверждает, что у московских князей скопились значительные материальные средства благодаря удачному географическому положению. Но местоположение даёт выгоды либо при каких-то полезных ископаемых, либо при особо плодоносной земле, либо при торговле. Но ничего этого в Москве не было. Так откуда же взялись свободные деньги у московских князей?

Зимин отмечает, что в Московском княжестве было мало хлебородной земли, слабо развиты всякие промыслы, не было таких больших промысловых статей, какие были в других княжествах,— соляных источников, рыбных рек и озер, бортных угодий. Транзитная торговля (о роли которой писал Ключевский) едва ли могла захватить широкие массы местного населения, тем более что начала и концы путей, по которым она велась, не находились в руках московских князей. Москва как торговый пункт не обладала преимуществами в сравнении с такими городами, как Нижний Новгород или Тверь.

В районах, прилегающих непосредственно к Москве, не было никаких богатств — ни ископаемых, ни соляных колодезей, ни дремучих лесов. В результате хищнического истребления строевой лес в Подмосковье, главным образом сосна и ель, уже в первой половине XVI века стал редкостью. Дорогостоящий пушной зверь был выбит. Только на юго-востоке Подмосковья сохранилась менее ценная белка.

Наиболее значительные места ловли рыбы располагались по крупным рекам, особенно по Волге, Шексне, Мологе, Двине, а также на озерах — Белоозере, Переславском, Неро (Ростовском), Галицком и других. Разве только бортные угодья получили распространение и в Московском крае. Но мёд, собиравшийся здесь, шёл не на вывоз, а на изготовление напитков.

Земледелие, указывает Зимин, было крайне убогим: «пашут, и бороздят землю деревом без применения железа, и боронят, таща лошадьми по посеву древесные ветви. Из-за сильных и долгих морозов там редко вызревают нивы, и поэтому, сжав и скосив урожай, они в избах досушивают его, выдерживают до зрелости и молотят». Бояре к сельскому хозяйству не были приучены: «все эти Минины, Бутурлины и прочие дети боярские не вели в своих владениях никакого земледельческого хозяйства: вся их деятельность выражалась в эксплуатации природных богатств самыми примитивными способами — в бортном пчеловодстве, ловле рыбы и охоте на зверя и птицу».

Ключевский по своим взглядам был типичный западник. Основываясь на современных ему европейских экономических идеях, он полагал, что раз у Ивана Калиты появились деньги, то их источником должны быть какие-то объективные обстоятельства. Промышленности не было, сельское хозяйство — убогое, осталась только торговля. А когда торговля становится выгодной? При выгодном географическом положении на пересечении интенсивных торговых путей. Так и родилась теория об удачном расположении Москвы.

Говоря о причинах возвышения Москвы, логично выделить два временных периода. Один период начинается от первого упоминания в летописях до княжения Даниила Александровича. Мы мало знаем, что происходило в Москве и её окрестностях в это время. Но знаем результат — заурядный пограничный пункт превращается в московское княжество, которое становится значимым игроком на внутриполитической сцене Северо-Восточной Руси. Второй период — от времени Даниила до второй половины XV века, когда главенствующая роль Московского княжества среди русских земель стала бесспорной. Этот период в летописях и других документах описан гораздо более подробно.

Если до прибытия Даниила Александровича в Москве не было постоянных князей, то кто руководил городом и его окрестностями? Конечно, как и в других местах — бояре. Благодаря им в Московской земле собрались достаточные материальные ресурсы, используя которые князь мог набрать и вооружить сильную дружину, чтобы провести первую удачную военную кампанию против Рязани, а затем отстоять своё право на Переяславский удел. Многие историки считают, что именно бояре, а не князья обеспечили не только возвышение Москвы, но и формирование самой идеи о едином государстве и её осуществление.

До Юрия Долгорукого в Северо-Восточном крае практически не было князей, и местные земли управлялись боярами. Сложилась определённая форма правления и система боярских привилегий. Долгорукий и его сын Андрей Боголюбский начали устанавливать другой, свой порядок управления и стремились ограничить власть бояр. Очевидно, давление оказалось слишком сильным, и Боголюбский был убит в результате боярского заговора.

Всеволод Юрьевич Большое Гнездо изменил систему взаимоотношений с боярством. С одной стороны, он с первого же раза, при первой встрече показал местным феодалам, что ещё строже отца и брата будет казнить тех, кто осмелится ему противиться. Но, с другой стороны, Всеволод хорошо видел, что можно достигнуть усиления княжеской власти и не прибегая к излишней строгости против строптивых бояр, что умеренными уступками можно не только примирить их с княжеской властью, но привлечь к себе и сделать верными помощниками. Используя такой метод действий, Всеволод действительно достиг того, что здешние бояре, довольные уступками могущественнейшего князя, сделались его усердными слугами и передали это усердие своим потомкам. Всеволод, оставив за боярской знатью значительную долю её старых прав и допустив некоторые древние, ещё новгородские, формы общественного строя, окончательно уничтожил неудовольствие бояр и слил их интересы с княжескими интересами, так что после Всеволода, при его потомках, бояре нередко были единственными защитниками княжеской власти.

Беляев считал, что особенно гармоничными были отношения князя и боярства в Московском княжестве: в этом старом гнезде боярщины потомки Всеволода особенно как-то умели слить интересы бояр со своими интересами: «Ни в одном княжестве здешнего края не было такого согласия между князьями, боярами и народом, как в Москве, где за небольшими исключениями не было недовольных, где все общественные дела шли по заведённому порядку, где не было скачков, где личности менялись, а ход дел постоянно следовал одному направлению» («Лекции по истории русского законодательства»).

Московские князья менялись: одни умирали, а другие заступали их место, характеры князей были далеко не одинаковы, но Москва оставалась неизменной. Можно было нечаянным набегом захватить город, разорить, сжечь его, взять московского князя в плен, но Москва, и сожжённая, и разорённая, и временно без князя, оставалась той же Москвой, с тем же постоянный направлением.

В Москве, отмечал Беляев, сложились такие общественные отношения, что по надобности одна властная сила заменяла другую и действовала на общую пользу. Если, например, государь ещё малолетний или оказался в плену – за него и в его пользу действуют бояре; нет государя, а бояре свихнулись – выступают меньшие люди, народ со своими общинами, и действуют и в пользу государя, и в пользу бояр. Или: народ и бояре в смятении, потеряли голову – поднимается государь, и всё снова оживает. Такой силой, такой живучестью Москва была обязана тому, что её князья строго охраняли общественный порядок, определённый Всеволодом Большое Гнездо.

Но почему московские князья вели себя подобным образом? А иными они быть не могли: в Москве, княжеском городе, построенном в гнезде гордой и упорной земской боярщины, князь или должен был истребить всех бояр, или признать за ними определённые общественные права и строго их охранять. Но московским князьям нельзя было и думать об истреблении или изгнании бояр из своего княжества, поскольку они помнили, что этого не смогли сделать даже самые энергичные и могущественные реформаторы здешнего края: Юрий Долгорукий и Андрей Боголюбский. Следовательно, оставалось только одно – охранять порядок дел, сложившийся при Всеволоде Юрьевиче, то есть соблюдать признанные за боярами права и следить, чтобы бояре не выходили из очерченного для них круга деятельности.

Власть в Москве была едина и постоянна, в этом была её уникальность и важное отличие от других княжеств. Московское боярство оказалось по своим управленческим качествам выше, чем в других частях Северо-Восточной Руси, и, возможно, это было одной из важнейших причин быстрого роста могущества Москвы. И можно предположить, что эта традиция качественного управления зародилась ещё в XII-XIII веках и передавалась из поколения в поколения. Мы можем отметить два момента. Когда Даниил прибыл в Москву и начал княжить, он получил княжество маленькое по размерам, но сопоставимое по экономическим возможностям с другими. А ведь ни полезными ископаемыми, ни плодородием почв, ни торговыми преимуществами местные земли не отличались. Остаётся предположить только эффективное управление и рациональное использование скудных ресурсов. А такое не под силу одному даже какому-нибудь выдающемуся управленцу, здесь должна работать система, состоящая из многих людей. И после Даниила при любом князе богатства Москвы прирастали. Это доказывает наличие в Москве традиций эффективного управления, передаваемые от отцов детям. Лучшее ведение народного хозяйства — вот отличительная черта Московского княжества и, возможно, одно из главных преимуществ Москвы.

Сергеевич указал ещё одно важное значение феодальной верхушки: бояре стремились к централизации и единовластию, а московские князья, в отличие от них, до Дмитрия Донского об этом и не помышляли, и, зачастую, вместо объединения скорее делили собственное княжество. Он отмечал, что «выгоды единовластия сознавались чуть не за сто лет до Ивана ростовскими боярами и что оно настойчиво проводилось ими в жизнь» («Русские юридические древности»). Что касается самого Ивана Калиты, то по мнению Сергеевича, скорее всего мысль о государственном могуществе Москвы была чужда этому князю. Многие его действия, скорее, были невыгодны для Москвы. Он первый применил к наследованию этого вновь созданного княжения порядок частного наследования, разделив свой удел между всеми своими наследниками, в числе которых были и женщины. Калита - самый решительный проводник взгляда на княжение как на частную собственность князя со всеми его противогосударственными последствиями, а не основатель государственного могущества Москвы.

Калита назначил своими наследниками трёх сыновей и жену совокупно с младшими детьми (дочерьми). Следует отметить, что у любого князя было два права. Право частной собственности, то есть того, чем он владел лично. И права владетельного князя. Например, у Даниилы Александровича Московское княжество не было в собственности, он получил его как удел от отца — Александра Невского, который, как великий князь Владимирский имел права владетельного князя. Соответственно, Александр мог распоряжаться владимирским княжеством в определённых пределах: ни земля, ни люди не были его личной собственностью, но он мог образовывать уделы и назначать туда либо князей либо наместников.

Иван Данилович распорядился в своём завещании не только своей частной собственностью, но и правами владетельного князя. В качестве частного собственника он завещает свои движимости (рабов, скот, драгоценности и прочее) и недвижимости (сёла); в качестве владетельного князя - города и волости, в которых ему принадлежит право суда и управления. Границы частной земельной собственности князя и его удела не совпадают; с одной стороны, не все московские сёла в собственности князя, а с другой, он владел сёлами не только в Московском княжестве, но и в великом княжестве Владимирском, в Новгороде, Ростове и в других местах.

Саму Москву, свой лучший город, Калита разделил между сыновьями, предоставив его в их общее владение, выделив ещё в пользу жены право собирать «осьмничее» (фискальная пошлина, равная 1/8 стоимости товара). В Москве с уездом было установлено, таким образом, общее управление. Четыре же удела, на которые распалось Московское княжение, имели отдельное управление и суд для трёх сыновей и жены. Таким образом, на небольшой территории Московского княжества, со смертью Калиты, возникло четыре отдельных удела, из которых одно состояло под властью женщины, в городе же Москве с уездом - общее владение трех сыновей-наследников.

Как представлял себе последствия своего завещания Иван Калита? Временная была эта мера или постоянная? Конечно, постоянная. Он передал своим наследникам те права, которые сам имел. Он разделил эти права между детьми, подразумевая, что дети его сделают то же самое и так далее до бесконечности. Именно таким образом и понимали свои права его дети. В год смерти отца (1341) его младшие сыновья заключили договор со старшим, по которому последний обязывался, в случае смерти одного из младших, не обидеть его вдовы и детей и не отнимать ничего из того, чем благословил их отец по разделу. Следовательно, после смерти одного из сыновей его часть владений переходит не только к его детям, но и ко вдове. Бесконечное дробление первоначальных уделов и бесконечное число общих собственников в Москве - таковы могли быть последствия завещания Калиты для созданного трудами его отца и брата Московского удела. Отсюда Сергеевич делает вывод: «Калита есть основатель противогосударственного порядка, а не могущества и славы Москвы. Единое Московское государство образовалось наперекор видам Калиты. Преемникам его надо было начинать работу сызнова и в духе совершенно противоположном тому, в каком действовал он. Надо было разрушить созданный им порядок».

Калита был добрый семьянин, он любил свою жену и детей и думал не о величии Московского государства, а о безбедном устройстве этих дорогих его сердцу людей. Он наделил их всех, никого не обидел и принял меры, чтобы оградить их и в будущем от возможных случайностей. Действительно, хан мог заявить притязание на ту или другую волость, данную сыну или жене, и отобрать и присоединить её к великому владимирскому княжению или к другому соседнему княжеству. На случай, если бы такое произошло, Калита приказывает наследникам вознаградить того, чей удел будет уменьшен. На старшего сына, который всех богаче, а потому и сильней, он возложил обязанность заботиться о младших и покровительствовать им. Иван Калита - добрый и зажиточный семьянин, которому очень хорошо жилось под властью ордынских царей. Ничего лучшего он и для детей своих не желал.

В 1328 году Калита получил от Орды ярлык на великое княжение, которое он и занимал до своей смерти. Однако в завещании он ни одним словом не упоминает о судьбе великого княжения по смерти своей. Это совершенно согласно с его раболепным отношением к Орде: великим княжением распоряжаются хан Орды. Иван Данилович, его покорный слуга, это знал и в права владык своих не вмешивался. Завещание Ивана Калиты написано с согласия и утверждения Орды, на что указывает татарская печать, к нему привешенная. В той ситуации это оказалось благом: если бы Калита мог распоряжаться великим княжением, он и его разделил бы. Надо признать, что дробление княжеств — это не идея самого Ивана Калиты, а общая практика русских князей, перенесённая с юго-запада на северо-восток. Например, в Северо-Восточной Руси в 1237 году существовало 6 княжеств, а в 70-е годы того же столетия их было уже 14.

Из-за традиции, заложенной Калитой, московскому княжеству предстояло или исчезнуть с лица земли при постоянном дроблении, или снова соединиться, но с нарушением существующих уже прав его мелких владельцев. Хотя Ивана Калиту называют собирателем русских земель, и от него, зачастую, отсчитывают начало возвышения Москвы, но состояние Московского княжества не давало никаких оснований полагать, что оно может со временем не то, что стать первым, а вообще остаться самостоятельным. Сергеевич в «Древностях русского права» описывал политическое положение Северо-Восточной Руси после смерти Ивана Ивановича Красного, сына Калиты: «Москву окружали сильные соседи, владения которых далеко превосходили уделы московских князей. Созданное по решению хана Суздальское [точнее Суздальско-Нижегородское] княжение (в составе Суздаля, Нижнего [Новгорода] и Городца) находилось в руках Андрея Константиновича, который мог направлять все свои силы для приобретения своему дому великого княжения. В Твери московским князьям приходилось иметь дело с энергичным Михаилом Александровичем, который соединил уже в своих руках Микулин, Дорогобуж, Тверь и Кашин и выступил соперником Дмитрия Ивановича [Донского] на великое княжение. В своих войнах с Москвой тверской князь не раз пользовался содействием Ольгерда Литовского. Наибольшая часть Рязанского княжества была объединена под властью Олега Ивановича. Рядом с этим большим и сильным княжением в Рязани существовал только один удел, Пронский, который занимал племянник Олега, Владимир Дмитриевич. Что могла противопоставить таким сильным соседям разъединённая Москва, где собственно и князей-то не было, так как старшему сыну Ивана, Дмитрию, было всего 9 лет, а двоюродному брату его, Владимиру Андреевичу, и того меньше (6 лет)?»

Как ни странно, но малолетство князей создало благоприятное условие для успешного развития Московского края. Из-за крайне юного возраста Дмитрия и Владимира, управление находилось в руках бояр, ставшими их наставниками. Боярская политика уже давно сформировалась: боярам нужны богатые кормления. Чем меньше князей, тем этих кормлений больше, поэтому бояре были естественными сторонниками объединительной политики. Такую политику внушили они и Дмитрию Ивановичу, которого ещё в юном возрасте возвели на великокняжеский стол. Под 1362 годом летописец повествует о том, что великий князь Дмитрий Иванович согнал с Галицкого княжения князя Дмитрия и взял свою волю над князьями ростовскими и суздальскими. Кто это сделал? Дмитрию Ивановичу было тогда всего 12 лет. Это сделали его бояре. Очевидно, среди них жила ещё старая идея о целости Ростово-Суздальской волости, и вот они начали восстанавливать старые границы этой волости, то прогоняя наследственных князей, то приводя их в зависимость от великого князя, а при его малолетстве - в свою собственную.

Воспитанный надлежащим образом, Дмитрий Иванович Донской стал основателем нового порядка вещей, установив в великом княжении единонаследие. Но как отметил Сергеевич, эту идею Дмитрий Донской не мог заимствовать из практики княжеской. Действительно, Всеволод Большое Гнездо разделил Владимирское княжение, Иван Калита и его сыновья делят всё, что только попадает в их руки. Идея неделимости жила исстари среди бояр и от них она перешла к великому князю Дмитрию.

Иногда в качестве причины подъёма Москвы указывают некие особые личные достоинства московских князей. Беляев, анализируя борьбу Москвы с Тверью при Иване Калите, отмечал, что московский князь обладал способностями, вполне пригодными к тому делу, которое вёл: он был хитер, предусмотрителен, настойчив и крайне осторожен. Однако соперник его, Александр Михайлович, не только не уступал ему, но был даже гораздо даровитее: он обладал такой вкрадчивостью и умением снискать благосклонность у людей, в которых нуждался, что его везде любили, куда бы он ни прибыл. За него, находящегося в изгнании, псковичи готовы были положить свои головы, его принял под покровительство могущественный великий князь Литовский Гедимин, он сумел снискать благосклонность хана Узбека даже тогда, когда был кругом виноват перед ним, убив его любимого племянника Шевкала. А изначально он пользовался таким доверием Узбека, что после казни Дмитрия Михайловича тот прямо дал Александру Михайловичу великое княжение Владимирское. Таким образом, ни благосклонностью хана, ни личными талантами московский князь не имел преимущества перед тверским («Лекции по истории русского законодательства»).

Если не личные достоинства князей, то в чём же причина успехов Москвы перед Тверью? По мнению Беляева, она заключалась в том, что в Москве князь действовал не один, что с ним была заодно вся Москва, что московская земщина по отношению её к князю была так поставлена, что в княжеских интересах находила собственную пользу, и поэтому между князем и боярами не было розни. Московские бояре имели везде своих агентов: и в Орде, и в Тверском, и в других княжествах, и всюду старались устроить дела так, чтобы они были в пользу Москвы. И напротив, в Твери между боярами была рознь: одни, и очевидно слабое меньшинство, были на стороне князя, другие же, сильное большинство, находили для себя интерес тянуть к Москве, им московское устройство более нравилось, оно могло лучше обеспечить их общественное положение.

Многие люди считают, что если кто-то был князем, то он владел всем княжеством. Но это не так. Князь — это управляющий княжеством, с большими правами, но он не обязательно собственник земли, относящейся к княжеству. А кто же был собственником? Разные люди. Собственник часто назывался вотчинником. Во́тчина (от слова отец) — наследственное земельное владение, она составляла комплекс, состоящий из земельной собственности (земли, построек и инвентаря) и прав на холопов.

Московский князь был крупным собственником. Он владел на праве частной собственности целыми городами с их уездами, отдельными волостями и слободами, и отдельными сёлами в других уездах, не составлявших его собственности, и даже в других княжествах. Согласно первому завещанию князя Ивана Даниловича, он имел в личной собственности: восемь городов в московских владениях, 46 слобод и волостей и сорок отдельных сёл, которые он поделил между своими детьми и женой, вместе с шубами, ожерельями, перстнями, цепями, серебряными ковшами и другим домашним имуществом. Через восемь лет он пишет другое завещание, где значатся в числе вновь приобретенных княжеских сёл князя Ивана Даниловича семнадцать сёл, о которых прямо сказано в завещании, которое у кого куплено или променяно. Из завещаний ясно видно, что Калита строго отделял княжеские недвижимые имения, которыми он владел по частному праву наравне со всеми вотчинниками, от владений, которые принадлежали ему по государственному праву и не составляли личной княжеской собственности. Последние владения не поступали в раздел, и в завещаниях о них даже не упоминалось. Калита не ставил целью собирать русские земли для создания единого государства, он лишь увеличивал личное имущество.

Будучи крупным землевладельцем, Калита в этом смысле находит много общего со своими боярами, на что обращает внимание Беляев: «Московский князь был богатейшим землевладельцем-собственником, у которого должны были быть одни интересы со всеми московскими боярами и другими землевладельцами-собственниками, более или менее зависевшими от него как от богатого соседа, в нужных случаях могущего пособить им, а в случае ссоры и повредить; поэтому у бояр был интерес не ссориться с князем и служить ему усердно. Князь как сосед по имениям был близок со всеми боярами, не только по службе, но и по соседству, находился с ними в частых сношениях».

Калита, по сути, был тоже боярин и крупный феодал, занимающий, кроме того руководящий пост в государстве, потому был духовно близок и полезен московским боярам. Князь и бояре ясно видели на своём опыте всю пользу дружной и согласной деятельности в делах государственных и весь вред вражды и розни.

В истории Северо-Восточной Руси был эпизод, ярко показывающий сложное, неоднозначное и подчас противоречивое положение русских князей в те времена. Это история с Федорчуковой ратью.

Русь и Золотая Орда во времена хана Узбека
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

Выбирая между русскими князьями, по каким-то своим расчетам хан Узбек в какой-то момент времени предпочёл Александра Михайловича Ивану Даниловичу, и в 1326 году выдал ярлык на владимирское великое княжение тверскому князю. Москва вынуждена была терпеть, но тут подвернулся удачный случай. В августе 1327 года в Тверь прибыл посол хана, его двоюродный брат Шевкал. Он поселился в княжеском дворце, выгнав оттуда князя Александра, после чего «сотворил великое гонение на христиан — насилие, грабёж, избиение и поругание». Вскоре среди тверичей разнёсся слух, что Шевкал приехал затем, чтобы избить тверских князей, а народ обратить в ислам. Начались волнения, князь Александр Михайлович также поверил слуху, или не сумел успокоить население, и принял на себя предводительство взволнованным народом, вследствие чего Шевкал со своими ордынцами был убит в Твери. Хан, получив об этом известие, немедленно вызвал в Орду Ивана Калиту и, дав ему 50 тысяч войска, поручил наказать Александра и его сообщников.

Калита сумел воспользоваться удачными для него обстоятельствами: он не только взял Тверь и другие города Тверского княжения и разорил их, но именем хана вступил в новгородские владения, взял и опустошил Торжок (хотя Тверь была ближе, но Торжок с окрестностями всегда были новгородскими владениями) и двинулся к Новгороду. Однако, остановленный посольством и данью новгородцев, повернул назад и страшно опустошил владения почти всех князей здешнего края, так что этот поход Ивана Даниловича, известный в летописях под именем Федорчуковой рати (по имени татарского командующего Федорчука (христианина)), долго был памятен в народе. Только московские и суздальские владения остались неразорёнными. Таким образом, Иван Данилович и московские бояре с помощью Орды за один раз так поправили дела своего княжества, что Москва, уцелевшая от разорения, получила громадный перевес над всеми соседними княжествами. Калита и его бояре провели это дело с большой ловкостью: они всюду произвели опустошение именем хана и с помощью ордынского войска, но не взяли и не присоединили к Москве ни одного городка и ни одной деревни, так что народ во всех опустошённых владениях видел только страшный ханский гнев и нисколько не сетовал на московского князя. Поэтому Москва не только осталась в стороне, а ещё и разорённые жители соседних княжеств потянулись в московские владения и тем увеличили её население.

Что же касается других княжеств здешнего края, то они до того были разорены Федорчуковой ратью, что находились в полной зависимости от Москвы, и только одно Суздальское княжество пользовалось некоторой самостоятельностью, да и то потому, что тамошний князь был в родстве и постоянном союзе с московским князем.

В Твери дело не кончилось одними разгромом и опустошением, она попала под опеку московского князя. Тверской князь Александр Михайлович, услыхав о грозной ордынской рати, бежал сперва в Новгород, но, не принятый новгородцами, укрылся со своим семейством во Пскове. Беляев считал, что успех Калиты и само убиение Шевкала и ордынцев в Твери были делом внутренней крамолы тверских бояр, а в Тверь крамола шла из Москвы, и тверские бояре-изменники были вовлечены в бунт московскими боярами и московским князем. Князь Александр Михайлович не потому бежал и не защищал своих владений, что струсил, а потому, что защищаться было не с кем, что он был оставлен своими боярами, которые увлеклись завидным положением московских бояр и тайно передались на сторону Москвы. Александр понял, что главным образом, ищут его головы. Видимо, так и было, ибо вслед за бегством Александра и разорением тверских владений меньшие братья Александра и бояре вступили спокойно в Тверь и занялись мирным устройством Тверской земли, и ни московский князь и никто им в том не делал никакой помехи. На другой же год Иван Калита, отправляясь в Орду, взял с собой тверского князя Константина Михайловича и новгородских послов, и все были приняты Узбеком милостиво и с почётом. Московский князь получил великое княжение Владимирское «и иные княжения к Москве», как сказано в летописи, а Константина Михайловича хан утвердил на Тверском княжении, новгородцев же пожаловал по их челобитью, и всем дал приказ искать и доставить к нему князя Александра Михайловича.

Таким образом, московский князь Иван Данилович и московские бояре, помутив тверских бояр, при помощи Орды за один раз поставили Москву в такое высокое положение, в каком она ещё никогда не бывала, вся Северо-Восточная Русь по приказу самого хана была разорена и подчинена московскому князю, даже Тверь, ещё недавно сильная и опасная, была отдана в его опеку, а тверские князья стали действовать по его указаниям, а сильнейшие тверские бояре потянулись к Москве.

Однако, основной задачей Калиты было убрать главного соперника в борьбе за первенство в Северо-Восточной Руси князя Александра Михайловича, который был ещё жив и находился под защитой демократического Пскова. Ни князь, ни московские бояре не могли спать спокойно, поскольку Александр был для них страшен и в изгнании — им нужна была его голова. И вот по повелению хана от московского и тверского князей и от Новгорода полетели гонцы во Псков и потребовали выдачи Александра, но псковичи отказали. Так прошёл 1327 год. В следующем году по проискам Москвы из Орды снова пришёл приказ русским князьям — доставить Александра. Московский князь поднял тверских князей, младших братьев Александра, князя Суздальского, своего давнишнего союзника, и новгородцев, и сам со своей ратью и с союзниками отправился в Новгород, а оттуда со всеми полками пошёл к псковским границам и потребовал выдачи Александра. Псковичи опять отказались и пообещали сложить свои головы за несчастного изгнанника. Тогда Калита придумал новое средство: он убедил бывшего при нём митрополита всея Руси Феогноста предать псковитян проклятию, что митрополит и сделал. Александр, не желая подвергать церковной каре своих защитников, оставил своё семейство под защитой Пскова, а сам удалился в Литву под защиту могущественного литовского князя Гедимина. После отъезда Александра митрополит снял проклятие с Пскова, а московский князь со своими союзниками, дав мир Пскову, удалился домой и доложил хану, что Александр бежал в Литву.

Три года спустя Александр Михайлович послал своего сына Фёдора в Орду прозондировать почву. Федор Александрович возвратился из Орды благополучно и привёл с собой к отцу ханского посла Авдула. Обеспокоенный Калита тотчас же поехал в Орду, но хан не изменил своего благожелательного отношения к опальному тверскому князю. Александр попытался было воротиться в Тверь, но быстро понял, что в Твери ему ещё нечего делать, и со своим сыном Фёдором вернулся в Псков. Из Пскова он послал своих бояр к митрополиту Феогносту просить его благословения на путешествие в Орду и, получив его, на следующий год отправился к хану Узбеку, где смог своим смирением и умом снискать его благоволение, так что Узбек утвердил за ним великое княжение Тверское и отпустил его домой со своими послами, которые должны были возвести его на тверской престол. Против приказа хана и его послов, естественно, в Твери никто не посмел идти, но бояре — заводчики первой крамолы, чувствуя свою вину, сбежали в Москву, откуда и шла вся смута.

Крайне встревоженный успехом своего главного врага, Калита сам отправился в Орду и сумел при помощи своих ордынских приятелей оклеветать Александра перед ханом. Узбек отправил в Тверь посла с требованием, чтобы Александр с сыном Фёдором немедленно ехал в Орду. Тверской князь начал собираться, но не слишком быстро. Этим не замедлил воспользоваться Иван Данилович, который со своими сыновьями Симеоном и Иваном опять явился в Орде и так исхитрился настроить Узбека, что тот вторично послал за тверским князем. После чего Иван Данилович поспешил домой, сыновей же оставил в Орде. По второму призыву Александр немедленно отправил в Орду своего сына Фёдора, а затем и сам пустился в путь. Прибыв в Орду, он при первой же встрече с сыном узнал, что хан сильно гневается на него, то же подтвердили и ордынские приятели. Однако хан принял дары и велел Александру дожидаться решения. Так прошёл целый месяц, а между тем московские княжичи обрабатывали хана. Наконец, вышло повеление казнить Александра и его сына Фёдора. Таким образом, Калита избавился от самого опасного соперника и получил ещё больше власти над несчастной Тверью, так, что даже приказал снять большой тверской колокол от соборной церкви и отвезти в Москву.

На первый взгляд, поступки Калиты нельзя назвать благородным. Но по обычаям тех времён его поведение не выходили за рамки общепринятого. Княжеские усобицы были в порядке вещей, в этой борьбе князья привлекали сторонние силы: раньше это были печенеги и половцы, теперь же ордынцы. Также, как раньше князья бились за Киевское великое княжение, теперь — за Владимирское. Всем хотелось стать великим князем. В Федорчуковой рати Калита участвовал при приказу хана — в случае отказа разорили бы его княжество. Нет оснований утверждать, что смерть тверского князя была целью Калиты, он всего лишь хотел отстранить соперника. В летописях нет обвинений в связи с гибелью Александра и Фёдора Тверских. Калите важен был ярлык на Владимирское княжение, а не разорение Твери. Есть основания предполагать, что Иван и Александр Суздальские провели ордынцев, к которым присоединили свои дружины, по льду Волги, чтобы избежать грабежей попутных территорий. Хотя московского князя и обвиняют в хитрости, якобы он всё устроил ордынскими руками, но вполне возможно, что он стремился смягчить неприятные следствий всей этой истории. Свидетельством этому может служить тот факт, что летописи о Иване Калите отзываются крайне благоприятно, ставя ему в особую заслугу «тишину великую», наступившую в Русской земле. Епифаний Премудрый, живший в конце XIV века, это общее и уже сложившееся мнение выразил в Троицкой летописи: «Сидел князь великий Иван Данилович на великом княжении всея Руси. И была с той поры тишина великая на 40 лет, и перестали поганые воевать Русскую землю и убивать христиан, и отдохнули и восстановились христиане от великого изнеможения и многих тягостей, от насилия татарского, и была с той поры тишина великая по всей земле».

Перебирая разные возможные причины возвышения Москвы, одну из них можно назвать определённо — это Церковь, которая имела в русских делах ведущую роль. Митрополиты являлись носителями идеи объединения Руси и весь свой авторитет направляли на поддержку политики московских князей.

То, что митрополит свою резиденцию сделал в конце-концов в Москве, имело несколько причин. Киев был полностью разорён, жизнь в нём была опасной и убогой. Реальный политический центр переместился во Владимир, поэтому естественно, что прибывший из Греции в 1283 году митрополит Максим со временем туда и перебрался. Это произошло в 1299 году, но при этом митрополит всё равно назывался Киевским. Однако, великие князья не сидели в самом Владимире, а оставались в столицах своих удельных княжеств. Соответственно, и митрополит значительную часть времени проводил в княжеских резиденциях.

После смерти Максима, великий князь Владимирский, каковым был тогда удельный князь тверской Михаил Ярославич, отправил от себя в Константинополь на поставление в митрополиты Киевские игумена Геронтия. Однако патриарх утвердил набожного монаха Петра из Волыни, кандидата от Галицко-Волынского князя.

Пётр явился во Владимир в 1305 году нежеланным гостем для великого князя Михаила Тверского, который не мог примириться с провалом своего кандидата и принял Петра только после колебаний и против своей воли. На самом деле искреннего примирения не произошло. Михаил Ярославич не подавил в себе вражды к митрополиту и пытался во что бы то ни стало свергнуть его с кафедры. Тверской епископ Андрей, понятно по чьему наущению, сделал патриарху на Петра донос, обвинив его в грехе симонии — продаже церковных должностей. Это было серьёзное обвинение, грозящее лишением сана, но для этого нужно было решение собора. Вина, возводимая на митрополита, показались патриарху настолько серьезными, что он немедленно послал своего чиновника расследовать дело на месте.

Москва и Переяславль-Залесский в начале XIV века при Иване Калите — Москва и Переяславль-Залесский при Иване Калите
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

Собор собрался в 1311 году в Переяславле-Залесском. Это удельное княжество входило в состав Московского княжества и князем здесь бы тогда Иван Данилович Калита. Заседания были настолько бурны, что дело едва не доходило до вооруженного столкновения. Калита на соборе представлял старшего брата Юрия и поддержал митрополита Петра, у которого поэтому сложились хорошие отношения с московскими князьями. В итоге, митрополит оказался совершенно оправданным. Не повредив в конце концов ничем Петру, князь Михаил Ярославич весьма и весьма повредил этой враждой себе самому. В его политике борьбы с московскими князьями это был самый крупный и непоправимый промах, давший неожиданный и решительный перевес маленькой Москве по сравнению с великокняжеской Тверью. Примирись с самого начала Михаил Ярославич с митрополитом Петром, то последний, скорее всего, прочно обосновался бы в своём кафедральном городе Владимире, а князю помогал бы силой церковного авторитета перенести центр великого княжения в его наследственную Тверь, куда впоследствии переселился бы и сам. Но Михаил, в пылу близорукой вражды к Петру, безрассудно оттолкнул от себя эту великую силу в руки своих соперников. Естественно, после этого Пётр старался избегать Тверь. При этом он часто навещал Москву, где к нему относились со всяческим уважением.

Вскоре и сам митрополит уже имел случай отплатить Москве за её услуги. В том же 1311 году молодой тверской князь Дмитрий Михайлович (сын Михаила Ярославича, бывшего тогда в Орде), выступил с войсками против князя московского. Тогда митрополит, для усмирения рати, прибег к сильнейшей мере — церковному отлучению Тверского князя.

Весьма характерно то обстоятельство, что ещё незадолго перед этим у митрополитов не было и не могло быть ни малейшего политического пристрастия к московским князьям, и не далее как в 1304 году митрополит Максим восставал против попыток того же Юрия Даниловича Московского добыть великокняжеский стол у законного, старшего наследника тверского князя Михаила Ярославича.

О Петре митрополите часто пишут, что он перенес кафедру митрополии из Владимира в Москву. Но сделать этого в действительности он не мог потому, что не имел достаточных для того оснований. Во-первых, Владимир был целым и благоденствующим градом, а, во-вторых, Москва тогда вовсе не была столицей великого княжения. Во Владимире было законное место кафедры митрополита, там он должен был быть и погребённым. Не нарушая кафедральных прав Владимира всецело, то есть не имея возможности перенести оттуда резиденцию митрополии в простой удельный город Москву, Пётр сознательно допустил по крайней мере ту вольность, что решился быть погребенным в Москве.

Иван Данилович ещё не был великим князем, но он решил, во что бы то ни стало добиться великого княжения, чего вскоре, в 1328 году, и достиг. Для достижения поставленной цели ему было в высшей степени важно содействие митрополитов. Пётр был другом Москвы, но его преемник мог уже держаться насчёт неё другого мнения. Чтобы связать хоть сколько-нибудь судьбу митрополичьей кафедры с Москвой, пока она ещё не сделалась столицей великого княжения, когда уже на законных основаниях в нее имела передвинуться и сама кафедра, Калита придумал убедить митрополита оставить у него на Москве хотя бы свой прах, чтобы и другие митрополиты имели какие-нибудь побуждения также гостить и проживать в ней. Пётр, вполне входя в политические расчеты московского князя, дал своё согласие на это исключительное дело. По просьбе митрополита князь начал строить кафедральный Успенский собор, в котором в своё время и был похоронен Пётр.

Пётр, приняв к сердцу политические планы московских князей, решил всем, чем мог, посодействовать их выполнению. Определив себе местом погребения Москву, он однако понимал, что само по себе это ещё не налагало прямого обязательства на его преемников, непременно стремиться в город не столичный, каковым тогда была Москва. Кроме того, новые митрополиты скорее всего могли встать на сторону великих князей (Тверских), как это случилось бы и с самим Петром, если бы его не вооружил против себя Михаил Ярославич. Единственную возможность избежать такой нежелательной для Москвы перспективы Пётр и князь Иван усматривали в том, чтобы избрать и возвести на митрополию какого-нибудь своего человека. Но здесь приходилось считаться с двумя затруднениями: во-первых, для греков были ничуть не обязательны прецеденты избрания в митрополиты русских и, во-вторых, избирать своего кандидата на митрополию имел право только великий князь, а никак не удельный. В Москве кандидата всё-таки избрали — архимандрита Феодора, и последний по смерти Петра отправился в Константинополь на поставление. Но, в итоге, дело Феодора оказалось проигранным, и в 1328 году прибыл митрополит из греков Феогност.

Но счастье и на этот раз благоприятствовало Москве. Β том же 1328 году московский князь сделался великим князем и таким образом получил законное право на официальное сближение и приязнь нового митрополита. Как дальновидный политик, Калита не стал повторять ошибки Михаила Ярославича, то есть гневаться на нового митрополита за провал его собственного кандидата Феодора. На его любезный приём митрополит Феогност ответил взаимностью. Дипломатическое чутье грека подсказало ему, что молодая столица Москва и её скопидомный князь — это высшая на Руси сила, и вся выгода быть в союзе с ней. Поэтому, когда новый митрополит, после недолгой остановки в волынской земле для поставления там епископов, прибыл в 1328 году на место своего служения, то, побывав в своем кафедральном городе Владимире, прямо переехал на жительство в Москву. После Феогноста все русские митрополиты имели резиденцию в Москве.

Было ещё одно обстоятельство, приведшее митрополитов к постоянному пребыванию в Москве — ориентация Твери на Литву, которая была языческой. Москва же ориентировалась на Орду, которая к христианству относилась с должным уважением.

Разумеется статус Москвы от постоянного пребывания там митрополита существенно вырос. Князей было много, а митрополит — один. Для московского княжества постоянное пребывание главы Русской Церкви в Москве имело то чрезвычайно полезное следствие, что здесь образовалось три ветви власти: князь, бояре и митрополит, которые уравновешивали и подстраховывали друг друга. Решающее значение это имело для Москвы после смерти князя Ивана Ивановича Красного, когда наследниками остались два малолетних княжича. Реально московским правительством стал руководить выдающийся государственный муж митрополит Алексий. Не было человека, который бы сделал для возвышения Москвы больше, чем он.

Алексий был связан личными отношениями с несколькими московскими князьями и имел необычайно высокий авторитет в Орде. Крёстным отцом Алексия, родившегося в семье боярина Фёдора Бяконта, был княжич Иван Данилович — будущий Иван Калита. До сорока лет Алексий вёл монашескую жизнь, а затем по инициативе сына Ивана Калиты великого князя Симеона Гордого был назначен наместником престарелого митрополита Феогноста. Согласно духовной грамоте князя Симеона Алексий был назначен духовником княжичей Ивана и Андрея. В 1354 году Алексий утверждён был Константинополем в качестве митрополита Киевского и Всея Руси. Грамотой патриарха Владимир был утверждён в качестве местопребывания русских митрополитов с сохранением за ними престола в Киеве, но резиденцией в Москве. А там, где митрополит, там и центр всей русской духовной жизни. Таким образом, с 1354 года Москва становится религиозным центром Руси, и это была заслуга Алексия. После смерти Симеона Гордого князем Московским и великим князем Владимирским стал его брат Иван Иванович Красный, который получил ярлык от хана Джанибека в 1353 году. Период правления Ивана Красного был периодом относительного ослабления Москвы и усиления его соседей и противников. Митрополит Алексий был арестован в 1358 году по приказу великого князя Литовского Ольгерда и пробыл в плену до 1360 года, пока не сбежал. Иван Красный умер в 1359 году. Своим преемником он назначил 9-летнего сына Дмитрия Ивановича, будущего Дмитрия Донского, а опекать его попросил митрополита Алексия, который стал фактическим руководителем московского княжества. Своим авторитетом Алексий добился предоставления ярлыка на великое княжение Владимирское для Дмитрия, который потом завещал его своему сыну. Таким образом, главный княжеский титул Северо-Восточной Руси — великий князь Владимирский - навсегда остался за московскими князьями, за исключением некоторых коротких временных интервалов, и в конце-концов стал их наследственным титулом. И решающая роль в этом принадлежит Алексию.

Митрополиты были сторонниками объединения всех русских земель, и такие же устремления внушали московским князьям, среди которых эта идея постепенно возникла, окрепла и реализовалась.

В российской истории есть один московский князь, о котором написано много, но его значение для возвышения Москвы остаётся недооценённым. Речь идёт о старшем брате Калиты великом князе Юрии Даниловиче. Именно с него начинается удивительная история превращения малозначимого княжества в Московское царство, а заштатного городка в столицу самого большого по территории государства на Земле.

Никто не сделал столь много для Москвы, как князь Юрий. Он поставил задачу добиться для московского княжества великого княжения Владимирского и добился его. А без этого княжения у Москвы не было шансов стать не просто самым сильным, но даже одним из сильных. Великий владимирский князь был официально старшим среди русских князей, наместником Орды. Он руководил внешней политикой Северо-Восточной Руси. И, наконец, великий князь собирал и отвозил в ставку хана дань, собранную со всех северо-восточных русских земель. Следовательно, в его руках на какое-то время собирались значительные средства.

Когда Юрий Данилович начал борьбу за ярлык на Владимир, его шансы на успех были близки к нулю. Тверь выглядела здесь бесспорным фаворитом. Она была богаче, в ней было больше населения и земель, княжеское войско было сильнее других. Расположенная на главной русской реке Волге, Тверь была одним из центров торговли, и одно это обеспечивало ей приличный доход. Москва уступала Тверскому княжеству по всем параметрам. Мало того, на стороне тверского князя Михаила Ярославовича было старинное родовое право на занятие великокняжеского стола. Согласно идущему ещё от Ярослава Мудрого лéствичному праву старший стол должен был занимать старший в роде, а Михаил был дядей Юрию.

Чтобы понять, почему московские князья не могли претендовать на владимирский стол, нужно вернуться хронологически к великому князю Всеволоду Юрьевичу Большое Гнездо, поскольку в Северо-Восточной Руси княжили только его потомки. У него было восемь сыновей, и четверо из них становились великими князьями Владимирскими. Из приведённой ниже таблицы видно, что за исключением одного периода княжения Юрия Всеволодовича, родовое право наследования соблюдалось: после смерти брата на великокняжеский стол садился следующий по старшинству брат.

Великие князья Владимирские, сыновья Всеволода Большое Гнездо
Князь	Годы жизни	Владимирское княжение
Константин	1186-1218	1216-1218
Юрий	1188-1238	1212-1216, 1218-1238
Ярослав	1191-1246	1238-1246
Святослав	1196-1252	1246-1248

Святославу не удалось княжить во Владимире весь положенный срок, поскольку в 1248 году его выгнал один из сыновей Ярослава Всеволодовича Михаил Ярославич Хоробрит. Михаил умер в том же году, но Святослав вернуть великокняжеский стол уже не смог, поскольку хан назначил туда другого сына Ярослава — Андрея.

После смерти самого младшего брата Святослава, согласно родовому праву должен был сесть старший сын старшего брата, то есть старший сын Константина Всеволодовича — Василько, но он умер в 1238 году. Другие два его брата скончались: Всеволод в том же 1238 году, а Владимир — в 1249 году. Таким образом, все дети князя Константина скончались раньше своих дядей Ярослава и Святослава, и потому не могли занимать великокняжеский стол, поскольку пока дядя не умер, племянник не мог занять его законное место. Такая же история приключилась с сыновьями великого князя Юрия, которые были убиты монголами в 1238 году вместе со своим отцом. Более счастливой судьба оказалась у детей Ярослава Всеволодовича, большая часть которых пережила монгольский погром. Они-то и получили право на владимирский стол.

Великие князья Владимирские, сыновья Ярослава Всеволодовича
Князь	Годы жизни	Владимирское княжение
Александр	1221-1263	1252-1263
Андрей	1225-1264	1248-1252
Михаил	1226-1248	1248
Ярослав	1229-1272	1263-1272
Василий	1241-1276	1272-1276

Среди сыновей Ярослава наследование великокняжеского престола проходило в согласии с лéствичным правом. Было лишь два исключения. Михаил Хоробрит в 1248 году незаконно занял престол, но он находился там всего полгода до своей гибели в бою с литовцами. Во втором случае Андрей сидел во Владимире раньше старшего брата Александра, но на то была причина: Александр получил от хана ярлык на киевское княжение. Но затем Александр прибыл во Владимир и стал княжить.

После смерти последнего из сыновей Ярослава Всеволодовича Василия Ярославича великое княжение должно было достаться сыновьям Александра Невского, поскольку он был старшим из братьев.

Сыновья Александра Невского
Князь	Годы жизни	Владимирское княжение
Василий	1245-1271	Лишён отцом права на великое княжение
Дмитрий	1250-1294	1276-1281,1283-1294
Андрей	1255-1304	1281-1282,1294-1304
Даниил	1261-1303	Умер, не дождавшись своей очереди

Из четырёх сыновей Александра Невского лишь двое были великими князьями. Старшего Василия отец лишил такого права, а Даниил умер раньше своего старшего брата Андрея, и, естественно, не смог занять великокняжеский престол. Таким образом, владимирский стол могли занимать только сыновья Дмитрия Александровича и Андрея Александровича. Дети московского князя Даниила такого права не имели. Дело в том, что согласно договорённости ещё на Любечском съезде князей в 1097 году сыновья могли занимать только тот престол, который когда-либо занимал их отец (естественным расширением этого правила было требования, чтобы престол когда-нибудь занимал дед, прадед и так далее). А поскольку Даниил никогда не занимал владимирский стол, то и его сыновьям дорога туда была закрыта.

Вот в такой ситуации оказался Юрий после смерти своего отца. Участь всех потомков Даниила — сидеть в захолустном уездном княжестве, не имея никакой возможности получить великокняжеский стол и выбиться в люди.

Согласно лéствичному праву после смерти всех сыновей Александра Невского право на владимирский стол переходило к сыновьям его младшего брата — Ярославу Ярославовичу. Вообще-то, это право должно было перейти к сыновьям Андрея, который был старше Ярослава, но у того возник конфликт с Ордой. Андрей Ярославович был замешан в мятеже против монголов и вынужден был бежать из Владимира. Несколько лет спустя он вернулся на Русь и был принят Александром Невским, который помирил его с ханом и дал в удел Нижний Новгород и Городец, а потом, с согласия хана, и Суздаль. После смерти Александра Андрей добивался законного (в соответствии с лéствичным правом) великого княжения, но хан Берке оказал предпочтение его младшему брату, Ярославу. Поэтому детям Андрея Александровича на то время рассчитывать на владимирский ярлык не приходилось (но впоследствии его потомки сидели-таки на великокняжеском столе).

Ярослав Ярославович был первым тверским князем. После его смерти в Твери княжил его старший сын Святослав, который умер в 1282 или 1285 году. В это время во Владимире сидели дети Александра Невского, так что Святослав не мог занять великокняжеский стол. Но после смерти всех сыновей Невского, право на Владимир перешло ко второму сыну Ярослава Ярославовича — Михаилу Ярославовичу. Мало было оснований сомневаться в том, что хан утвердит Михаила. Для Орды главное было — получить дань с Руси, и понятно, что Тверь, как самое богатое и сильное княжество, было для этого наилучшим выбором.

Поскольку у Михаила Ярославовича не было братьев, то согласно праву наследства, после него должны были сидеть во Владимире сыновья Василия Ярославовича, но у него детей не было. Тогда владимирский стол переходил к сыновьям Дмитрия, второго сына Александра Невского, но они уже все умерли к 1302 году. Далее по старшинству шли сыновья Андрея Александровича, третьего сына Невского, но у него был один сын Борис, который умер в 1303 году. Дети младшего сына Даниила на владимирский стол претендовать не могли. И получалось, что после смерти тверского князя Михаила Ярославовича на великокняжеский стол могли претендовать по родовому праву только его дети. Таким образом, Тверь, и так самое сильное и богатое княжество, оставалось единственным, которому мог доставаться титул великих князей Владимирских. Правда, ещё оставались суздальские князья, потомки младшего брата Александра Невского Андрея. Хан им ярлык на владимирское княжение до сих пор не давал, но мог дать, поскольку они имели на это право.

Хорошо осознавая все унылые перспективы для своей семьи, Юрий решился на отчаянный шаг. Понимая, что для хана родовые наследственные русские обычаи мало что значат, он отправился вместе с другими князьями в Орду выпрашивать ярлык не только на Московское княжение, но и на великое Владимирское. Когда Юрий Данилович приехал в Орду и предъявил свои претензии, ему сказали: «Если ты дашь выходу (дани) больше князя Михаила Тверского, то получишь великое княжение». Он пообещал дать больше Михаила Ярославовича, но тот надбавил ещё больше денег и получил ярлык. Однако Юрий не сдался и в конце-концов добился вожделенного ярлыка. И именно с этого момента началось постепенное возвышение Московского княжества. Юрий использовал хана, чтобы обойти лéствичное право, он создал прецедент для Москвы, которая, теперь, наряду с Тверью и Суздалем, могла претендовать на великое княжение. Если бы Юрий не сделал этого, то Московское княжество осталось бы на вторых ролях, и, скорее всего, было бы поглощено другим, более мощным и влиятельным княжеством.

Почему же о Юрии Даниловиче не говорят, как о зачинателе возвышения Москвы? Да и титул собирателя тоже можно к нему применить: он присоединил Можайск, одно время через брата Бориса управлял Нижегородским княжеством. Скорее всего, по этическим причинам. Он остался в памяти потомков как злой, коварный и беспринципный правитель. На его совести бессмысленное убийство пленённого рязанского князя Константина Романовича, при его самом активном участии принял мученическую смерть в Орде тверской князь Михаил Ярославович. И великим князем он стал против русских правил. Но, всё-таки, подъём Московского княжества начался именно с Юрия Даниловича.

Сыновья Ивана Калиты умирали в молодых годах и княжили недолго. Симеон Иванович Гордый и Андрей Иванович умерли от чумы, обошедшей тогда всю Европу. Симеон прожил 36 лет, а Андрей - 26 лет. Иван Иванович Красный скончался от неизвестной причины в возрасте 31 года. После Симеона детей не осталось вовсе (все умерли в раннем возрасте), после Ивана Красного осталось всего два сына, после Андрея — двое, но один из них - Иван — рано умер, пережив отца всего на 5 лет.

Младший брат Дмитрия Донского Иван Иванович Младший умер в 1364 году, прожив всего 10 лет. У Дмитрия остался двоюродный брат Владимир Андреевич Храбрый, удельный князь Серпуховской. Братья жили дружно, поддерживая друг друга в сложные времена и вместе отбиваясь от врагов. Никаких внутренних распрей не было, что выгодно отличало Москву от других княжеств. В Тверском княжестве были вечные споры между Тверью и Кашином, в Рязанском — между Рязанью и Пронском, в Суздальско-Нижегородском — между Суздалем, Нижним Новгородом и Городцом.

Старший сын Дмитрия Донского Даниил скончался в 1379 году, и великий князь назначил наследником своего второго сына Василия, передав ему не только Московское, но и Владимирское княжества, не спросив разрешения у хана. Однако, по лéствичному праву наследником должен был быть Владимир Андреевич, как старший в роде. Владимир был человек покладистый и после обещаний нескольких дополнительных уделов согласился признать Дмитрия отцом, а его детей — старшими братьями (в переносном смысле). То есть, отказался и для себя, и для своих детей от претензий на великокняжеский стол: и московский, и владимирский.

У Дмитрия Донского было восемь сыновей. Двое из них умерли ещё при жизни князя, в том числе и самый старший, Даниил. В духовной грамоте князя Дмитрия было сказано: «А приказываю отчину свою Москву детем своим, князю Василью, князю Юрью, князю Андрею, князю Петру». То есть княжество он передал своим четырём сыновьям. Два другим были слишком малы: Ивану было только 9 лет, а Константин родился за пять дней до смерти отца. Далее говорится: «А се благословляю сына своего, князя Василья, своею отчиною, великим княженьем». Ко времени смерти Дмитрия Донского в 1389 году старшим сыном был Василий Дмитриевич, который и стал следующим великим князем. В духовной отец завещает братьям слушаться старшего брата Василия: «А дети мои молодшая, братья княжы Васильевы, чтите и слушайте своего брата старишего, князя Василья, в мое место, своего отця. А сын мой, князь Василий, держит своего брата, князя Юрья, и свою братью молодшюю в братьстве, без обиды». Таким образом, Василий стал князем московским и великим князем владимирским по завещанию Дмитрия Донского.

Великий князь Василий I Дмитриевич умер в 1425 году, и после его смерти в некогда едином московском княжестве неожиданно разразилась междоусобица, которая закончилась лишь в 1453 году. У Москвы в то время была реальная опасность потерять своё первенство. Спасло то, что смуты имели место и у её соперников, которые не смогли воспользоваться временным ослаблением силы московских князей.

Проблемы с престолонаследием начались сразу же после смерти Василия I. Из его пяти сыновей в живых остался только Василий. На случай смерти сына Василия Дмитрий Донской написал в своей Духовной: «А по грехом, отъимет Бог сына моего, князя Василья, а хто будет под тем сын мой, ино тому сыну моему княжь Васильев удел, а того уделом поделит их моя княгини. А вы, дети мои, слушайте своее матери, что кому даст, то тому и есть». Здесь речь идёт о наследовании удела, но не сказано, кто будет наследником великокняжеского престола после смерти Василия I. Сам Василий I великим князем оставил своего сына Василия II Васильевича. Но другой сын Дмитрия Донского, Юрий, настаивал на том, что согласно лéствичному праву княжеский стол должен был принадлежать ему. Лéствичное право было определено ещё Ярославом Мудрым. Согласно ему, если умирает старший брат, то князем становится не сын, а брат умершего, следующий по старшинству. Таким образом, согласно этому правилу, после смерти Василия I великое княжение должно было достаться следующему по старшинству брату Юрию, а не сыну Василия.

Исходя из этого, Юрий Дмитриевич Галицко-Звенигородский не признал право племянника Василия II на великокняжеский престол и заявил о своих претензиях на него. Началась кровавая междоусобица, совпавшая по времени с сильной эпидемией чумы, унесшей в том, 1425 году, много жизней. Василию Васильевичу в год смерти его отца было всего десять лет — не самый удобный возраст для войны за престол. Его дядя, Юрий Дмитриевич, не желал признавать малолетнего племянника великим князем. Однако, у Василия был влиятельный опекун. Его мать, София, была дочерью великого князя Литовского Витовта. Василий I Дмитриевич с тестем часто воевал, но, помирившись, вверил Витовту попечительство над своим сыном, а его внуком, великим князем Василием II Васильевичем.

Юрий собрал рать, но до военного столкновения дело не дошло. По договору 1428 года Юрий отказался от своих притязаний, но вражда продолжалась. Она ослабляла Русь в политическом отношении — Москва в условиях междоусобиц не могла оказать помощи Новгороду и Пскову, чьи земли подвергались в это время нападению войск литовского великого князя Витовта.

В 1430 году Витовт умер, и Юрий решил, что у него теперь развязаны руки. В 1431 году Василий и его дядя обратились за судом к хану Улу-Мухаммеду, который утвердил Василия великим князем. Началась война. В 1433 году Юрий разбил на реке Клязьме войска Василия II, вошёл в Москву и объявил себя великим князем.

Василий II получил от Юрия в удел Коломну и стал собирать силы для реванша. К нему от Юрия сбежало много бояр и дворян. Психология русских начала меняться. Ермолинская летопись приводит причину этого перехода: «не привыкли бо служити удельным князьям». Юрий оказался в изоляции, покинул Москву и вернулся в свой удел. Василий II вновь вернулся в столицу.

Последующие события представляют собой длинный ряд взаимных нападений, побед и поражений, в ходе которых разорялись многие города и селения. В смуте активно участвовали сыновья Юрия. В 1434 году он снова захватывает Москву, но в том же году умирает. В Москве на престол сел сын Юрия Василий Юрьевич, но его родные братья Дмитрий Юрьевич Шемяка и Дмитрий Юрьевич Красный не признали его великим князем и примирились с Василием II, который в итоге снова вернул себе престол.

Однако, Василий Юрьевич, сбежав из Москвы, не успокоился. Он стал собирать войско, в которое, как и при его отце Юрии, вливаются пополнения из Вятской земли, а также из Костромы. Его поддерживали Тверь и Великий Новгород. Василий Юрьевич дважды потерпел поражение от московского войска, был захвачен в плен в 1436 году и ослеплён по приказу Василия II. Удельную оппозицию возглавил его брат Дмитрий Шемяка, снова рассорившийся с московским великим князем.

На внутреннюю междоусобицу наложились ещё нападения Орды и Литвы и вмешательство в московские дела Тверского княжества и Новгородской республики. В 30-40 годы Орда Улу-Мухаммеда, лишившегося власти в Сарае, обосновалась вначале в Белёве (нынешняя Тульская область) в верховьях Оки, затем в среднем Поволжье. Отсюда его войска не раз совершали нападения на русские земли, опустошая их. В 1437 году возле Белёва Орда разгромила московское войско. Через семь лет сам хан потерпел поражение под Муромом и Гороховцем. Одновременно под Рязанью воеводы Василия II разгромили войско ордынского царевича Мустафы.

Но в июле 1445 году разразилась катастрофа. В битве около Суздаля ордынцы, возглавляемые сыновьями Улу-Мухаммеда, одержали победу над войском великого князя, который попал в плен. Одной из причин поражения явились разногласия между русскими князьями: некоторые удельные князья, например, Дмитрий Шемяка, не прислали помощи; враждебную позицию занимали тверской князь и новгородские бояре, ориентировавшиеся на Литву.

Суздальский разгром дорого обошёлся Москве. Отпущенный из плена за огромные деньги, Василий явился с ордынскими послами. Резкое увеличение налогов, необходимых для внесения выкупа, передача ордынцам ряда городов в кормление, вызвало недовольство населения, которое вылилось в восстание. Этим воспользовался Дмитрий Шемяка, который в 1445 году захватил Москву. Великого князя Василия II ратники Шемяки захватили в Троице-Сергиевом монастыре и ослепили. Из-за этого впоследствии Василий получил прозвище «Тёмный».

С приходом на московский стол Дмитрия Шемяки усилились тенденции к феодальной децентрализации и обособленности. По воле казанского хана Улу-Мухаммеда (который основал Казанское ханство в 1438 году) Шемяка восстановил Нижегородское княжество, к тому времени входившее в московское. Укрепилась самостоятельность Твери и Великого Новгорода по отношению к Москве.

Но все слои населения Москвы не приняли проводимую Шемякой политику децентрализации, увеличения налогового бремени, захватов крестьянских земель. Московские бояре вновь отвернулись от удельного князя, захватившего столичный престол, и тот вынужден был освободить Василия II из заточения в Угличе и выделить ему в вотчину Вологду, куда вновь потянулись к законному великому князю его сторонники из Москвы. В итоге Шемяка уступил Василию Москву в 1447 году. Через три года Василий после нескольких побед над Шемякой взял его удельный город Галич. Князь Дмитрий Юрьевич Шемяка умер в 1453 году в Великом Новгороде. После этого смуты в Московском княжестве прекратились до начала XVII века.

При попытке понять причины первенства Москвы среди других княжеств историки анализируют разные обстоятельства: с одной стороны, с другой стороны, с третьей… Но в середине XIX века была разработана теория, которая позволяла предельно просто объяснить весь ход человеческой истории — марксизм. Соответственно, появились и историки-марксисты. Одним из самых ярких был Михаил Николаевич Покровский (1868-1932). Он был членом РСДРП с 1095 года, академиком с 1929 года, захоронен в Кремлёвской стене. С мая 1918 года до конца жизни занимал пост заместителя наркома просвещения РСФСР. В 1929 году Покровский издал книжку «Русская история в самом сжатом очерке», которую очень высоко оценил Ленин: «Тов. М. Н.! Очень поздравляю вас с успехом: чрезвычайно понравилась мне Ваша новая книга «Рус[ская] И[стория] в сам[ом] сж[атом] оч[ерке]». Оригинальное строение и изложение. Читается с громадным интересом. Надо будет, по–моему, перевести на евр[опейские] языки» (письмо приводится в самой книге). Покровский, как истинный марксист, взаимоотношениями людей, или, как сейчас принято говорить, человеческим фактором, не интересовался. Изменения в обществе, по его мнению, определяются материальными условиями жизни: «Почему у нас это объединение произошло именно около Москвы? На это были конечно свои причины. Этих причин никоим образом не приходится искать в том, что московские князья были умнее и храбрее других князей и вообще других феодалов. Наоборот, это были люди, по свидетельству всех историков, серые и незаметные. Но именно поэтому им и везло больше нежели другим. Московский князь в начале того периода, о котором мы говорим, был одним из самых мелких и незначительных, но он сидел чрезвычайно удобно. Через Москву шли тогда два пути: один, более старый, из Смоленска к реке Клязьме, с запада на восток. На Клязьме стоял самый крупный тогда из городов феодальной России — Владимир. Все товары, направлявшиеся с запада во Владимирскую землю, шли через Москву. Другая торговая дорога шла с севера на юг, из Новгородской земли, которая была в те времена в более тесной связи с Западной Европой, чем какая бы то ни было другая часть России, в бывшую Рязанскую губернию, землю очень хлебородную. Отсюда тогда шёл хлеб в Новгород, редко обходившийся своим собственным урожаем. И тех и других товаров на теперешний взгляд было очень недостаточно (нужно припомнить, что и торговля Западной Европы в те времена выражалась в очень небольшом количестве товаров. Так все товары, перевозившиеся из Италии в Германию через С–Готардский перевал в течение года в средние века, уместились бы в двух поездах теперешней С–Готардской железной дороги). Но важно, что всё это небольшое товарное движение неизбежно проходило через Москву, то есть, другими словами, московский князь мог собирать мыта с купцов больше, чем кто бы то ни было другой».

Рассуждения Покровского были простыми. Известно, что Москва богатела. Но за счёт чего? В летописях не говорится о производстве каких-либо товаров, даже хлеба, продавая которые, московские князья могли бы получить много денег. Но ведь Москва стояла на Москве-реке, которая, с одной стороны, впадала в Оку, где стояла Рязань, а с другой сторону, протекала недалеко от Клязьмы, на которой был расположен Владимир. Отсюда естественно предположить, что Москва получала значительные средства от таможенных пошлин. Притом, эти пошлины были значительными, поскольку московские князья, в итоге, оказались богаче других князей.

Эти утверждения Покровского являются достаточно спорными. Во-первых, о интенсивном торговом пути из Смоленска во Владимир через Москву ни один историк, кроме самого Покровского, не упоминает. Потому, скорее всего, его и не было. Во-вторых, не было хлебной торговли и, соответственно, торговой дороги между Новгородом и Рязанью. В Новгороде часто не хватало своего урожая, и он хлеб привозил с «низовских земель», с Ростова и Суздаля. На юге владений Новгорода находился Торжок, стоявший на реке Тверца. Тверца в Твери впадает в Волгу. А в районе Калязина в Волгу впадает река Нерль. Её исток — в озере Сомино. Это озеро рекой Вёксой соединяется с Плещеевым озером, на котором расположен Переяславль-Заселесский. Есть и другая Нерль, впадающая в Клязьму. Одноимённость притока Клязьмы и притока Волги, почти соприкасающихся верховьями, рассматривается как топонимическое свидетельство их использования в качестве водного пути из Новгорода в Суздаль и Владимир. Сами города Ростов и Суздаль через разные речки имеют выход на Волгу. Поэтому Великий Новгород соединялся с Северо-Восточной Русью минуя Москву.

Ещё один источник доходов московского князя Покровский видел в том, что натуральная дань и оброк с крестьян были у него больше, поскольку крестьянское население около Москвы было гуще, чем в других местах. Это Покровский объяснял тем, что Московское княжество, запрятанное в самой середине русской земли, представляло для населения бóльшую безопасность, чем окраинные земли. Однако, нет никаких данных, свидетельствующих о том, что численность населения в Московском княжестве была выше, чем в других, например, в Тверском, Рязанском или Суздальском. Это всего лишь гипотеза. Подъём Москвы объясняется, по мнению Покровского тем, что «московский князь опирался, с одной стороны, на своё богатство, с другой — на татар, с третьей — на поддержу церкви и сделался понемногу главой всех русских князей». Карл Маркс крайне негативно относился к русским князьям, к Ивану Калите в особенности, считая его основателем российского самодержавия, соответственно, и марксист Покровский отказал московским правителям и в дипломатическом искусстве общения с Ордой, и в умении найти общий язык с боярами, и в мудром понимании значения Церкви. А самое главное, марксист не мог даже и мысль допустить, что народ поддерживал московских князей в их стремлении создать единое и сильное государство. Ведь между народом и князьями с боярами, по убеждению Покровского, уже в те времена шла непримиримая классовая борьба.

Отвечая на вопрос о существовании объективных причин для превращения Московского княжества в первое по могуществу среди остальных, нужно признать, что таковых не было. Географическое положение Москвы не давало ей никаких преимуществ перед другими городами. А кроме географии и полезных ископаемых других объективных, то есть не зависящих от московских князей, обстоятельств и не было.

Исключительно лояльное отношение к ханам Орды не было исключительной особенностью только московских князей. Все остальные вели себя таким же образом, только Тверь крайне редко позволяла себе некоторую непокорность.

Если говорить о использовании Орды для борьбы с политическими противниками, так и здесь Москва не была исключением. Например, Тохтамыш сжёг Москву по наущению и активном участии Суздальско-Нижегородских князей, которые надеялись на великокняжеский владимирский престол. А тверские князья к борьбе с московскими активно привлекали своих союзников и родственников великих литовских князей.

Но что же такое особенное было в московском княжестве, что именно оно, а не другое объединило вокруг себя русские земли?

Многое указывает на то, что московское боярство по своим деловым и политическим качествам оказалось выше, чем в других княжествах. Здесь не было каких-то особых причин, так сложились обстоятельства. Подтверждением такого предположения служит тот факт, что когда князь Даниил Александрович прибыл в свой Московский удел, здесь уже были города и сёла, которые давали неплохой доход. А управляли здешними землями бояре, постоянных князей-то до Даниила не было. После смерти Ивана Красного московское княжество было не в лучшем положении, да и князю Дмитрию было только 9 лет. Именно бояре в союзе с митрополитом руководили длительное время княжеством, восстановив его прежний авторитет и обеспечив ему ярлык на великое княжество Владимирское. Да и в победоносной Куликовской битве не князь Дмитрий, а бояре, особенно Дмитрий Михайлович Боброк Волынский, реально руководили подготовкой и ходом сражения. И, наконец, когда началась междоусобная борьба между внуком Дмитрия Донского Василием II Тёмным и его братьями, именно бояре погасили длившуюся несколько лет распрю, дружно перейдя на сторону Василия. При этом они понимали, что соперник Василия — двоюродный брат Дмитрий Шемяка и по своим личным качествам был более достойный, да и по старинному родовому обычаю имел больше прав на московский престол. Но идея государственности боярам была дороже. Они понимали, что соблюдение старинных обычаев приведёт опять к дроблению на уделы, и тогда прощай мечта о сильном и едином государстве. Они выбрали новое правило, согласно которому княжение наследовал не старший в роде, а сын князя, хотя и понимали, что это ведёт к усилению княжеской власти и ослаблению силы и влияния боярства.

Но надо признать, что и сами московские князья понимали значения бояр, относились с уважением к их правам и достоинствам и делили с ними власть в княжестве. Хотя определённые проблемы в отношениях иногда и возникали, но взаимоотношения князей и бояр в московском княжестве было несравненно более дружное и совместная работа более плодотворнее, чем в других. То есть одна из главных причин возвышения Москвы — эффективность московского боярства и удачный симбиоз боярской и княжеской властей. По этому качеству Москва опередила другие города. Это было оценено не только населением самого московского княжества, но и других земель, которые поняли, что если уж объединяться, то лучше вокруг Москвы.

Вторая несомненная причина — особое отношение московских князей к Русской Церкви, вследствие чего митрополиты стали постоянно находиться в Москве. Здесь нет оснований говорить о случайности — это свойства характера прежде всего Ивана Калиты, которое он передал своим детям, а те — своим. То, что киевские митрополиты покинут Киев и переедут во Владимир, было естественным ходом событий: южные земли были полностью разорены, а фактической столицей Руси стал Владимир. Но поскольку великие князья не сидели в столице, а предпочитали свои княжества, то было ясно, что и митрополит не задержится во Владимире. Владыке для решения общерусских церковных дел лучше было находится поближе к великому князю, то есть жить с ним в одном городе. Но то, что митрополиты стали жить не во Суздале или Твери, а сделали выбор на довольно заштатной Москве, исключительная заслуга Ивана Калиты и его наследников, которые не из корыстных целей, а в силу своего характера и душевных убеждений создали в Москве атмосферу, наилучшим образом подходящей для руководителя православной веры.

Митрополиты долгое время не имели официальной резиденции в Москве, они в ней просто жили. В церковной иерархии Московское княжество стоял несравненно ниже Тверского: в Твери был епископ, а в Москве — нет. Но после того, как митрополиты, начиная с княжения Ивана Калиты, стали постоянно жить в Москве, она стала неофициальной религиозной столицей всей Руси. Митрополиты сильно влияли на политику московских князей и, потому, её поддерживали. Безусловный авторитет митрополита распространялся и на московского князя, который благодаря этому стоял несколько выше остальных князей.

Русский язык богат оттенками, и слово может иметь разные смыслы. Вряд ли справедливо называть Ивана Калиту «собирателем русских земель». В данном сочетании «собиратель» — это политик, кто ставит цель из разных земель создать единое государство. У Калиты такой цели не было, он собирал земли и сёла для себя и своей семьи с целью увеличить личное богатство. Наверное, точнее говорить, что Русское государство образовалось путём собирания земель вокруг Московского княжества, поскольку «собирание» точно было, но не было конкретного «собирателя».

Северо-Восточная Русь объединилась под властью московских князей путём собирания земель. Собирать начали, не думая о государстве, и стали государями, когда уже ясно стало, что нельзя быть только хозяевами-помещиками (в нашем, современном значении этого слова) вотчины столь обширной, что к концу XV века она захватила целые тысячи квадратных вёрст, с населением не в один миллион, - притом с населением, не однородным и этнографически, и по хозяйственному укладу, и по внешним условиям существования.

Что касается личных качеств самих московских князей, то они «умели подольститься к ханам (Иван Даниилович), прикинуться их вернейшими слугами и так искусно вели дела, что ханы им поверили, предоставили старшинство над всеми прочими и сделали их главными сборщиками податей. Князья московские умели с необыкновенным искусством воспользоваться этим положением: ордынские подати употребляли на подкупы в Орде и на покупку себе владений; клеветали на своих соперников ханам как на мятежников, выпрашивали себе, для их усмирения, татарскую помощь и стали мало-помалу всесильны в России. Окрепнув, они сняли маску, заговорили другим языком с Ордой и к концу XV века окончательно сбросили иго Орды» (Кавелин «Краткий взгляд на русскую историю»).

Таким образом, в поисках ответа на вопрос, почему Москва стала первым среди русских княжеств, мы не видим неизбежной закономерности: это произошло в результате стечения многих обстоятельств, в том числе и чисто случайных. Но все эти обстоятельства привели именно к тому русскому государству, которое мы имеем сейчас: с самой большой территорией, с одной из двух самых сильных армий, и вечной борьбой за независимость с постоянно возникающими врагами.

Разгром Тимуром Золотой Орды и начало её распада

Когда рассматривают историю образования Московского царства, всегда учитывают и влияние на политическую жизнь Северо-Восточной Руси Золотой Орды. Чаще всего говорят, что московские князья сумели наладить отношения с ханами, а те, со своей стороны, сами способствовали возвышению Москвы, постоянно давая ей ярлык на великое владимирское княжение (правда, по уважительной причине — за хорошую взятку). Это, конечно, справедливо. Но при этом не принимают во внимание внутренние процессы в монгольских улусах, у которых была своя логика, никак не связанная с взаимоотношениями с русскими княжествами. Русь смогла освободиться не потому, что в военном смысле стала сильнее монгольских ханов, а потому, что начиная с князя Дмитрия Донского постоянно объединялась и усиливалась, и когда внутренние междоусобицы окончательно ослабили Золотую Орду, она была готова и воспользовалась подходящим моментом, что скинуть ненавистное господство.

Государства, созданные монголами в результате обширных завоеваний, были довольно непрочными образованиями, постоянно испытывавшими более или менее значительные внутренние потрясения. XIV век стал для них тем рубежом, который не переступило ни одно из государств, основанных Чингисидами. Живучее других оказалась Золотая Орда, конец которой связан с походом Тимура в 1395 году, в результате которого произошли необратимые качественные изменения, приведшие к уничтожению государственности и окончательному развалу некогда грозной державы. Тимур поступал так же, как поступали монголы со времён Чингисхана. Если кто-то выступал против них, или сопротивлялся их приходу, они это государство, этот город или это племя просто уничтожали. Это и сделал Тимур по отношению к Золотой Орде, когда ханом там был Тохтамыш. Государства, созданные монголами в результате обширных завоеваний, были довольно непрочными образованиями, постоянно испытывавшими более или менее значительные внутренние потрясения. XIV стал для них тем рубежом, который не переступило ни одно из государств, основанных Чингизидами. Живучее других оказалась Золотая Орда, конец которой связан с походом Тимура в 1395 году, в результате которого произошли необратимые качественные изменения, приведшие к уничтожению государственности и окончательному развалу некогда грозной державы. Тимур поступил так же, как поступали монголы со времён Чингизхана. Если кто-то выступал против них, или сопротивлялся их приходу, они это государство, этот город или это племя просто уничтожали. Так поступил и Тимур по отношению к Золотой Орде, когда ханом там был Тохтамыш.

Тех людей, которые под руководством Бату-хана (Батыя) завоевали русские земли, называют то монголами, то татарами то монголо-татарами. Что касается последнего обозначения — монголо-татары, то это искусственное этническое наименование, появившееся в трудах историков спустя столетия после исчезновения средневековых монгольских государств. Словосочетание механически соединило два названия одного и того же народа. Первая часть — монголы — хорошо известна по ряду древних источников, из которых следует, что этноним «монголы» применялся как самоназвание ряда центральноазиатских племён, объединённых Чингисханом в единое государство. Вторая часть — татары — представляет собой название тех же самых монголов, утвердившееся в XIII веке в Китае и довольно быстро распространившееся за его пределами. Проникновению именно этого названия в Европу и его повсеместному распространению скорее всего способствовали хорошо налаженные в средневековье торговые связи с Востоком. Видимо, купцы и были первыми, кто рассказал европейскому населению о появлении новой грозной опасности — «татар». Русские летописные источник по отношению к населению Золотой Орды всегда употребляли только одно обозначение — татары. В западно-европейских источниках также фигурирует исключительно это же название, хотя известно, что сами основатели Улуса Джучи предпочитали, чтобы их называли монголами.

В трудах Татищева и Карамзина термин «монголо-татары» не используются: в них всюду употребляются названия «монголы» и «татары» как равноценные. Что же касается собственно татар, которые в XII веке обитали вдоль северной границы Китая, то они никогда не были союзниками монголов в завоевательных походах, а наоборот, постоянно враждовали с ними. Чингисхан в отместку за убийство своего отца жестоко расправился с собственно татарскими племенами. В трудах Татищева и Карамзина термин «монголо-татары» не используются: в них всюду употребляются названия «монголы» и «татары» как равноценные. Что же касается собственно татар, которые в XII веке обитали вдоль северной границы Китая, то они никогда не были союзниками монголов в завоевательных походах, а наоборот, постоянно враждовали с ними. Чингисхан в отместку за убийство своего отца жестоко расправился с собственно татарскими племенами.

Характерно, что население бывшей Волжской Булгарии, входившей составной частью в Золотую Орду, русские летописи в XIII-XIV веке не называли татарами. В то же время, в Никоновской летописи XVI века подчёркивается, что название «булгары», повсеместно принятое в более древних источниках, в XVI веке вытесняется новым - «казанцы».

После распада Золотой Орды обозначение татары автоматически перешло на население новых государственных образований с соответствующим уточнением: казанские, астраханские и так далее.

Чингисхан. Художник Тормосов — Чингисхан. Художник Виктор Тормосов
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

Некая неопределённость существует и с именем Чингисхана. Употребляют и Чингиз и Чингис, считая их равноправными. Чингисхан — это не имя хана, а титул. Самого его звали Тэмуджин, Темучжин или Темучин. После его смерти империей правили его потомки от первой жены, которых стали называть Чингизиды, Чингисиды, Род Чингиза, Чингизовичи. Есть оценки, что в современное время по всему миру живет примерно 16 миллионов потомков Чингисхана по мужской линии, но точно никто не считал. Если титул писать как Чингисхан, то потомков Темучина логично называть Чингисидами.

Улус Джучи (Джучи (в русских источниках XIII-XV веков - Орда, а с XVI века - Золотая Орда) был изначально был создан как составная часть Великой Монгольской империи. Но не прошло и полувека, как он стал полностью независимым государством.

Разделение Еке Монгол улус (Великой Монгольской империи) Чингисханом между своими сыновьями и другими родичами, произведенное к 1224 году можно счесть предпосылкой её дальнейшего раскола. Но на тот момент это был единственный способ сохранить обширную державу в состоянии относительного единства. Чингисхан и его администрация оказались не готовы к столь быстрому расширению владений за счет присоединения Уйгурии, государства Кара-киданей, Хорезма, Северного Китая, и не могли обеспечить эффективное управление ими из одного центра, каковым к 1220 году только-только становился Каракорум. В то же время недавно присоединенные земли без эффективного управления могли вновь легко выйти из-под контроля монгольских властей.

Единственным выходом из этого административного кризиса становилось выделение автономных владений членам правящего рода Борджигин — сыновьям, братьям и племянникам Чингисхана. Каждый из них получал определенную область (или ряд областей) в управление, имел возможность привлечь на службу местных администраторов и учитывать исторические традиции, сложившиеся в том или ином регионе. Естественно, Чингисхан, наделяя владениями родичей, наибольшее доверие выказал не братьям и племянникам (они получили довольно небольшие уделы в самой Монголии и Северном Китае и не играли большой роли в делах империи), а своим сыновьям. Улусы Джучи, Джагатая и Угедэя, а также Коренной юрт, доставшийся Тулую, стали прообразами будущих государств Чингисидов, последние из которых прекратили свое существование лишь во 2-й половине XIX века.

История создания Улуса Джучи начинается с 1207 года. В этот год Джучи совершил поход, в ходе которого власть Чингисхана признали «лесные народы» (живущие в лесах западнее Байкала, предки современных бурят): ойраты, енисейские киргизы и ещё ряд племен. Чингисхан похвалил Джучи за то, что тот сумел подчинить эти народы без боя, и даровал новоприобретенные земли ему в подданство. По средневековому монгольскому наследственному праву старшие сыновья получали самые отдалённые владения ещё при жизни отца, тогда как его «Коренной юрт» наследовали после его смерти младшие дети.

Джучи, как старший, получил только что завоёванные земли, которые на тот момент и были самыми удалёнными. Но уже вскоре империя начала бурную экспансию на запад. К 1221 году Улус Джучи включал в себя Хорезм и земли к северу от него, населённые преимущественно кипчакскими племенами.

Около 1224 года Чингисхан провел официальный раздел Монгольской империи между своими сыновьями, братьями и племянниками. Именно в это время и происходит официальное закрепление статуса Улуса Джучи.

Улус Джучи считался не просто уделом в рамках Монгольской империи, а центром её западного крыла: Батый (Бату), сын и преемник Джучи, был «старшим ханом всех западных татар», как и его собственные преемники. Среди семнадцати сыновей Джучи он был самым могущественным. По положению и славе стояли вслед за ним старший из братьев – Орду и младший – Берке. Остальные же управляли обычными аймаками – округами.

Особенность административного статуса Улуса Джучи вытекала из его политической роли. Это владение являлось изначально плацдармом для дальнейшей экспансии монголов на Запад, поскольку обладало большими природными, материальными и человеческими ресурсами. Впоследствии, когда основные завоевания на Западе были свёрнуты, роль улуса несколько трансформировалась: Золотая Орда превратилась в передовой форпост для взаимоотношений с западными соседями и центр управления государствами-вассалами.

С расширением территорий Монгольской империи на Запад объективно возникала необходимость переноса её центра также в западном направлении. Поэтому не случайно имела место попытка Батыя перенести административный центр с востока в свои владения в Дешт-и-Кипчак, предпринятая им около 1249 года. Его действия не имели успеха: воспротивились монгольские Чингисиды, справедливо опасавшиеся, что влияние их западных родичей станет преобладающим в рамках всей Монгольской империи. Они выразили свое несогласие в монгольском, традиционном, стиле: «Коренной юрт и столица Чингисхана — Онон и Керулен, и для нас не обязательно идти в Кипчакскую степь». В результате центр империи в силу сложившихся традиций не переместился на запад. Более того, при Хубилае он был перенесен далее на юго-восток, в Китай, что, в конце концов, привело к расколу Еке Монгол Улус.

По мере повышения статуса Улуса Джучи возрастала и роль его правителей, которые, начиная уже с Джучи, становились вторыми по значению лицами в Еке Монгол Улус. Конечно, во многом это было связано и с их личными качествами: и сам Джучи, и два его ближайших преемника — его сыновья Батый и Берке — оказались прекрасными администраторами, талантливыми правителями и ловкими политиками. Поэтому приобретение Улусом Джучи сначала широкой автономии, а затем и полной самостоятельности — это заслуга целиком и полностью его правителей начального периода истории этого государства.

В XIII веке на троне Улуса Джучи сменилось шесть правителей: Джучи (1224-1227), Батый (1227-1256), Сартак (1256), Улагчи (1256-1258), Берке (1258-1266) и Менгу-Тимур (1267-1280). Почти все они становились правителями в едином порядке: курултай, состоящий из нойонов и военачальников Улуса Джучи избирал правителя, которого затем утверждал великий хан (хаган) - повелитель Монгольской империи. Именно так состоялось возведение на трон Батыя, Улагчи, Берке и Менгу-Тимура. Исключением были лишь Джучи, основатель государства, и его внук Сартак: оба они не избирались на курултае, а стали правителями по воле своих родителей.

Назначение Джучи правителем по воле Чингисхана вполне объяснимо и логично: владения были ему только что пожалованы, а нойонов и военачальников Улуса Джучи, которые могли бы собраться на курултай, просто-напросто еще не было. Сартак также не был избран на курултае, а назначен наследником своим отцом Батыем и впоследствии утвержден в должности правителя хаганом Монке. Авторитет Батыя позволял ему диктовать свою волю подданным, и Сартак был признан правителем. Но его легитимность была сомнительной, и его дяде Берке не составило труда восстановить против племянника влиятельных нойонов. Поэтому когда Сартак, возвращаясь из Каракорума, был отравлен родственниками, его смерть не вызвала особых волнений и возмущения в его улусе. Более того, Сартак даже пострадал заслуженно, ибо согласно Великой Ясе, никто не мог стать правителем, не будучи избран на курултае.

Ни хронисты, ни последующие историки не упоминают о ярлыках, которые великие ханы выдавали вновь избранным правителям Улуса Джучи. Логично предположить, что таких ярлыков не выдавалось: достаточно было устного волеизъявления хагана, который в присутствии свидетелей (своих приближённых) подтверждал волю курултая Улуса Джучи. При этом «очное» утверждение было совершенно не обязательно: кажется, только нелегитимно назначенный Сартак был единственным правителем Улуса Джучи, которого великий хан утвердил в его присутствии: Рашид ад-Дин сообщает, что «Менгу-каан встретил прибытие... Сартака с почетом, утвердил за ним престол и государство и дал [ему] разрешение на отъезд». Все три преемника Сартака — Улагчи, Берке, Менгу-Тимур — избирались на курултае, после чего из Монголии приходило утверждение их на троне со стороны великого хана: ни одного из них не призвали в «метрополию» для утверждения. Ещё интереснее произошло вступление на трон Батыя: его избрание на курултае было утверждено даже не Чингизханом, а его «полномочным представителем» в Улусе Джучи — Тэмугэ-отчигином.

Фактически занимая первое место среди удельных правителей Монгольской империи, правители Улуса Джучи формально не обладали каким-либо титулом, который отличал бы их, например, от правителей Джагатаева Улуса, владений Угедэя или потомков братьев Чингизхана. Вместе с тем, они обладали более широкими административными и судебными полномочиями, нежели упомянутые правители других уделов.

В Улусе Джучи правители уделов назначались волей самого его властителя — без дальнейшего согласования с Каракорумом. Начало этому было положено уже Джучи, который разделил владения между своими сыновьями Батыем и Орду-Эдженом, положив начало выделению так называемых Белой и Синей Орды.

После смерти Чингисхана его сыновья Джагатай и Угедэй, завидовавшие обширности владений своего племянника Батыя, предприняли ряд попыток произвести передел Еке Монгол Улус за счёт Золотой Орды. Уже вскоре после вступления Угедэя на трон часть восточных территорий Улуса Джучи отошла к другим Чингисидам: сибирские владения вошли в Улус Угедэя, а значительные области Хорезма захватил Джагатай. Вторая попытка относится ко времени похода Батыя на Запад в 1236-1242 годах: хотя формально поход задумывался с целью расширения владений Улуса Джучи, хаган Угедэй отправил вместе с Джучидами в этот поход и других царевичей, среди которых были и весьма влиятельные (Кулькан — сын Чингисхана, Гуюк — старший сын самого Угедэя, Монке — старший сын Тулуя, Бури — любимый внук Джагатая и другие). Поход, таким образом, стал общемонгольским делом, и захваченные в его результате владения также должны были бы быть распределены между представителями всех ветвей Чингисидов. Эти планы нарушила смерть Угедэя, узнав о которой Батый свернул завоевания и создал собственный улус, который в хрониках именовался Кипчакским ханством или Волжским Улусом, а также Белой Ордой. Тем не менее, среди назначенных им правителей уделов были не только его братья, племянники и чиновники Улуса Джучи, но и несколько «восточных» Чингисидов.

Как следует из хроник, вассальные отношения оформлялись путем пожалования правителем Улуса Джучи ярлыков иноземным государям. Вручая ярлык своему вассалу, хан Золотой Орды тем самым заявлял, что именно его (а не других претендентов на трон из числа членов правящего рода того или иного государства) он признает государем и именно с ним будет взаимодействовать, как с таковым. Со своей стороны, принимая ярлык, вассал признавал сам факт существования государства Золотой Орды (своего рода аналог института признания в современном международном праве) и принимал на себя определённые обязательства в отношении его правителя. Именно так поступили: в 1242 году грузинская царица Русудан (дочь царицы Тамары), в 1243 году — великий князь Владимирский Ярослав II Всеволодович, в 1244 году — султан Сельджуков Рукн эд-Дин Кей-Хосров II, а двумя годами позже — и его сын Кей-Кавус II.

Выдача ярлыков сопровождалась определённым церемониалом, который заключался в «одаривании» правителя Золотой Орды государем-вассалом и ответном подарке в виде ярлыка. Одни историки считали этот процесс куплей-продажей ярлыка, который получал тот из вассалов, кто мог заплатить больше. Другие склонны видеть в этом церемониале отражение неких архаических норм и обычаев, включающих в себя обмен дарами, который происходил в соответствии с традициями того времени.

Обязанности вассалов варьировались в различные периоды от чисто номинального признания старшинства её правителя до военной помощи и выплаты дани. Например, в 1242-1257 годы болгарские цари Коломан, Михаил и Асень платили Ногаю дань, а преемник последнего из них Константин Тих со своими войсками в 1260-е годы принимал участие в походах Ногая на Византию и Сербию. Русские князья в течение довольно длительного времени лишь приезжали в Золотую Орду, привозя подарки и получая ярлыки от её правителей. Первое документально зафиксированное участие русских войск в ордынских военных кампаниях относится лишь к 1277 году: Ермолинская летопись (как и ряд других) сообщает, что «князи же вси ходиша с царем Менгутемиримъ на Ясы».

Появление у правителей Золотой Орды государств-вассалов относилось к тому периоду, когда Монгольская империя находилась в состоянии междуцарствия. Но как только в 1246 году в Каракоруме был избран новый великий хан, практически все вассалы Батыя должны были отправиться в Монголию и получить от хагана подтверждение ярлыков, выданных его соправителем. Впрочем, авторитет Батыя не был поколеблен и волей каракорумских ханов, и их решения учитывали уже совершённые им действия. Александр Невский в 1247 году поехал к Батыю, а оттуда вслед за братом Андреем к великому хану в Монголию. Вдова великого хана Гуюка Огуль-Гаймиш, ставшая регентшей после его смерти, утвердила великими князьями на Руси «рекомендованных» Батыем Александра Невского и его брата Андрея. Они вернулся домой с ярлыком в 1249 году.

Вассалитет государств по отношению к Золотой Орде можно охарактеризовать как личную унию: правители Руси признавали над собой изначально власть именно Батыя. Русские князья должны были получать от каждого его преемника новый ярлык, подтверждающий сохранение прежних отношений. Эта практика не была уникальной: и в Монгольской империи, и в каждом из выделившихся из её состава государств каждый новый хан, вступая на трон, подтверждал (или не подтверждал) те или иные распоряжения, указы, ярлыки своих предшественников.

Окончательное закрепление независимости Улуса Джучи произошло после курултая, состоявшегося на реке Талас в 1269 году. Тогда правители Улусов Джучи, Джагатая и Угедэя — Менгу-Тимур, Борак-хан, Хайду-хан признали друг друга независимыми государями и заключили союз против великого хана Монгольской империи Хубилая (основателя китайской династии Юань) на случай, если он попробует оспорить их независимость. Начиная с этого времени правитель Золотой Орды Менгу-Тимур от своего имени (а не имени великого хана) начал издавать ярлыки и чеканить монету, причём не только от своего имени, но и поместил на ней новый титул: «правосудный великий хан». Так, ханский титул был официально закреплен за правителями Золотой Орды. Это нашло отражение и в русских летописях: ордынский властитель с этого времени именуется в них «великий цесарь» или «царь».

Влияние монгольского нашествия на историю Русского государства историками оцениваются по-разному. Одни считают, что это задержало развитие России на 200 лет, другие утверждают, что по примеру ханов в России утвердился авторитарный самодержавный строй и страна не стала на демократический путь развития. Некоторые полагают, что власть ханов мало влияло на русские дела, а есть и те, кто видит в установившихся отношениях с Ордой предпосылки для создания крепкого российского государства. Конечно, возникает вопрос, почему опираясь на одни и те же всем известные факты, историки делают столь разные выводы?

История во многом наука — субъективная. Она ведь не только описывает происшедшие события, она ещё должна дать ответ на вопрос: почему это произошло. То есть, указать мотивы людей, а кто это может точно знать? Поэтому историк ищет наиболее вероятное с его точки зрения объяснение. Особенно сложно с древними временами, которые плохо описаны, и поэтому о многих возможных событиях можно только догадываться.

Точка зрения, что монгольская власть задержала развитие России — весьма популярна из-за своей простоты. Логика здесь такая. Берутся три факта. Первый — до нашествия Батыя Русь была сильным и богатым государством, в культурном отношении не уступала Европе. Второй факт — а уже в XVII веке была заметна существенная разница. Третий факт — двухсотлетнее монгольское иго. Следовательно, иго и было причиной отставания России. Монголы с точки зрения европейцев были варварами, подавляли в русских землях всякое развитие, разрушали храмы — очаги культуры, искусных мастеров либо убивали, либо уводили в полон. Кроме того, Россия переняла от ордынских ханов азиатскую систему правления, которая препятствовала всякому духовному развитию. Дальше следует вывод: нужно выметать из страны всю азиатчину и перенимать европейский образ мыслей, европейскую культуру и политическую систему и догонять «цивилизованные» страны. А русские обычаи, как бытовые, так и в управлении государством — это и есть та самая азиатчина.

В Советском Союзе идея о удушающем влиянии монгольского ига была официальной и основывалась на взглядах Маркса на этот период: «Татарское иго продолжалось с 1237 по 1462 годы, более двух столетий. Оно не только подавляло, но оскорбляло и иссушало самую душу народа, ставшего его жертвой. Татаро-монголы установили режим систематического террора; опустошения и массовая резня стали непременной его принадлежностью. Ввиду того, что численность татар по сравнению с огромными размерами их завоеваний была невелика, они стремились, окружая себя ореолом ужаса, увеличить свои силы и сократить путем массовых убийств численность населения, которое могло поднять восстание у них в тылу. Кроме того, оставляя после себя пустыню, они руководствовались тем же экономическим принципом, в силу которого обезлюдели горные области Шотландии и римская Кампанья, — принципом замещения людей овцами и превращения плодородных земель и населенных местностей в пастбища». («Секретная дипломатия восемнадцатого столетия»). Конечно, здесь сразу же возникает вопрос: какие овцы и пастбища в русских лесах? Но Маркс иногда подгонял исторические факты под свою теорию о классах и общественных формациях, которая, как известно, оказалась несостоятельной.

Картина рисуется такая. Была славная вечевая демократическая Киевская Русь, затем тяжёлое монгольское иго, далее появляется на Северо-Востоке Московское царство, мрачное и косное, и, наконец, Пётр прорубает окно и европейская цивилизация начинает орошать российскую землю. Отсюда появился соблазн разделить историю страны на два периода: допетровская Русь и Россия после его реформ.

Неизбежно возникает вопрос: почему богатая Русь, сильная в военном отношении, не смогла отбить наступление Степи, как она делала раньше? А это объясняют огромной численностью монгольских войск, так что сопротивляться было невозможно.

Лев Гумилёв в книге «Древняя Русь и Великая степь» описав, как строились взаимоотношения Руси и Орды, как выбирались приоритеты в русской внешней политике, показал ошибочность утверждения, что монгольское нашествие стало причиной отставания Руси от Европы.

Начнём с численности монгольских войск. Древние авторы определяют её в 300-400 тысяч бойцов, что значительно больше, чем было мужчин в Монголии в XIII веке. Разумеется, никто не считал и не оценивал, но здесь поговорка, что у страха глаза велики, очень к месту. Когда вы видите вокруг своего осаждённого рода огромное войско, то как определить, десять тысяч их или пятьдесят. Гумилёв реальную численность оценивал в 30 тысяч воинов. Он исходит из того, что для одного всадника требовалось не менее трёх лошадей: ездовая, вьючная и боевая, которую не нагружали, дабы она не уставала к решающему моменту боя. Для армии в 300 тысяч конников нужно было около миллиона лошадей, а прокормить такое количество, сосредоточенное в одном месте было невозможно. Для 30 тысяч, называемых Гумилёвым, нужно было 100 тысяч лошадей. Но даже это количество трудно было обеспечить фуражом, поэтом часть войска вела войну в Половецкой степи под командованием двоюродного брата Батыя — Монкэ (Мунке), отбивая у половцев зимовники с запасом сена.

Монголы мобилизовали разные народы, в том числе венгров, мордву, половцев, но составляли из них ударные части, обречённые на гибель в авангардном бою, и ставили сзади заградительные отряды из верных воинов. Собственные силы монголов, как правило, значительно преувеличивались.

Кроме того, немногочисленные войска монголов одновременно сражались на трёх фронтах — китайском, иранском и половецком, который стал в 1241 году западноевропейским. Поэтому нет оснований говорить о каких-то несметных монгольских полчищах.

Также, и разрушения, причинённые войной, часто преувеличивают. Новгородская республика, Полоцкое, Смоленское и Турово-Пинское княжества совсем не были затронуты нашествием. Сильно пострадала Рязань, первой оказавшаяся на пути Батыя. В великом княжестве Владимирском богатые русские города, находившиеся в составе этого княжества, — Ярославль, Ростов, Углич, Тверь — вступили в переговоры с монголами и избежали погрома. Видимо, на Руси был знающие люди, которые успели объяснить согражданам монгольские правила войны, согласно которым города, подчинившиеся добровольно, получали название «добрый город», и с таких городов взималась умеренная контрибуция лошадьми и съестными припасами.

Торжок, в новгородской земле, пострадал лишь потому, что жители его ждали помощи из Новгорода, из-за чего не успели капитулировать. Но по монгольскому закону, после того, как была выпущена первая стрела, переговоры прекращались и город считался обречённым. Причиной разгрома Владимира, Чернигова, Киева и других крупных городов была не феодальная раздробленность, а ограниченность правителей и их советников-бояр, не умевших и не стремившихся организовать оборону.

Но и другие города, не успевшие вовремя сдаться, страдали недолго. Так как монголы нигде не оставляли гарнизонов, то их власть носила символический характер. После ухода монгольского войска жители возвращались домой, и всё шло по-старому.

Пострадавшие города, в том числе Владимир и Суздаль, были быстро отстроены, и жизнь в них восстановилась. Резня на Липице 1216 года, где князья бились за великокняжеский владимирский стол, унесла больше русских жизней, чем разгром Бурундаем владимирского великого князя Юрия при Сити в 1238 году.

Монголы физически не могли останавливаться у каждого города, чтобы его разрушить, значительную часть крепостей они обошли стороной. Да и зачем было утомлённой армии Батыя, имевшей целью нападение на половцев с тыла, терять время и людей на разрушение хорошо укреплённых городов, которых в источниках упомянуто 113, а всего на Руси их отмечено 209?

Много чего было разрушено, и людей погибло немало, но большая часть населения просто спряталась. Часть населения спаслась и бежало в соседние леса и горы. Такие густые непролазные леса, настоящие дебри, были на верхней Десне (протекает по Смоленской, Брянской, Черниговской, Сумской и Киевской областям) и Оке (протекает пр Орловской, Тульской, Московской, Рязанской, Владимирской и Нижегородской областям) в области вятичей. Туда и отхлынула часть населения из Приднепровья во время погрома. Этим и объясняется тот факт, что здешний город Дебрянск (нынешний Брянск) сделался главным городом Чернигово-Северской земли после погрома. Этим же объясняется и возникновение в этой области целого ряда новых княжений во второй половине XIII и начале XIV века, каковы: Новосильское, Карачевское и Тарусское, которые потом выделили из себя княжества Одоевское, Воротынское, Белевское, Козельское, Мосальское, Перемышльское, Звенигородское, Волховское, Оболенское и Волхонское. С правобережного Приднепровья население отхлынуло на запад в Карпатские горы.

После Руси дальнейший поход монголов был нацелен на Венгрию, где укрылась отступившая орда хана Котяна, и Германию. Для того, чтобы действовать в столь удалённых от их родины странах, им нужен был обеспеченный тыл и снабжение. Поэтому они всеми способами искали в Юго-Западной Руси не врагов, а друзей. Их нашли они в Болоховской земле в верховьях Южного Буга (Житомирская и Хмельницкая области). Эти мелкие князья, как будто не Рюриковичи, а реликт древнего славянства поддерживали галицких бояр в борьбе против князя Даниила Романовича Галицкого, а с монголами договорились быстро. Те освободил их от набора в своё войско при условии, что болоховцы будут снабжать их войско пшеницей и просом. Оказалось, что ссориться с монголами вовсе не обязательно.

Поход Батыя по масштабом произведённых разрушений сравним с междоусобной войной, обычной для того беспокойного времени. Например, в битве на Липице погибло около 12 тысяч человек, примерно столько же, сколько в Галицкой земле от монголов. Однако впечатление от Батыева похода было грандиозным, поскольку выяснилось, что Древняя Русь, Польша, поддержанная немецкими рыцарями, и Венгрия не устояли перед кучкой монголов.

Удивительно, что несмотря на непосредственную опасность нашествия, в Южной Руси не было заметно никаких попыток объединиться для отражения врага. Продолжались княжеские усобицы. Летописец рядом с рассказом о разгроме монголами Переяславля и Чернигова спокойно рассказывает о походе Ярослава Всеволодовича, во время которого тот взял Каменец и захватил в плен семью Михаила Черниговского. Продолжались усобицы и в самом Киеве. После того, как Ярослав ушёл из Киева восстанавливать Владимир, киевский стол занял Михаил Всеволодович Черниговский, который вскоре бежал от монголов в Венгрию. Освободившееся место поспешил захватить один из смоленских князей, Ростислав Мстиславович, но вскоре был изгнан Даниилом Романовичем Галицким, ничего не сделавшим для подготовки города к обороне. Он даже не остался в Киеве, оставив за себя тысяцкого Дмитра. Никакой помощи от других южнорусских княжеств Киев не получил.

Больше всех пострадало Черниговское княжество. В 1238 году был взят Козельск, названный монголами «злым городом», поскольку он отказался сдаться, а население его было истреблено. Князь Михаил Черниговский не пришёл на выручку своему городу, отверг мирные предложения монголов, бросил свою землю и бежал в Венгрию, потом в Польшу, Галич, а после взятия Киева вернулся в Польшу. Когда же узнал, что монголы ушли, вернулся в Киев. По возвращению монголов из похода в 1243 году Михаил через Чернигов убежал в Венгрию. В 1245 году он появился в Лионе, где просил у папы и собора помощи против монгол, за что по возвращению на Русь был казнён в ставке хана. Оставленное им княжество подвергалось постоянному разорению и запустело.

Сама по себе Русь монголов особо не интересовала, они воевали с половцами. План монгольского командования заключался в том, чтобы в то время, когда половцы держали оборону на Дону, зайти к ним в тыл и ударить по незащищённым приднепровским кочевьям. Черниговское княжество было в союзе с половцами, следовательно, надо было пройти ещё севернее — через Владимирское княжество.

Примечательно, что монгольские войска были распылены на мелкие отряды, которые в случае активного сопротивления были бы легко уничтожены. Батый, видимо, не рассчитывал не серьёзное сопротивление, что и случилось. Русские люди были не только храбрые, но и сметливые, и не стали подставлять головы противнику, который и сам ушёл. Это сообразил и брат Юрия Владимирского — Ярослав. Он сохранил свои полки, которые позже пригодились для спасения Новгорода от шведско-немецких крестоносцев в 1240-1242 годах под руководством его сына Александра Невского.

Монголы дошли до Андриатики. По дороге они разорили Польшу и Венгрию. Эти страны потерпели ещё большее поражение, чем русские князья. Те, обладая солидными военными силами, умело уклонились от решительных боёв с монголами, разумно полагая, что чем меньше сражений, тем меньше опустошений, а монголы всё равно уйдут, и все останется по-прежнему. В итоге, они оказались правы.

Те же князья, которые хотели воевать с монголами, убежали на запад, где польско-немецкая армия Генриха Благочестивого встретила монголов при Лигнице 9 апреля 1241 года, а венгерско-хорватское войско Белы IV решило поразить другой корпус монголов при Шайо 11 апреля 1241 года. Оба войска были разбиты наголову, а население, особенно в Венгрии, сильно пострадало. Крупные города Венгрии, в том числе и Пешт, — были разрушены. Затем подверглись разгрому Словакия, Восточная Чехия и Хорватия. Западная Европа была в панике. Страх охватил не только Германию, но и Францию и Испанию и повлёк за собой полный застой торговли Англии с континентом.

Но вдруг ситуация изменилась. 11 ноября 1241 года скончался верховный хан Удегей, военные действия монголов были приостановлены до выбора нового хана. Батый, видя, что Половецкая орда — главный противник — уничтожена, счёл свою задачу выполненной и ушёл со всем своим войском через Боснию, Сербию и Молдавию на берега нижней Волги.

В 1243 году владимирский князь Ярослав явился на поклон к Батыю и получил от хана ярлык на великое княжение. По сути дела, это был союзный договор, обставленный по этикету того времени. Дипломатическая гибкость Ярослава, сына Всеволода Большое Гнездо, уберегла Северо-Восточную Русь от лишних бедствий и запустения, которому подверглись южные княжества.

После Батыева погрома Киево-Черниговское Приднепровье стало почти пустыней. Киев перестал привлекать русских князей. Александр Невский, которому хан пожаловал в 1249 году «всю Русскую землю» и Киев, не поехал туда и не послал даже наместника. Очевидно, не стоило хлопот. А с 1252 года он стал великим князем во Владимире, там и жил. Галицкий князь Даниил Романович собирался было занять Киев, но и он в конце концов отказался от своего намерения. Во второй половине XIII века в Киеве совершенно не было русских князей, и им управляли татарские баскаки, пока в начале XIV века хан не отдал Киев путивльским Ольговичам.

Подобная же участь постигла и города Чернигов и Переяславль-Русский, которые в X-XII веках в иерархии русских городов занимали второе и третье места. Чернигов утратил значение старшего стола в Чернигово-Северской земле. Это значение в 1246 году перешло к Брянску на верхней Десне. В Переяславле же совершенно и навсегда прекратилось княжение: очевидно, уже не над кем было и княжить.

Кроме того, монголы и после её опустошения продолжали кочевать по её степным окраинам и были постоянной грозой для жившего здесь народа. На окраинах южной Руси расположилось несколько отдельных орд под начальством особых темников, которые охраняли степь и наблюдали за покорностью завоёванной страны. Таврические и азовские степи Батый отдал одному из своих родственников, а сам он и сын его Сартак с главной ордой стали кочевать в степях поволжских и придонских. Ставка, или ханская Орда из-за своих золотых украшений называлась «Золотой Ордой». Это название распространилось и на всё царство Батыя. Первоначально хан не имел определённого местопребывания, а впоследствии его резиденция стал Сарай, основанный на реке Ахтубе, притоке Волги.

Русские князья нашли компромисс: минимально возможная лояльность Орде с тем, чтобы она как можно меньше совала свой нос в русские дела и не посылала своих баскаков и темников с войском. Эта тактика, в результате оказалась правильной, и хоть и не скоро, но от власти монголов удалось избавиться, а затем остатки Золотой Орды и вовсе стали частью России.

Улус Джучи не только добился независимости от империи, но впоследствии стал в определенной степени её преемником в политическом и геополитическом отношении. Начиная с XIV века уже не Монгольская империя и не Монгольское ханство (возникшее после падения империи Юань в 1368 году), а именно Улус Джучи - Золотая Орда становится главной доминирующей силой Евразии. И её ханы, прекрасно осознавая свою роль, где-то с середины XIV века начинают именовать свое государство «Монгольским государством» и «Великим престолом», считая именно Улус Джучи истинным правопреемником державы Чингисхана.

Термин «Золотая орда» появился в XVI веке, когда самого единого государства уже не существовало. До этого во всех русских источников слово Орда использовалось без какого-либо определения.

Население Золотой Орды с этнической точки зрения представляло собой довольно пёстрый конгломерат самых различных народов. Собственно монголов здесь осталось сравнительно немного: подавляющее большинство их в 1242 году вернулось в Центральную Азию. Оставшиеся же представляли в основном аристократическую верхушку общества, избегавшую смешения с другими слоями населения. Среди последнего были представители порабощённых волжских булгар, русских, буртасов, башкир, ясов (одно из аланских племён; часть ясов в XIII веке ушло на территорию нынешней Венгрии) и других. Однако основную массу населения Золотой Орды составили жившие на этой территории до прихода монголов кипчаки, то есть половцы русских летописей. Это привело к созданию своеобразной ситуации: уже в XIV веке завоеватели почти полностью растворились в кипчакской среде, утратив свой язык и алфавит. Арабский современник писал по тому поводу, что в древности это государство было страною кипчаков, но когда им завладели монголы, то кипчаки сделались их подданными. Потом монголы смешались и породнились с кипчаками и земля одержала верх над природными и расовыми качествами монголов, и все они стали точно кипчаки, как будто они одного с ними рода, оттого, что монголы поселились на земле кипчаков, вступали в брак с ними, и оставались жить в земле кипчаков.

Историк Абулаббас Ахмед Ибнфадлаллах Элóмари (умер в 1349 году) описал, как перемешались кыпчаки и монголы: «В древности это государство было страной кыпчаков, но когда им завладели татары, то кыпчаки сделались их подданными. Потом они (татары) смешались и породнились с ними (кыпчаками), и земля одержала вверх над природными и расовыми качествами их (татар), и все они стали точно кыпчаки, как будто одного с ними рода, оттого, что монголы (и татары) поселились на земле кипчаков, вступали в брак с ними, и оставались жить в землях их (кипчаков). Таким образом, долгое пребывание в какой-либо стране и земле заставляет натуру человеческую уподобляться ей и изменять прирождённые черты» (Тизенгауен В.Г. «Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды» т.1).

Таким образом, сами ханы и их ближайшее окружение были монголами, а основная часть население Орды — половцы (кыпчаки). На Руси и тех и других обозначали одним словом — татары.

Период с 1300 по 1357 годы традиционно считается в историографии временем наивысшего могущества Джучиева Улуса. Начало этого периода принято связывать с именем хана Токты (1291-1313). Расцвет Золотой Орды пришёлся на времена внука Менгу-Тимура (который был внуком Батыя) хана Узбека (1313-1341) и его сына Джанибека (1342-1357). После них в Орде началось «великое замятье», то есть смута, которая закончилась невиданным дотоле разгромом в Куликовской битве.

Правления ханов Узбека и Джанибека было не только благополучным, но и спокойным. При них Золотая Орда (Улус Джучи) достигла максимума своего экономического расцвета. Введение Узбеком мусульманства в 1320 году благотворно отразилось на внешних экономических связях и культурной жизни государства. Общее количество ордынских городов к концу его правления перевалило за сотню. Узбек провёл радикальную реформу администрации. Только потомки Батыя, Орды и Шибана были оставлены у власти. Потомки других сыновей Джучи были истреблены или отстранены от возможности стать ханом. Во главе семидесяти золотоордынских улусов были поставлены члены менее знатных кланов и представители городских элит, которые продемонстрировали лояльность новоизбранному хану. Но главным достоинством новых правителей улусов было то, что они были мусульманами. Благодаря поддержке эмиров, обращенных в ислам, Узбек достиг политической стабильности в своем домене после короткого периода массовых репрессий против чингисидовских принцев. С консолидацией власти Узбека в улусе Джучи начался период внутриполитического благоденствия, который продлился почти пятьдесят лет.

Арабский историк Аламеддин Абумухаммед Эльбирзали описал Узбека: «Это был также юноша крепкой наружности, прекрасного нрава, отличный мусульманин и храбрец. От умертвил нескольких эмиров и вельмож, умертвил большое количество уйгуров, то есть лам и волшебников, и провозгласил исповедание ислама». (Тизенгауен В.Г. «Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды» т.1). Путешественники рассказывали, что длина государства Узбека простиралась на 8, а ширина на 6 месяцев пути.

Успешные войны Джанибека в Закавказье позволили присоединить обширные территории Азербайджана и Ирана, борьба за которые началась ещё в XIII веке при хане Берке (брате Батыя). В середине XIV века Золотая Орда была одним из самых больших государств в Европе и Азии. Южные пределы её находились в районе Тебриза (Иран, 2069 км от Москвы по прямой), северные включали территорию Башкирии и Волжской Булгарии (район средней Волги и Камы). Восточная граница проходила в бассейне Оби и Иртыша, западная достигала берегов Дуная. Освободиться от власти такого огромного и мощного государства военным путём у Северо-Восточной Руси не было ни единого шанса. То, что это случилось в конце-концов — счастливое стечение многих обстоятельств, не последнюю роль в которых имели личные качества московских князей, прежде всего дипломатические.

В середине XIV века началось ослабление единства Монгольской империи, вызванное процессом неуклонного возрастания экономической мощи отдельных представителей монгольской знати. Этому способствовали грабительские войны и дань с подчинённых народов. При этом монгольские улусы фактически представляли собой самостоятельное в экономическом отношении объединение, удовлетворявшую собственными силами все жизненно важные потребности. Характерным примером в этом отношении являлся Хорезм, улусбек (высший военно-административный чиновник) которого считал себя не правителем одного из улусов Золотой Орды, а главой государства, находящегося в вассальной зависимости от хана. Темники, стоявшие на социальной лестнице несколько ниже улусбеков, также располагали огромными материальными ресурсами и большой судебной и административной властью в пределах своих владений. Каждый из крупных золотоордынских феодалов получал со своих земельных владений немыслимые доходы от 600 тыс. до 1 млн 200 тыс диргемов — серебрянных монет, имевших хождение в Золотой Орде. Политическая власть феодалов опиралась и на собственные значительные дружины, численность которых могла доходить до 30 тысяч хорошо вооружённых всадников.

Военная и экономическая мощь отдельных феодалов становилась грозной силой в случае объединения нескольких представителей власти. Центральная власть не имела возможности сколь-нибудь существенно влиять на действия крупной аристократии и начала терять авторитет во многих завоёванных землях. Заметно сократилась внешнеполитическая активность Золотой Орды — дипломатическая и военная.

Хан Золотой Орды Узбек умер в 1341 году. Его престол согласно воле отца занял старший сын Тинибек. Но в 1342 году он был убит третьим сыном Узбека Джанибеком, который убрал заодно и второго своего брата Хызыра. Других братьев не было.

При Джанибеке Улус Джучи достиг наивысшей мощи. В результате успешной войны с Ираном был присоединён Азербайджан, в результате чего Золотая Орда достигла своих максимальных размеров и включала Западную Сибирь, Булгарский Улус (Среднее Поволжье), Белую Орду (Казахстан, Хорезм), Синию Орду (Кубань, Дон, Крым), Кавказский Улус (включая Азербайджан). Средняя Азия вместе с Северо-Восточной Русью входили в то время в состав одного государства — Золотой Орды.

Вскоре после возвращения из похода на Кавказ Джанибек заболел и умер в 1357 году. Его сын Бирдибек хорошо знающий о желании разных групп ордынских феодалов посадить на ханский престол своего человека, при первом же известии о болезни отца бросил только что завоёванный северный Иран буквально на произвол судьбы и поспешил в столицу, опасаясь потерять нечто значительно большее — престол. Придя к власти, он немедленно созвал к себе всех царевичей и за один раз всех их уничтожил, не пощадив даже 8-месячного брата. Русская летопись сообщает, что он убил 12 братьев. При этом он боялся не столько самих царевичей, сколько тех феодальных групп, которые могли любого их них без особых затруднений сделать ханом.

Однако убийство Бирдибеком всех своих братьев привело к отсутствию прямых наследников золотоордынского трона. После его смерти не осталось никого из представителей правившей в Золотой Орде династии, восходящей по прямой линии к внуку Чингисхана. Началась смута. За 20 лет междоусобной войны на престол претендовало более 20 ханов, причём имена некоторых из них известны только по найденным монетам. Огромное, мощное, казавшееся несокрушимым, государство на глазах разваливалось.

Именно в то время на первые роли вышел Мамай. Он занимал при Бердибеке должность беклярибека, высшую в государстве, да к тому же был женат на дочери хана. В Золотой Орде после хана по рангу следовали везир и беклярибек. Везиру подчинялся диван из нескольких палат во главе с секретарями. Диван — это государственный совет, состоявший из членов царственной династии (огланы-царевичи, братья или другие мужские родственники хана), крупных феодалов-князей, высшего духовенства, больших военачальников. Беклярибеку подчинялись: верховный суд, внешняя политика, армия, четыре улусбека, которым подчинялись 70 темников во главе областей, а им, в свою очередь, правители районов и городов (тысячники).

Сам Мамай не принадлежал к роду Чигисидов, а законными правителями в Золотой Орде и других монгольских государствах считались лишь те, кто по прямой линии родства восходил к Чингисхану. Поэтому он предпочёл, во избежания излишних страстей вокруг вопроса о престолонаследии, протолкнуть на трон свою марионетку, управляя за его спиной. К слову сказать, также поступил и в Хорезме Тимур.

После смерти Бердибека (август 1359) на престол сел некто Кульпа (август 1359 — январь 1360), неизвестного происхождения, то есть самозванец. Он убил часть верных прежнему хану эмиров, а против остальных начал войну. Одним из таких эмиров был Мамай, который тем временем захватил власть на правобережье Волги. Затем ханом был, опять-таки самозванец, выдававший себя за сына Джанибека, Наврус (январь 1360 — июнь 1360), который убил Кульпу. Наврус, в свою очередь, был свергнут в результате заговора и убит представителем кок-ордынских Джучидов Хызром (в русских летописях — Хидырь), который правил до августа 1361 года, когда был, по установившейся традиции, убит. Убил его родной сын Тимур-ходжа.

Первым марионеточным ханом при Мамае стал Абдуллах (не то сын, не то внук Узбека), правивший с 1361 по 1369 годы. В 1361 году Мамай выступил против Тимур-ходжи, вынудил его бежать и вскоре Тимур был убит. Он правил всего две недели. Мамай с Абдуллахом ушли в принадлежащий Мамаю улус Крым, где стали накапливать силы для решительного удара и захвата столицы. Сидевшие в Сарае феодалы обратились за помощью в Кок-Орду (располагавшуюся в Казахстане и Западной Сибири), где у власти также находились также представители династии Джучидов, но другой её линии, ведущей начало не от Батыя, а от Орды, старшего сына Джучи. В результате в Сарае оказался Ордумелик, который, правда, был там всего около месяца.

Появление на сарайском престоле представителя Кок-Орды пришлось не по душе многим золотоордынским феодалам. Причиной этого были не только их сепаратистские планы, но и сложившаяся историческая традиция. Согласно её государство Золотая Орды (Улус Джучи) состояло из двух крыльев: правого — Ак-Орда (Белая Орда, Улус Бытыя со столицей в Сарае на Волге) и левого — Кок-Орда (Синяя Орда, Улус Орды-Эджена со столицей в Сыгнаке на Сырдарье). Причём, главенствующую роль всегда играла Ак-Орда, и правившие здесь ханы династии Батыя назначали и утверждали ханов Кок-Орды. Ханы Узбек и Джанибек продолжали пользоваться этой привилегией. В итоге местная аристократия, недовольная появлением на сарайском престоле представителя Кок-орды, выдвинула нового претендента на верховную власть — Кильдибека (октябрь 1361 — сентябрь 1362). Русские и восточные источники единодушно утверждают, что он был самозванцем, выдававшим себя за сына Джанибека.

Кильдибек погиб в сражении с Мюридом (сентябрь 1362 — 1363), сыном ханом Хызры. Тем временем из Крыма подошёл Мамай. Столкновение войск Мюрида и Мамая не принесло никому окончательной победы. Мюрид вынужден был отойти на левый берег Волги в Сарай ал-Джедид, уступив правобережные улусы Мамаю. В результате под его контролем оказались все степные пространства от Крыма до Волги.

После этого в Сарае ал-Джедиде сидело ещё 14 ханов, пока окончательно не утвердился Тохтамыш, потомок Джучи. За это время Мамай трижды на короткое время захватывал Сарай ал-Джедид. Он всеми средствами стремился стать единовластным хозяином всей территории государства. В результате его мятежа Золотая Орда раскололась на две враждующие части, границей между которыми стала Волга. Районы между Волгой и Доном, Северный Кавказ, Причерноморские степи и Крым находились под властью Мамая и его марионеток. Левобережье со столицей государства Сараем ал-Джедид и прилегающими к нему районами составляло противовес Мамаю.

Каждый хан, сидевший в Сарае, требовал, чтобы русские князья являлись к нему за ярлыком. Некоторое время так и было, но ханы менялись столь быстро, что в Орду перестали ездить. Мамай, занятый междоусобицей, с 1361 по 1373 годы ни разу не пытался организовать военных акций против Руси, предпочитая действовать исключительно с помощью послов. Московский князь успешно использовал такую ситуацию для упрочения своего положения, причём, не последнюю роль в этом играли многочисленные подарки самому беклярибеку и его окружению. В отношениях между Дмитрием Ивановичем и Мамаем до лета 1374 года не было каких-либо серьёзных конфликтов, которые, постепенно назревая, могли бы привести к резкому и неожиданному разрыву. Наоборот, Москву вполне устраивала сложившаяся в 60-е годы практика отношений с Мамаем, которые сохраняли видимость мирных и даже дружелюбных, поддерживаясь поездками в Орду и поднесением даров. Так получалось не только вследствие умелой дипломатии, но и по причине занятостью Мамая попытками объединить Золотую Орду под своей властью. Такая ситуация была явно на руку русским князьям, и потому сам Дмитрий был заинтересован в её возможно более долгом сохранении, а не в переходе к открытой конфронтации.

Неожиданное нападение Мамая на Рязань в 1373 году было немотивированным. О причинах резкого обострения взаимоотношений Мамая и князя Дмитрия можно строить только версии, поскольку летописи этого не объясняют. В 1374 году ситуация для Мамая ухудшилась, и он потребовал от московского князя большей дани или участвовать своими полками в борьбе за ордынскую столицу, а тот отказался. Великий князь Дмитрий почувствовал силу и твёрдо решил не уступать монголам.

Возможно, Мамай предполагал и дальше управлять Русью с помощью послов. Когда начался конфликт с московским князем, Мамай направил значительное посольство в Нижний Новгород. Он хотел наказать Дмитрия Ивановича за неповиновение, лишив его великого княжения, и выдать ярлык на владимирский стол Дмитрию Константиновичу Суздальскому. Однако тесть московского князя от этих интриг отказался. В результате сопровождающий посольство отряд был перебит, посол арестован. Мамай понял, что русские взбунтовались. А монгольский принцип был в этом отношении прост: любое сопротивление подавляется немедленно и беспощадно. Мамай с неизбежностью начал готовить карательный поход.

Для ослабления влияния московского князя Дмитрия Мамай снарядил второе посольство с той же целью в 1374 году, но теперь к тверскому князю Михаилу Александровичу. Тот не заставил себя долго уговаривать и принял ярлык на великое княжение. В результате Мамай достиг желанной цели: Дмитрий формально был лишён великокняжеского стола, что, естественно, вызвало военный конфликт между ним и Тверью. Тверской князь напал на Торжок (владение Новгорода) и Углич (владение Москвы), но это вызвало поход против него почти всех северо-восточных князей. Михаил вынужден был признать себя младшим братом московского князя и согласиться участвовать в войнах московского княжества с Ордой, как в оборонительных, так и наступательных.

С 1374 года события начали приобретать всё более напряжённый характер, причём Дмитрий сознавал неизбежность крупного конфликта и готовился к нему. Об этом можно судить хотя бы по тому, что московский князь не придерживался позиции пассивного ожидания, а перешёл к активной обороне, основу которой составляет недопущение врага на свою территорию.

Владения Мамая перед Куликовской битвой
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

Политический и военный опыт Мамая позволил ему оценить мощь Дмитрия Ивановича и начать всестороннюю военную и дипломатическую подготовку для решающего удара по окончательно вышедшей из повиновения Москве. Мамай знал о событиях, происходящих на неподконтрольной ему левобережной части Золотой Орды, и о появлении здесь нового сильного соперника Тохтамыша, имевшего к тому же юридические права на золотоордынский престол, поскольку он принадлежал к роду Чингисидов. Появившийся в Сарае ал-Джедиде сильный хан мог заявить о своих правах сюзерена на все земли мамаевой Орды, и попытаться привлечь московского князя в качестве временного союзника в борьбе против Мамая. Поэтому вернуть к покорности русские земли нужно было до того, как начнётся решающая схватка с Тохтамышем. Обострения между Москвой и Мамаем стали нарастать, и закончились Куликовской битвой.

После поражения Мамай пытался собрать силы для организации нового похода на Русь. Кое-какую рать он собрал, но сражаться пришлось не с русскими князьями. К осени 1380 года Тохтамыш завладел уже всем левобережьем Волги. Затем он переправился на правый берег и встретился с Мамаем на реке Калке. Согласно летописям, сражения как такового не было, так как соратники бердибека присягнули новому хану. Мамай бежал в Крым, где и был убит своими союзниками генуэзцами.

При Тохтамыше закончился 20-летний период смуты в Золотой Орде, который мог привести к её распаду. Хан сосредоточил в своих руках власть над всеми улусами Золотой Орды, восстановив её былую мощь.

Уже в 1381 году на Руси появились ханские послы, которые потребовали, чтобы князья явились в Сарай ал-Джедид к Тохтамышу. Князья пограничных княжеств нижегородский и рязанский вынуждены были признать себя вассалами Орды, но Дмитрий Иванович Донской отказался это сделать, поскольку речь шла о восстановлении власти Золотой Орды, о выплате дани и несении повинностей в тех размерах, которые существовали до ордынской смуты. То есть вся борьба с Мамаем оказывалась напрасной.

Тохтамыш стал тайно готовить поход на Русь. В 1382 году он внезапно вторгся в русские земли. В Москве, узнав о нашествии, не знали как поступить и стоит ли сопротивляться. Великий князь покинул столицу и отправился в Кострому, чтобы собрать военные подкрепления. Оборону города возглавил призванный москвичами князь Остей — внук великого князя Литовского Ольгерда, сын не то Андрея Полоцкого, не то Дмитрия Брянского. Тохтамыш осаждал Москву три дня, и с помощью обмана в конце-концов захватил её. Город подвергся полному разгрому и грабежу, от 12 до 24 тысяч жителей было убито. Затем последовало разорение Владимира, Переяславля, Юрьева, Звенигорода, Можайска, Рязанской земли.

После похода на Москву Тохтамыш задержал на долгое время в своей ставке в качестве почётных заложников сыновей всех русских великих князей: Василия Дмитриевича Московского, Александра Михайловича Тверского, Василия Дмитриевича Нижегородско-Суздальского, Родослава Ольговича Рязанского. Причём, московскому княжичу было только 12 лет.

Вассальные отношения Руси по отношению к Золотой Орде были восстановлены. Дань продолжалась выплачиваться, хотя и не так регулярно. Казалось, Руси ещё долго не освободится от ордынского ярма. Но неожиданно пришла помощь с юга. Золотая Орда была основательно потрясена, Тохтамыш лишился престола. Как говорится, кто его породил, тот его и убил. Это был знаменитый и непобедимый Тимур.

Империя Тимура на современной карте
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

Тимур не проигрывал сражений. Он был как всесокрушающий ураган, проносившийся через горы, степи и пустыни, сея смерть и неслыханные опустошения. Один за другим падали крупнейшие города Востока: Дели, Кабул, Шираз, Багдад, Дамаск, Антиохия, Алеппо. На севере он дошёл до Ельца, но дальше в русские земли не вторгался. Лучше и не думать о том, что ждало бы Русь, если бы это случилось — это было бы намного ужаснее, чем при Батые.

Тимур был невиданно жесток. Во время очередного восстания против него в 1383 году, он захватил Исфизар, город к югу от Герата (Афганистан), и много жителей попало в плен. Вместо того, чтобы казнить их на месте, Тимур решил дать пример, доказывающий, к чему может привести любое восстание. Он построил башню из ещё живых пленников. «Почти 2000 рабов были уложены один на другого живыми вперемежку с камнями и кирпичами, чтобы их жалкие останки могли служить памятником, предостерегающих остальных от восстаний», — написал Шарафаддин Язди, персидский историк. Воодушевлённый этим зверством, Тимур повёл армию в 100000 человек в Систан, юго-западную провинцию Азербайджана. Зарандж, её процветающая столица, оказал ожесточённое сопротивление. Тимур опустошил город, не оставив ни дерева, ни стены, и полностью уничтожил его так, что не осталось и следа. Мужчины, женщины и дети были перебиты до последнего, от стариков до младенцев в колыбели. Мельницы, поля и, что хуже всего, каналы и арыки были уничтожены. В самое короткое время пустыня вернулась, и пески поглотили всё. Некогда зелёная провинция превратилась в Дешт-и-Марго — Пустыню смерти.

Великий полководец родился в апреле 1336 года в городке Кеш на юге нынешнего Узбекистана. Тимур означает «железо». На Западе грозного завоевателя называли Тамерлан. Тимур не был Чингисидом, поэтому не принимал ханского титула и довольствовался званием «великого эмира» — ханами при нём считались потомки Чингисхана Суюргатмыш-хан (1370—1388), а затем его сын Махмуд-хан (1388—1402). Владения Тимура простирались от Гоби до Мраморного моря и от Иртыша до Ганга, а его столица Самарканд был центром просвещения, промышленности, наук и искусств.

Тохтамыш вёл свою родословную от Тука-Тимура, сына Джучи, старшего сына Чингисхана. Его отец был Туй-Ходжа, правитель Мангышлака и влиятельный чиновник, при Урус-хане. После того, как Туй-Ходжа был казнён по приказу Уруса за неповиновение, молодой Тохтамыш, опасаясь за свою жизнь, в 1376 году бежал в Самарканд, столицу Тимура.

Тимур вёл войну против хана Белой Орды Уруса, который старался расширить границы своей империи, прямо угрожая владениям Тимура, находившимся на юге от неё. Отвлечь Уруса от этих планов, заставить его гасить междоусобицу в Золотой Орде можно было, натравливая на него Тохтамыша.

Тимур приютил Тохтамыша, выучил его искусству войны, а во 1370-х годах время от времени помогал ему собрать и вооружить армию. Урус постоянно громил Тохтамыша, которому в очередной раз приходилось бежать под крыло Тимура. Но спустя некоторое время он снова возвращался во главе новой армии. Иногда Тимур даже сражался рядом с ним.

Действия Тимура принесли успех — Урус-хан был устранён. Он умер в 1378 году, на престол сел его третий сын Тимур-Малик, которого сменил Тохтамыш, вставший во главе Золотой Орды.

Взаимоотношения Тимура и Тохтамыша были весьма своеобразными. Сначала Тимур помог Тохтамышу спастись от смерти и более того, стать ханом Золотой Орды. А затем хан Тохтамыш решил забрать часть земель Тимура, полагая, что с ним нечего считаться, поскольку Тимур был хоть и влиятельным, но всего лишь эмиром и не был голубой крови, то есть Чингисидом.

В 1386 году Тохтамыш захватил Тебриз, столицу тогдашнего Азербайджана, и тем самым вступил в прямое соперничество с Тимуром, который также нацелился на этот город. Не в характере Тимура было оставлять вызов без ответа. Неспособность дать решительный ответ, по его мнению, означало бы признание собственной слабости и приглашение к новым атакам.

Тебриз (сейчас в Иране) был одним из крупнейших городов мира за пределами Китая. Он стоял на пересечении самых оживлённых международных торговых путей. Тебриз был фантастически богат. Караваны постоянно передвигались по дороге на Хорасан (историческая область, включавшая территории нынешних Ирана, Афганистана, Узбекистана, Туркмении и Таджикистана с городами Самарканд, Бухара, Балх, Герат, Мерв, Нишапур), которая начиналась в Багдаде и вела до самой границы с Китаем. Другие караваны прибывали из Каира, Константинополя и Трапезунда на западе, из Дамаска, Антиохии (третий по значению город ещё в Римской империи после Рима и Александрии) и Алеппо в Сирии. Пилигримы и торговцы путешествовали по хорошо утоптанной дороге из Мекки на север, к Багдаду и Тебризу. Из Индии прибывали ещё более диковинные торговцы, которые двигались по суше из порта Ормуз (когда читаешь про все эти города, караваны, торговые пути, отчётливо осознаёшь, каким же медвежьим углом, да ещё и небольшого размера, была в то время Русь).

Тохтамыш привёл армию в 90000 человек, и как описывал Ядзи, они «разграбили город и творили всевозможные жестокости и мерзости. Опустошение было всеобщим, и все богатства, диковины и редкости вывозили целые шесть дней».

Зимой Тимур получил новую тревожную для него новость: Тохтамыш совершил ещё одну вылазку в стратегически важный район Дербента на западном берегу Каспийского моря. Это был коридор, связывающий только что приобретённые владения Тимура — нынешние Грузию, Армению и Азербайджан — с севером. Часть авангарда Тохтамыша была захвачена, но не убита, а отправлена назад к хану с письмом от Тимура, в котором он напоминал Тохтамышу о своей прежней помощи.

В самом конце 1387 года Тимур праздновал мирную капитуляцию богатую столицу Персии Шираза (на юге нынешнего Ирана). В это время из Самарканда пришли ужасные вести: Мавераннахр (то есть империя Тимура с городами Самаркандом, Бухарой, Хивой) был атакован. Вражеские силы окружили Бухару. Была разграблена долина Кашкадарьи, где родился Тимур.

Это был тяжёлый удар. К середине 1380-х годов Тимур правил землями, или хотя бы завоевал их, простирающимися на запад от Самарканда до Грузии и пределов Оттоманской империи. Хотя большинство этих территорий приходилось время от времени покорять снова, именно Тимур и никто другой мог сказать, что они ему принадлежат. Но пока он завоёвывал новые земли, его противник совершил молниеносный набег туда, где его совершенно не ждали. Самарканд, столица империи, оказался под угрозой. Это был самый серьёзный вызов, с которым когда-либо сталкивался Тимур.

Реконструкция лица Тимура, выполненная по черепу, извлеченному из его гробницы. Антрополог Михаил Герасимов
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

Теперь Тимур столкнулся с противником совсем иного масштаба, чем все, с кем он встречался раньше и кого громил. Сын обратился против приёмного отца, хан Золотой Орды жаждал войны. Хотя Тохтамыш долгое время пользовался гостеприимством Тимура, он вполне резонно мог считать Тимура самозванцем, в лучшем случае мелким князьком. Также Тохтамыш относился и к Мамаю, который, как и Тимур, не был Чингисидом, и потому никогда не мог быть законным ханом.

Тохтамыш быстро забыл, как щедро одарил его Тимур, когда оборванный беглец в 1376 году прибыл к его двору, как финансировал его неоднократные походы с целью отвоевать ханство и даже сам сражался бок о бок с ним, чтобы посадить Тохтамыша на трон. Такую неблагодарность Тимур не мог простить, тем более, что Тохтамыш всё время пытался продвинуться на юг, в земли, на которые он не имел права претендовать.

С точки зрения Тимура война с Тохтамышем становилась совершенно неизбежной. Его северный сосед мог постоянно вторгаться в Мавераннахр, поскольку монгольским ордам постоянно требовалась новая добыча. Тохтамыша следовало нейтрализовать и уничтожить.

Осенью 1388 года Тимур вернулся в Самарканд и начал готовиться к походу против Тохтамыша. А зимой пришли новые неожиданные известия. Несмотря на скверную зимнюю погоду Тохтамыш во главе многочисленной армии перешёл Сырдарью снова вторгся в Мавераннахр. Тимур решил немедленно выступить, хотя советники предлагали дождаться весны. Армия Тимура встретила авангард Тохтамыша и отбросила его обратно за Сырдарью. Вскоре начался сильный буран, лошади вязли в снегу, и войска вернулись домой.

Походы Тимура, в том числе и против Тохтамыша
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

В январе 1391 года Тимур с армией в 200 000 человек выступил на север. Он двигался через территорию нынешнего Казахстана. К апрелю добрались до гор Улытау. Поход был трудным, через три месяца начались проблемы с едой. Тимур устроил грандиозную охоту и мяса стало вдоволь. Постепенно войска дошли до реки Тобол, притоке Иртыша. 11 мая армия подошла к реке Урал, а ещё через неделю достигла реки Самара. Армия всё ещё не встретилась с Тохтамышем. Время означало для Тимура всё, так как он должен был или навязать бой Золотой Орде или привести свою армию в обжитые земли до окончания лета. Задержки были самым надёжным оружием Тохтамыша, и он умело им пользовался.

Наконец, конные разъезды стали натыкаться на арьергард ордынцев. Отступая на север Тохтамыш опустошал землю позади себя, превращая её в выжженную пустыню.

В июне армии, в конце-концов, сошлись. По некоторым данным у Тимура было 150 тысяч против 200 тысяч воинов у Тохтамыша. Битва произошла между нынешними Самарой и Чистополем, в Татарстане. В какой-то момент Тохтамыш бросил свою армию и бежал с поля боя. В панике вся армия обратилась в беспорядочное бегство под напором войск Тимура. Историк Язди писал, что воины гнались за противником «на протяжении 40 лиг, и ничего нельзя было видеть, кроме рек крови и равнины, покрытой мёртвыми телами».

Добыча была огромной. Самые бедные войны получили столько лошадей, что не могли пригнать их в Самарканд. Те из ордынцев, которые не были убиты на месте, попали в рабство. На месте Тохтамыша в Орде появились другие правители.

В 1392 году Тимур отправился в очередной поход и дошёл до Багдада, который сдался без боя. В 1394 году до него дошли вести, что Тохтамыш снова собрал армию и заключил против него союз с султаном Египта.

Тимур перезимовал возле Каспийского моря. Никогда со времён Чингисхана в том районе не появлялась столь огромная армия. Правый фланг стоял на берегах Каспия, а левый достигал подножия гор Эльбурса, что в нынешнем Иране. Тимур прошёл через Дербентский проход, пересёк Грузию и вышел на территорию нынешней Чечни. В апреле 1395 года на реке Терек недалеко от нынешнего Грозного Тимур настиг своего врага. Состоялась битва, в которой войско Тохтамыша потерпело поражения, а сам хан сбежал.

После сражения на Тереке Тимур в преследовании Тохтамыша двинулся на северо-восток к Астрахани, а затем на север к Сараю ал-Джедиду.

Арабский путешественник Абуабдаллах Мухаммед Ибнбатута (1304-1377) в книге «Подарок наблюдателям по части диковин стран и чудес путешествий» описал столицу Золотой Орды: «Город Сарай — один из красивейших городов, достигший чрезвычайной величины, на ровной земле, переполненный людьми, с красивыми базарами и широкими улицами. Однажды мы поехали верхом с одним из старейшин его, намереваясь объехать его кругом и узнать объём его. Жили мы в одном конце его и выехали оттуда утром, а доехали до другого конца его только после полудня, совершили там молитву полуденную, поели и добрались до нашего жилища не раньше, как при закате. Однажды мы прошли его в ширину; пошли и вернулись через полдня, и всё это сплошной ряд домов, где нет ни пустопорожних мест, ни садов. В нём 13 мечетей для соборной службы; одна из них шафийская. Кроме того, ещё чрезвычайно много других мечетей. В нём живут разные народы, как то монголы — это настоящие жители страны и владыки её; некоторые из них — мусульмане; асы, которые мусульмане; кипчаки; черкесы; русские и византийцы, которые христиане. Каждый народ живёт в своём участке отдельно; там и базары их. Купцы же и чужеземцы из обоих Ираков, из Египта, Сирии и других мест живут в особом участке, где стена ограждает имущество купцов» (Тизенгауен В.Г. «Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды» т.1). Базары Сарая были набиты металлическими изделиями, кожами, шерстью, зерном, лесом и рабами.

Тимур город сжёг дотла. Решив добиться того, чтобы Тохтамыш больше никогда не стал военной угрозой, Тимур видел единственный путь к этому в разорении торговых и промышленных центров Золотой Орды. Большую армию могло содержать только процветающее государство, а процветание зависело от торговли.

После Сарая Тимур двинулся в направлении Москвы и дошёл до Ельца (353 км от Москвы), который полностью разрушил. Москва ему была не нужна. Он разграбил Дамаск, Багдад, Алеппо, Герат, и что после этого он забыл в этой ничтожной и грязной деревушке? Те же самые соображения несколько лет спустя спасли Европу. После сокровищ Дели не нужны были Тимуру захолустные, нищие Париж и Рим.

Когда армии Тимура повернули на юг в более тёплые и приятные места, за его спиной осталась опустошённая Золотая Орда, разодранная на части междоусобной борьбой. Арабский историк Ибн Арабшах (1392-1450) описывал, что некогда могучее ханство стало «пустыней и пустошью, жители разбежались, рассеялись, исчезли и погибли». Сарай ал-Джедид был восстановлен в 1402 году, но уже никогда не смог достичь прежнего великолепия и блеска.

Тохтамыш в 1396 году захватил Крым, а в 1398 году был разбит другим претендентом на трон Золотой Орды Едигеем, после чего бежал в Литву к князю Витовту. В 1406 году он снова сразился с Едигеем, потерпел поражение и был убит в поединке с победителем.

Эмир Едегей (он не был Чингисидом) предпринял попытку восстановить Улус Джучи. Управляя страной от имени ханов Шадибека (1400-1407), Булата (1407-1411) и в начальный период правления Тимура (1411-1412; это другой Тимур, не из Самарканда) , он добивался на короткое время относительного единства страны. Однако постоянная политическая оппозиция в лице Тохтамыша, а после его гибели в 1406 году, его сыновей, не позволила эмиру добиться прочных результатов. Более того, в одном из междоусобных столкновений он погиб в 1419 году.

Распад Золотой Орды
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

С этого времени Орда как единое государственное образование фактически перестает существовать, начался активный процесс её распада. В 20-е годы XV века от Орды отпадают восточные владения: образовываются Сибирское, Казахское, Узбекское ханства и Ногайская орда. На протяжении 1438-1445 годов свергнутый хан Улуг-Мухаммед ведёт самостоятельную политику, которая завершается появлением на карте Восточной Европы самостоятельного Казанского ханства. С событиями 1445 года исследователи связывают организацию Касимовского ханства. В 1460-е годы начинается активная борьба за самостоятельность Крымского и Астраханского улусов, продолжающаяся с разной интенсивностью и переменным успехом вплоть до 1502 года. Самым крупным осколком Улуса Джучи оказывается Большая (или Великая) Орда, занимавшая кочевья от Днестра до левобережья Волги. Однако с 1456 года, с потерей Ак-Кермана, который захватили турки, татары Большой Орды не рискуют кочевать даже в правобережье Днепра. Не часто они появляются и в левобережье Волги.

Золотая Орда раскололась на несколько частей, её величие осталось в прошлом, в конце-концов она стала частью России, а Улус Джучи исчез навсегда.

Нахождение русских земель Северо-Востока в составе Золотой Орды существенно сказалось на дальнейшей истории России. По мнению русского философа Николая Александровича Бердяева (1874-1948), это, в том числе, радикально сказалось на наших отношениях с Западом: «Можно вполне согласиться с тем, что татарское иго имело огромное, не только отрицательное, но и положительное значение в русской истории, что оно способствовало выработке в русском народе самостоятельного духовного типа, отличного от западного» («Евразийцы», журнал «Путь», № 1, стр. 137, 1925 г.).

Как сформировалось Московское царство

Современное российское государство начало формироваться с того дня, когда несколько племён решили пригласить для управления своими землями профессиональных воинов и торговцев — варягов. Был заключён договор, что варяги защищают внешние границы и торговые пути и осуществляют судебные функции. Племена же, в свою очередь, обязались оплачивать этот труд, эта плата называлась данью.

Варяг, имя которого неизвестно, но все называют его Олег, из Новгорода отправился в Киев и отбил город у седевших там его соплеменников Аскольда и Дира. Олег подчинил себе ещё несколько племён и стал первым русским государем. Образовавшееся объединение было крайне неустойчиво, поскольку племена объединяла только уплата дани одному князю, сидевшему в Киеве и который защищал их от внешних врагов.

Ситуация изменилась радикально после принятия Русью православия. На востоке европейского континента появилась новая общность людей — русские. По происхождению они могли быть славянами, финнами или литовцами, но независимо от этого их звали русским, если они были православными.

Объединение, созданное Олегом, просуществовало до Ярослава Мудрого, создавшего первое государство на русских землях, которое, постепенно развиваясь, стало современной Россией. На этом этапе развития русского государства можно выделить трёх людей, сыгравших особую роль в нашей истории: Олега Вещего, который объединил племена; Владимира Святого, который усилил это объединение введением общего вероисповедания и Ярослава Мудрого, который укрепил всё установлением законов. Конечно, нужно отметить ещё и тех неизвестных нам людей, которые приняли и осуществили мудрое решение пригласить для единого управления племенами профессионалов со стороны.

Ярослава прозвали Мудрым за введение первого русского законодательства. Он был сыном Владимира I Святого и полоцкой княжны Рогнеды Рогволодовны. В «Повести временных лет» сказано: «Этот Рогволод пришёл из-за моря и держал власть свою в Полоцке». Так что отец её не был славянином. Сам Владимир был сыном варяга Святослава Игоревича и ключницы Малуши, родом из Любеча. Татищев считал Малка Любчанина, отца Малуши, купцом из балтийского Любека, то есть из Германии. Таким образом, неизвестно, сколько славянской крови было в родителях Ярослава Мудрого, и была ли она вообще. Но вряд ли это существенно. После Елизаветы Петровны на российском престоле сидели одни немцы, что не мешало называть их и царём-батюшкой и отцом-императором и императрицей-матушкой русского народа. При том, их именовали ещё и Романовы, хотя мужская линия дома Романовых прекратилась со смертью Петра II.

Заслугой Ярослава Мудрого была в том, что он первым из князей занялся обустройством русского государства. У его предшественников были цели по-проще: захватить побольше земель, наладить с них регулярный сбор дани и обеспечить защиту этих земель от других желающих эту дань забрать. До жизни населения этих земель им дела не было. Ярослав был первый из варягов, кто этими землями начал управлять. Он составил сборник юридических норм, которыми должны были руководствоваться княжеские судьи. Этот сборник, названный Русская правда, положил начало русскому законодательству. Кроме того, Ярослав дал особый Устав, который регулировал юридические отношения, относящиеся к церковной жизни. Тем самым он заложил систему государственного управления Церковью, которую завершил Пётр I созданием Синода. Ярослав не ограничился одним лишь сбором дани. Он строил церкви, собирал библиотеку. При нём перевели хронику Георгия Арматола, по сути — всемирную историю и Кормчую книгу (Номоканон) — собрание правил и законов по церковному устройству.

Ярослав осознавал сам и сумел внушить своим детям, что они не владеют Русью, а служат ей. Варяги помнили, на каких условиях их пригласил ещё Новгород. Конечно, князья постепенно приобретали в собственность какие-то земли, но это делалось путём покупки, а не завоеваний. Но много земель покупать было сложно, поскольку князья часто перемещались из одного княжества в другое.

Мы можем в некотором приближении сравнить удельного князя с нынешним губернатором. Он управляет губернией, имеет много административных прав, но ни территория губернии (области, края, республики), ни её население не являются его собственность. После работы губернатором, скажем, в Астраханской области, его могут перевести в Новосибирскую.

В том, как Ярослав Мудрый определил, какому сыну какие земли передать в управление, видна простая закономерность: чем старше сын, тем богаче волость он получил. Прежде всего это касалось главных городов. Но некоторые из братьев получили ещё и отдалённые и не очень богатые земли. Выбор этих земель, скорее всего имел случайный характер. Однако, для российской истории это получило решающее значение.

Владения Всеволода: Переяславское княжество на юге и Ростовская земля на севере
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

Третий сын, Всеволод, получил в правление Переяславль и Ростовскую землю. Главным был богатый южный Переяславль, а Ростов и Суздаль — как приложения. Никто не мог в год смерти Ярослава предположить, что такой порядок распределения незначительных и расположенных где-то далеко на севере Ростова и Суздаля приведёт, в итоге, к созданию огромной империи.

У Всеволода был сын Владимир, получивший прозвище Мономах, поскольку был женат на дочери византийского императора Константина IX Мономаха. Он был одним из самых выдающихся русских князей. Его потомки создали, в своё время, два новых русских центра — на Северо-Востоке и на Юго-Западе. На престол великого князя Владимир вступил по требованию жителей Киева, считавших его сильнейшим из князей. Он княжил по принципу, что легче и лучше жить в согласии со своим народом, нежели вечно запугивать его силой своей дружины.

Мономах добился решающего разгрома половцев и обеспечил на долгие годы безопасность Руси. Девятнадцать раз он заключал мир с половцами, до сотни князей их отпустил на волю, свыше 200 изрубил и потопил во время своих войн с ними. Решающий поход в 1111 году был общерусским. На Донце кочевники были разбиты, а в 1116 году сын Владимира Мономаха Ярополк в битве на Дону довершил разгром. В 1120 году тот же Ярополк не нашёл половцев на Дону: кочевники ушли вглубь степей.

В итоге этих походов западные кочевья между Доном и Карпатами были приведены к покорности. Половцы, жившие на этой территории, вошли в состав Руси на началах автономии и, будучи некрещёными, стали называться «свои поганые» (от латинского paganus – «язычник»). Таким образом, Владимир Мономах за годы своего великого княжения с 1113 по 1125 годы решил в значительной мере половецкую проблему.

Мономах оставил своему сыну Мстиславу Великому практически единое государство. Только Полоцкое княжество существовало само по себе. Ярослав Мудрый не передал его в управление ни одному из своих сыновей, поскольку ещё Владимир Святой отдал это княжество своему сыну от полоцкой княжны Рогнеды Изяславу. Потомки Изяслава и княжили здесь. Мстислав, продолжаю линию своего отца по объединению русских земель, захватил Полоцк. Он взял в плен князей полоцких и выслал их в Византию, а в Полоцке посадил своего сына Изяслава. Наступил период, когда вся Русь стала единой. Мстислав Великий княжил недолго (1125-1132), но пользовался таким уважением, что был канонизирован Русской Церковью.

С Мономаха началась история появления второго, после Киева, русского центра — Владимира на Клязьме, вокруг которого со временем и началось создаваться Московское царство. У него было восемь детей. Одним из них был Юрий, впоследствии прозванный Долгоруким. История московских княжеств и царств начинается с того дня, дата которого нам неизвестна, когда Владимир Мономах посадил Юрия княжить в Ростове.

Князь Юрий Владимирович основательно обустраивал Ростовский край, поскольку он при жизни отца и старшего брата Мстислава Великого почти в продолжение тридцати лет не был обеспокоен никакими делами на стороне и не принимал никакого участия в далёких приднепровских междоусобиях. В летописях не встречается ни одного известия, чтобы Юрий вызывался отцом или братом в Киев, чтобы ему давались какие-либо поручения в Приднепровье, так что летописцы за всё это время как бы забыли о первом Ростово-Суздальском князе и только один раз упомянули о нём под 1107 годом, по случаю женитьбы его на дочери половецкого хана Аэны. Может быть, Юрий в продолжение этого времени бывал несколько раз в Киеве у отца или брата, но только за советом или за помощью в своём ростовском деле. То, что ни отец, ни брат не отвлекали его от Ростова, оказалось благом: при своей неусыпной деятельности и при свободе от посторонних занятий он существенно преобразовал здешние места. Некогда окраина земли русской, Ростовский край по своему развитию настолько приблизился к уровню приднепровских городов, что сын Юрия Андрей Боголюбский, проживший в детстве в Ростове и Суздале, пришёл к выводу, что здесь должен быть новый центр Руси.

То, что Киев перестал быть сосредоточием русской государственности, имело под собой объективные основания. Хотя толчок к объединению русских земель и был дан первоначально новгородским Севером, центр русской жизни оказался не в Новгороде, а в южном Киеве. Киев лежал почти в центре торгового пути «из варяг в греки», значительно ближе к главному торговому рынку — Византии, и к тому же близ устьев Десны и Припяти, двух рек, которые, в свою очередь, открывали удобные пути внутрь страны. Будучи расположен на границе лесной и степной полос, Киев являлся удобным перевалочным местом для продуктов севера (лес, меха, мед, воск) и юга (скот, хлебное зерно). Он дальше всех был выдвинут к западу, в сторону Польши и Венгрии, что облегчало общение с этими землями. Киев был, также, удобнее для поддержания культурных связей с Константинополем. Всё это делало город на Днепре узлом торговых, культурных и политических сношений. Кроме того, близость Степи, откуда следовало постоянно ожидать нападений, превратила Киев в важный военный пункт: южная окраина государства требовала постоянного присутствия князя, а из далёкого Новгорода труднее было бы защищать Русскую землю от кочевников.

Однако постепенно политический центр начал перемещаться в двух направлениях: в Галич и во Владимир. Тому были причины как внешнего, так и внутреннего характера. Внутренние причины — междоусобия князей, внешние — борьба со Степью, что имело следствием и то, что через Киев перестал проходить знаменитый путь «из варяг в греки». Торговые сношения Средней Европы с Византией, шедшие в старину через Киев, стали искать новых, более безопасных путей, уклоняясь ближе к западу, через Львов на юг, минуя Приднепровье.

В середине XI века половцы, большое и сильное племя, заняли нынешние южнорусские степи и начали свои вторжения на Русь. Юг, а с ним и главный центр тогдашней политической жизни — Киев, очутились в положении вечной войны. Спокойная жизнь закончилась. Русские князья вступали в соглашения с половецкими ханами, брали у них дочерей себе в жены, обменивались заложниками, но всё это давало лишь временную, краткую передышку, тем более ненадежную, что мирный договор с одним ханом не исключал вражды с остальными.

Ситуация усугублялась ещё и тем, что князья, в безрассудстве междоусобных страстей, вместо единодушного действия против общего врага, нередко сами открывали ему путь в русские земли, прибегая к его военной помощи. Эта помощь покупалась дорогой ценой. Области, по которым проходили кочевники, лежали опустошёнными и безлюдными. Особенно дружил с половецкими ханами черниговский князь Олег Святославович. Неоднократно приводил он с собою половецкие полки, и летопись отмечает его не как Святославовича, а как Гориславовича.

Половецкая сила, отодвинутая было во времена Мономаха и его сына, Мстислава, за Дон, всё равно напирала на южное Приднепровье, но теперь уже не без содействия самих русских князей, которые нанимали степняков для участия в своих походах. Плата была — разграбление русских же городов. Больше всего страдали от половцев пограничные земли: Черниговская, Киевская и особенно Переяславская. Природа создала здесь наилучшие условия для земледелия, между тем поля лежали заброшенными. Пустели не одни поля: из сёл и городов половцы тысячами уводили пленников в свои степи, откуда большая часть их попадала на невольничьи рынки. А когда кочевнику удавалось проникать в самую глубь страны, тогда его добыча принимала особенно большие размеры.

Велико было зло от половцев, но княжеские усобицы многократно его увеличили. Киевской области досталось от них больше всего. Киев обладал особой притягательностью: старший среди остальных городов, самый богатый, он был олицетворением единства княжеского рода и всей Русской земли. Как местопребывание митрополита, главы русской Церкви, он одновременно олицетворял и единство церковное. Киев был крупным коммерческим рынком; он рассылал свои товары в Византию, в Польшу и Чехию; из далекого Регенсбурга сюда приезжали немецкие купцы, русский товар находил себе сбыт в далекой Италии, доходил вплоть до Сицилии. Торговля значительно содействовала богатству и росту Киева. Мерзебургский епископ Титмар в своей «Хронике», написанной между 1012 и 1018 годами, насчитывал в нём 8 базаров и свыше 400 церквей; в 1124 году, по свидетельству летописи, пожар уничтожил в Киеве до 600 церквей. Как бы ни преувеличена была та и другая цифра, очевидно, было что преувеличивать. А немецкий хронист Адам Бременский (умер в 1076 году) называл Киев «соперником Константинополя», «красою православного Востока».

Киев как магнит постоянно привлекал к себе русских князей. Обладание им создавало почётное положение, удовлетворяло их гордость и самолюбие. Но именно потому-то и было особенно трудно удержать за собою Киев. За 23 года (1146-1169) в нём перебывало 8 князей: четверо по два раза теряли город и по два раза возвращались обратно, так что всех вокняжений (смен на престоле) было за это время 12. Из всех соперников и соискателей лишь одному удалось тогда усидеть на киевском столе более 6 лет подряд (Ростислав Смоленский: 1162 - 1169), зато остальные держались на нём всего по нескольку месяцев и даже недель.

Рано или поздно такой порядок должен был неизбежно обесценить Киев. Реальную пользу приносил он всё меньше; обладание им покупалось слишком дорогою ценою — вечными неприятностями, при полной неуверенности в завтрашнем дне. Звание великого князя Киевского превращалось в игрушку, становилось пустым титулом. Общему яблоку раздора, Киеву, не хватало именно того, что является одним из условий всякого сильного государства: политической устойчивости. Это понял Андрей Боголюбский, и когда в 1169 году военное счастье улыбнулось ему и он, завоевав Киев, стал великим князем, то всё же остался по-прежнему жить в своем родовом Суздальском княжестве, не покинув его. Киев перестал быть столицею Русской земли. Экономически подорванный ещё раньше, он перестал существовать теперь и политически. От этого удара ему уже никогда потом не удалось оправиться.

По приказу Боголюбского Киев, после его взятия, в течение трёх дней подвергался разграблению, и это показывает, что для великого князя и его дружины город стал столь же чуждым, как какой-нибудь немецкий или польский замок. Хотя раньше Киев был целью любого князя, Боголюбский оставил в нём наместником своего брата Глеба, а сам вернулся домой — во Владимир.

Неизбежным следствием такого положения дел был отив населения с юга. Эмиграция шла двумя путями: на запад — в верховья Западного Буга и Днестра, в Галич, в сторону Польши, и на северо-восток — всего больше в Ростовскую землю, на Оку и Верхнюю Волгу.

Рассматривать княжеские усобицы лишь как семейную ссору — не совсем верно. Действительно, в соответствии с этикетом того времени, летописцы писали: «князь пошёл», «князь решил» — независимо от того, было ли князю шесть лет, тридцать три года или шёл восьмой десяток. В действительности, боролись между собой стоявшие за князьями военно-политические группировки, выражавшие интересы тех или иных земель распадавшегося Русского государства. Процесс этот, которому исподволь положили решения Любечского съезда князей 1097 года, через 70 лет стал необратимым, и Киевская Русь к началу XIII века начала разделяться на несколько независимых государств.

Окончательно обособились Северо-Восточная Русь и юго-западные земли (Волынь, Киевщина и Галиция). Самостоятельным государством стало Черниговское княжество, выделились Смоленск и Турово-Пинская земля. Обрёл полную независимость Новгород и перестал платить хоть что-то в Киев.

Иногда Русь разделяют на юго-западную и северо-восточную, иногда на южную и северную, иногда на западную и восточную. Все эти разделения — условные, и основаны на географическом соотношении прежнего главного города Киева и нового главного города Владимира на Клязьме, который обычно именуют просто Владимир. Именно Владимир стал центром стал центром Великороссии — той части Руси, которая сохранилась после монгольского нашествия под властью русских князей. Остальная часть Руси часто стала называться Западной Русью. Но все эти обозначения не существовали в древние времена, а были введены историками гораздо позже для удобства разбиения на исторические периоды. Киевской Русью условно обозначается состояние русских земель до монгольского нашествия, иногда — до разорения Киева Андреем Боголюбским в 1169 году.

То, что Россия создавалась на Север-Западе Руси объясняется упадком и разорением юго-западных земель с Киевом и Черниговом. Распространено суждение, что причиной этого упадка стало монгольское нашествие. Логика таких утверждений проста. Киевская Русь XII века было страной очень богатой с великолепным ремеслом и блестящей архитектурой, а уже в XIV веке эта страна запустела настолько, что стала заселяться заново выходцами с северо-запада, то есть из Белоруссии. В промежутке между эпохами расцвета и упадка через эти земли прошли войска Батыя — вот и причина.

Однако, есть много доказательств тому, что упадок Киевской Руси начался во второй половине XII или даже XI веке, когда торговый путь «из варяг в греки» утратил значение вследствие крестовых походов, открывших лёгкую дорогу к богатствам Востока. Монгольское нашествие только способствовало запустению края.

Следует иметь в виду, что Древняя Русь к XIII веку развалилась на составные княжества. Эти княжества помнили ещё, что у них общие предки, но это не имело для них ни малейшего значения и они воевали друг с другом, причём очень жестоко. На одной только битве при Липице новгородцев с суздальцами было убито девять с лишком тысяч людей — столько не потеряли во время войн с монголами.

Поход Батыя в 1237-1242 году произвёл на современников ошеломляющее впечатление. Никто не мог ожидать такой всесокрушающей силы. Но ведь это был всего лишь большой набег, а не планомерное завоевание, на которое у Монгольской империи не хватило бы сил. Ни на Руси, ни в Польше, ни в Венгрии монголы не оставляли гарнизонов, не облагали население постоянным налогом, не заключали с князьями неравноправных договоров. Завоевание и не было целью Батыя. Перед ним стояли две задачи: первая — рассеять половцев, что он и сделал, и вторая — заключить приемлемый мир с оседлыми соседями.

Многие русские города избежали разгрома. Например, Углич, который не сопротивлялся монголам. Всё население попряталось в лесу, за исключением купцов, которым было жалко бросать своё имущество и которые заключили соглашение о выплате небольшой контрибуции лошадьми и продуктами в обмен на пайдзу — охранную грамоту. Так уцелел Углич, и не он один. Уцелели Кострома, Тверь, Ярославль — все города по Волге уцелели именно потому, что они заключили мир с монголами.

Александр Невский понял политику кочевников и решил использовать её для пользы страны. Он заключил союз с Батыем, а затем с его братом Берке. В 1251 году он приехал в стан Батыя, подружился, а потом побратался с его сыном Сартаком.

Но надо понимать, что союз был заключён только тогда, когда немцы начали наступление на Прибалтику, а затем на Псков и Новгород. В 1252 году рыцари, забыв о Ледовом побоище, опять двинулись на Новгород, но Александр привёл на Русь монгольский корпус нойона Неврюя и враги отошли.

В итоге там, где князья просили помощи у монголов, выросла великая держава Россия. Там, где они согласились на подчинение Западу — в Галиции, например, — там они превратились в крепостных мужиков и ни на что уже не были способны.

Помогая Александру, Батый был отнюдь не бескорыстен. В 1253 году в Монголии должен был собраться курултай — общевойсковое собрание — для выбора нового великого хана. Страсти накалились настолько, что проигравшая сторона не просто рисковала головой, а могла её потерять. Силы были почти равны, и каждый лишний друг мог склонить чашу весов в ту или иную сторону. Батыю нужен был надёжный тыл, он поверил Александру и тот его не обманул. Батый, в конце-концов, выиграл: его друг Мункэ стал великим ханом, Батый — главой рода Борджигинов, старого монгольского рода из которого вышел и Чингисхан. Фактически, эти двое разделили империю: Батый правил на западе, Мункэ — на востоке.

Уже при Александре Невском и Батые у Руси с Ордой сложились нормальные отношения, а позже, у московских князей и ханах Узбеке и Джанибеке, — даже дружественные. И тот возникает вопрос: почему всё закончилось грандиозным Куликовским побоищем с Мамаем? Кто изменился: русские или монголы, или вмешалась третья сторона? И как происходили эти изменения, были ли они неизбежны или это стало делом случая?

Для Батыя поиск надёжных союзников был крайне важен, поскольку большая часть монгольского войска вернулась домой и уже в 1243 году его силы были незначительны. По завещанию Чингисхана, его старший сын Джучи получил 4 тысячи монгольских воинов с разрешением пополнять армию за счёт покорённых народов: русских, черкесов, кипчаков, маджаров и прочих. Старший сын Джучи, Орда-Ичен, имел ставку на берегах Иртыша и по закону получил одну тысячу воинов. Это была Белая, то есть старшая Орда. Третий сын — Шейбан — кочевал от Тюмени до Аральского моря с Синей ордой, в его распоряжении была ещё одна тысяча. На долю второго сына Батыя, главы Большой, или Золотой Орды, пришлось всего 2 тысячи монгольских воинов. К этому ядру прибавилось ополчение из других народов, около 25 тысяч. Ясно, что без верных союзников улус Джучи просуществовать 240 лет не смог бы.

Будучи в абсолютном меньшинстве, монголы не имели возможности создать авторитарный режим. Поэтому Орда возглавляла конфедерацию местных народов, удерживаемых в составе государства угрозой нападения. Элóмари писал о Золотой Орде времён хана Узбека: «У султана этого государства [то есть хана Узбека] рати черкесов, русских и ясов. Это жители городов благоустроенных, людных, да гор лесистых, плодовитых. У них произрастает посеянный хлеб, струится вымя (то есть водится скот), текут реки и добываются плоды. Они (черкесы, русские и ясы) не в силах сопротивляться султану этих стран и потому обходятся с ним как подданные его, хотя у них и есть свои цари. Если они обращались к нему с повиновением, подарками и приношениями, то он оставлял их в покое, в противном же случае делал на них грабительские набеги, и стеснял их осадами; сколько раз он убивал их мужчин, забирал в плен их жён и детей, уводил их рабами в разные страны».

Поход Батыя через Русь продолжался три года и уже в 1243 году был достигнут мир, приемлемый для обеих сторон. Начались частые поездки в Орду русских князей, откуда те привозил жён-татарок. Пресечение Александром Невским попыток своего брата Андрея Ярославича перейти в стан враждебного Запада имело своим следствием установления взаимопонимания и сотрудничества Орды и Северо-восточной Руси.

В Золотой Орде всё время шли интриги, а в 1273-1299 годах пылала внутренняя война между узурпатором Нагаем и законными ханами — Чингисидами. Русские князья принимали в ней самое активное участие. Один сын Александра Невского, Дмитрий Александрович, и сын Данила Галицкого Лев, поддержали беклярбека Ногая, а другой сын, Андрей Александрович и его дядя Василий Ярославич — законных ханов. В условиях этой напряжённой войны русские княжества имели возможность оторваться от Орды, но они этого не сделали. Наоборот, независимый Смоленск просил его принять его в состав улуса Джичи, чтобы получать помощь против посягательств Литвы. Монгольская помощь остановила натиск с запада.

Пограничным русским городом на востоке стал основанный в 1220 году Нижний Новгород, воздвигнутый на месте мордовской крепости. А далее, от устья Оки до Дербента и Хорезма простирались земли, населённые мусульманами и завоёванные монголами. Блестящая культура ислама обольщала многих ханов. Первым мусульманином на троне Сарая стал брат Батыя — Берке. Однако, хан не стал навязывать ислам на Руси и даже разрешил в 1261 году учредить в Сарае православную епископию.

Сменивший Берке Менгу-Тимур, внук Батыя, был последователем традиционной монгольской религии бон, также, как и сменившие его Телебуга и Тохту. Наконец, царевич Узбек отравил хана Тохту в 1312 году, победил хана Белой Орды и объявил ислам государственной религией. Царевичи и нойоны, отказавшиеся принять новую веру, были казнены. Обязанность сменить веру не распространилась на русских. Мало того, Церковь была освобождена от каких-либо поборов, что положило началу накопления ею значительных богатств. Язычники, жившие в русских землях, также не принуждались к принятию ислама.

Примерно в одно время произошли три события, которые имели определяющее значение для истории России. В 1313 году ханом Золотой Орды стал Узбек. В 1316 году Гедимин занял престол Великого княжества Литовского. В 1318 году московский князь Юрий Данилович получил от Узбека ярлык на великое княжение Владимирское. В борьбе Орды, Литвы и Московского княжества и образовалась Россия.

Узбек, заняв ханский трон, начал преобразования, значение которых трудно переоценить. Он превратил степной улус в мусульманский купеческий султанат. Но с другой стороны, Великая степь, никогда не знавшая религиозных преследований, при Узбеке столкнулась с насильственным переводом в ислам тех, кто хотел остаться живым.

Те, кто хотел сохранить свободу должен был бежать. Но вот куда? В Иране Газан-хан принял ислам ещё в 1295 году. Западная Европа находилась в состоянии постоянной холодной войны с Ордой. Добраться до Китая, где правила веротерпимая династия Юань, было практически невозможно из-за дальности и трудности пути. Единственным местом, где противники ислама могли найти приют и дружелюбие, были русские княжества. Так появились на Руси (если брать только самые известные): Аксаковы, Алмазовы, Апраксины, Аракчеевы, Араповы, Арцыбашевы, Ахматовы, Бабичевы, Балашовы, Барановы, Барсуковы, Барышниковы, Башмаковы, Бекетовы, Беклемишевы, Бердяевы, Бибиковы, Бирюковы, Болдыревы, Борковские, Булгаковы, Булыгины, Бутурлины, Бухарины, Быковы, Вельяминовы, Голенищевы-Кутузовы, Горчаковы, Давыдовы, Дашковы, Ермоловы, Есауловы, Измайловы, Каблуковы, Карамзины, Карауловы, Карташевы, Кириевские, Кожевниковы, Козаковы, Козловы, Кондаковы, Копыловы, Корсаковы, Куракины, Кубатовы, Кутеповы, Кочубеи, Мансуровы, Мантуровы, Мещерские, Муратовы, Мусин-Пушкины, Нарышкины, Огарёвы, Огарковы, Пироговы, Поливановы, Рохманиновы, Сабуровы, Салтыковы, Самарины, Суворовы, Таганцевы, Танеевы, Талызины, Таракановы, Тарбеевы, Татищевы, Телегины, Тимирязевы, Тиньковы, Тургеневы, Турчаниновы, Тухачевские, Тютчевы, Ушаковы, Чаадаевы, Чеботарёвы, Чемесовы, Чемодановы, Черкасские, Чулковы, Шаховские, Шелеховы, Шереметьевы, Шишкины, Шишовы, Шубины, Шумаковы, Юсуповы (Баскаков Н.А., «Русские фамилии тюркского происхождения»).

Этот перечень лишь отчасти отражает степень русско-монгольского (русско-татарского) смешения. Много рядовых воинов из Орды поселились на юго-восточной окраине русских земель, были зачислены в пограничные отряды.

Полной самостоятельности во внутренних делах у русских княжеств в то время не было. Характерным примером, показывающими степень влияния Орды, является создание великого княжества Суздальско-Нижегородского, которое граничило с владимирскими землями на востоке. Само это княжество было образовано в результате политической акции Орды. В 1341 году хан Узбек передал находившиеся дотоле в составе великого княжества Владимирского территории Нижнего Новгорода и Городца (основан в 1171 году, расположен на Волге в 50 км от Нижнего, столица Городецкого княжества) суздальскому князю Константину Васильевичу. В результате такого действия Орды было ослаблено великое княжество Владимирское, то есть управлявшие этим княжеством и набиравшие силу московские князья, поскольку из-под их контроля как великих князей владимирских уходила значительная территория. Кроме того, на восточной окраине русских земель возникло новое крупное государственное образование, князь которого, опираясь на поддержку Орды и собственные значительные ресурсы, мог вести политику, не согласованную с политикой остальных русских княжеств. Акция монгольских ханов препятствовала, таким образом, развитию центростремительных тенденций (то есть стремления к объединению) в Северо-Восточной Руси.

То, что в исторической науке получило название Северо-Восточной Руси, в середине XIV века составляли в совокупности 10 княжеств: Белозерское, Галицкое, Дмитровское, Московское, Ростовское, Суздальско-Нижегородское, Стародубское, Тверское, Углицкое, Ярославское.

Из всех княжеств наиболее сильными были Тверское, Московское, Суздальско-Нижегородское. Южнее Москвы было расположено довольно мощное Рязанское княжество. Однако, рязанские князья не могли претендовать на владимирский стол, поскольку относились к другой княжеской линии.

Когда Ярослав Мудрый распределял русские земли для управления своим сыновьям, то он отдал Чернигов и Муром Святославу. После 1127 года Муром обособился от Чернигова и стал столицей Муромского княжества. Затем вместе с Рязанью они образовали Муромо-Рязанское княжество, а затем и Рязанское княжество с центром в Рязани. Рязанские князья вели свой род от Ярослава Святославича, который был младшим сыном Святослава Ярославича, третьего сына Ярослава Мудрого. Таким образом — это линия Святославичей.

Четвёртому своему сыну, Всеволоду, Ярослав Мудрый отдал Переяславль и Ростов. У Всеволода был сын, Владимир Мономах, внук которого Андрей Боголюбский, стал первым князем Владимирским. Сложилась традиция, что эту княжескую линию ведут не от Всеволода, а от его сына Владимира Мономаха, и называют её — Мономаховичами.

Тверской, Московский и Суздальские князья, как потомки Всеволода Большое Гнездо относились к Мономаховичам и имели законное право на владимирский стол. Рязанские князья, как Святославичи, такого права не имели. Однако в жизни Северо-Восточной Руси Рязань играла важную роль.

В середине XIV века внешнеполитическая ситуация для русских земель начала меняться. Начались усобицы в Орде и её постепенное ослабление. После убийства хана Джанибека его сыном Бердибеком там начались смуты. После краткого сидения на сарайском (то есть столичном) столе ханы постоянно гибли в междоусобной борьбе. Каждый новый хан требовал к себе русских князей и уже от своего имени утверждал на их же княжествах. В 1360 году власть в Сарае захватил Навруз. К новому хану за ярлыками потянулись русские князья. Московское посольство прибыло первым, но Навруз, ссылаясь на малолетство Дмитрия (будущего Донского), которому было лишь десять лет, предложил ярлык на владимирское княжество суздальско-нижегородскому князю Андрею Константиновичу, но тот отказался. Тогда хан вручил ярлык его брату Дмитрию Константиновичу. Скорее всего, малолетство князя Дмитрия было лишь формальным поводом, но истинные причины были в другом. Ханы отдавали себе отчёт в том, что усиление Москвы может привести к попыткам русских княжеств объединиться вокруг неё и освободится от ордынской власти, поэтому стремились радикально уменьшить возросшее могущество московских князей, реставрировать систему независимых друг от друга княжеств, чтобы затем заставить их обессилить в борьбе друг с другом за владимирское наследие. Такая политика приносила Орде успех в прошлом, она же должна была обеспечить монгольское господство над русскими землями в будущем. В качестве своей опоры ханы пытались использовать ими же созданное Суздальско-Нижегородское княжество.

Великий князь Дмитрий Константинович старался выполнять волю ханов. Он пользовался поддержкой князей нижегородских, ростовских, белозерских, галицких, стародубских, Великого Новгорода. Стало ясно, что московское княжество лишилось не только контроля над значительными территориями, но и прежних своих союзников-вассалов.

Правда, Москва несколько компенсировала эти потери, присоединив соседнее Дмитровское княжество. По-видимому, Дмитров стал собственностью одного Дмитрия (Донского), и тем самым московский великий князь по размерам своего домена стал превосходить владения остальных представителей московского княжеского дома.

Между тем в Орде происходили события, благоприятствующие русским землям. Расширяющая смута привела к расколу государства. От Сарая в 1361 году отделилась орда Мамая, где правили ханы-марионетки, угодные этому могущественному эмиру. Во главе Орды мог быть только потомок Чингисхана, а Мамай им не был. Поэтому он сохранял в своей орде фактическую власть, а формальным ханом ставил кого-нибудь из Чингисидов. Мамай занимал в Орде должность беклярбека, вроде нынешнего премьер-министра. Он был женат на дочери хана Бердибека, со смертью которого пресеклась законная династия Батуидов (потомков Батыя) на престоле Золотой Орды и началась эпоха «Великой замятни», то есть смуты, продолжавшаяся вплоть до 1380 года, до Куликовской битвы.

Общий контроль завоевателей над Северо-Восточной Русью ослаб , и её князья оказались предоставленными самим себе. Теперь они собственными силами могли решить вопрос кому владеть великокняжеским столом во Владимире, кто в действительности способен возглавить процесс объединения русских земель.

Москва выжидала и накапливала силы и средства в течение более двух лет, и в 1362 году московский князь Дмитрий вступил в открытую борьбу с великим князем Дмитрием Суздальским. В период ордынских смут престиж ханской власти на Руси резко упал, и оба соперника уже не сами ездили в Орду, что обязательно делали их предшественники, а посылали туда своих киличеев — полномочных послов, знавших татарский язык. Характерно, что оба князя по традиции признавали того хана, который сидел в Сарае, в данном случае Мюрида (Мурата или Амурата русских источников). Хана мамаевой Орды и самого Мамая русские князья на первых порах просто игнорировали.

Летописец указывал, что Дмитрий Иванович получил ярлык, поскольку имел право на Владимирское княжество «по отчине и по дедине», то есть и его дед и отец сидели на владимирском столе. Однако зная предыдущую практику выдачи ярлыков ханами русским князьям, скорее всего, что тут, как и в некоторых аналогичных случаях, дело решили деньги и подарки, розданные в Орде. И в этом отношении материальные возможности московского претендента оказались, очевидно, выше, чем у Дмитрия Константиновича Суздальского. Не исключено, что митрополит Алексей, возглавлявший московское правительство, для достижения цели использовал и средства Церкви.

В 1362 году в Орде случился очередной переворот и новый хан Мюрид передал ярлык 12-летнему Дмитрию Московскому. Однако несмотря на то, что Дмитрий Московский получил ханский ярлык, суздальский князь добровольно владимирский стол ему не уступил. Тогда Дмитрий Иванович со своими братьями, родным и двоюродным (реально делом управляли московские бояре и митрополит Алексий), собрал большую рать и зимой 1362 года подступил к Переяславлю-Залесскому, где в то время пребывал Дмитрий Суздальский. Тот бежал сначала во Владимир, затем в свой вотчинный Суздаль. Великокняжеский стол оказался в руках московских князей. На их стороне было не только преимущество в денежных средствах, но и перевес в военных силах, поскольку они пользовались широкой поддержкой церковных и светских феодалов.

На следующий год к Дмитрию Ивановичу во Владимир приехал посол от мамаевой орды и вручил ему ярлык на великое княжение ещё и от своего хана Абдаллаха — случай беспрецедентный в практике русско-ордынских отношений предшествующего периода. Дмитрий Иванович объявил великое княжество Владимирское своей отчиной, то есть наследственным владением, на которое не имели права посягать князья других княжеств, даже если бы они имели на него ярлыки от ордынских ханов.

В 1363 году Дмитрий Иванович привёл под свою руку и те княжества, где правили недружественные ему князья. Не обошлось без посылки значительной рати.

Тем временем начались проблемы с Суздальско-Нижегородским княжеством. Там образовалась княжеская вакансия и её занял Борис Городецкий. Для Москвы это было неприятное известие. Во-первых, образовывалось сильное княжество, включавшие такие центры как удельный город Бориса Городец и занятый им Нижний. Кроме того, у Бориса были тесные родственные связи с враждебной Москве Литвой (Борис приходился зятем великому князю Ольгерду) и налаживались хорошие контакты с Ордой, откуда ему привезли ярлык на Нижегородское княжение. Однако по старшинству нижегородский стол должен был занять Дмитрий Суздальский, которого Москва в этом случае поддержала.

Митрополит Алексий послал в Нижний Новгород своих посланцев, которые пригласили Бориса на разбирательство в Москву, но тот отказался. Тогда повелением Алексия были затворены все церкви в городе. Борис послал в Москву посольство бояр, но они по дороге они были взяты в плен сыном Дмитрия Суздальского. До Москвы сумел добраться лишь один боярин, который решил остаться там служить.

Уже после этих событий Дмитрий Суздальский отправил своего сына Василия в Орду за ярлыком на Владимирское княжение. Василий вернулся на Русь с послом от сарайского хана Азиса со столь желанным ранее ярлыком для Дмитрия. Но обстоятельства изменились. Дмитрий так и не завладел нижегородским княжеством, а без этого у него не хватало сил бороться с московским князем. Поэтому Дмитрий Суздальский отдал свой ярлык Дмитрию Московскому, а в обмен попросил помощи в получении нижегородского княжества. Помощь была дана. Дмитрий получил, наконец, Нижний, а Борис вернулся на свой Городецкий удел.

Но стабильность положения Дмитрия Константиновича зависела от великокняжеской поддержки. И почти до конца своей жизни нижегородский князь не нарушал союза с Москвой. Эти связи были закреплены ещё и брачными союзами. Решив проблему с Суздальско-Нижегородским княжеством, Москва могла приступить к активной политике в отношении другого великого княжества Северо-Восточной Руси — Тверского.

Ослабление ханского контроля коснулось и Тверского великого княжества, вызвав в нём подъём национальных и объединительных устремлений. К 1366 году великий князь Михаил Тверской сконцентрировал в своих руках большую часть территории всего Тверского княжества, то есть стал собственником большинства тверских земель. Подобного не было уже ряд десятилетий.

Помня об историческом прошлом, когда именно с Тверью пришлось выдержать наиболее ожесточённую борьбу за Владимирское великое княжение, московское княжество было сильно обеспокоено усилением Тверского княжества, особенно учитывая его тесные связи с Литвой.

Между тем, умер младший брат московского князя Дмитрия Иван. В московской княжеской династии осталось два представителя мужского потомства Ивана Калиты: сам Дмитрий Иванович и его двоюродный брат Владимир Андреевич. Они заключили в 1366 году между собой договор, оформленный письменным соглашением. Договор определял статус владений каждого князя, в том числе и на территории великого княжества Владимирского, провозглашал невмешательство одного в права другого, и самое главное, теснейшее дипломатическое и военное сотрудничество перед лицом внешней опасности. В договоре была особенность. Это был не договор равных сторон — Владимир признавал старшего брата своим сюзереном. Кроме того, договор подчёркивал обязанность великого князя за верный союз и службу «кормить» удельного. Таким образом, среди московских князей исключалась междоусобица.

В 1366 произошло укрепление самой Москвы в буквальном смысле. Сильно пострадавшая от большого пожара летом 1365 года город в случае столкновения с серьёзным противником представлял для него лёгкую добычу. Взрывоопасная ситуация 1366 года побудили братьев Дмитрия и Владимира к строительству каменного Кремля в Москве. Возведение каменных стен Москвы было первым случаем строительства значительной каменной крепости в Северо-Восточной Руси после Батыева набега. Ставшая единственным на Северо-Востоке городом с каменным Кремлём, Москва превратилась в военный оплот своих князей.

Михаил, в свою очередь, тоже не бездействовал и осенью 1369 года в две недели обнёс Тверь новыми деревянными стенами, для большей прочности обмазав их глиной. Примерно в это же время, оценив ситуацию и понимая, что у его главного союзника — литовского великого князя руки связаны борьбой с Тевтонским орденом, он обратился за помощью к Мамаю, который в 1368 году захватил Сарай ал-Джедид (Новый Сарай, ставший столицей Золотой Орды при хане Узбеке) и встал во главе всей Орды. Князь согласился на ставший было уходить в прошлое порядок утверждения русских князей на их столах Ордой. В 1370 году в Тверь прибыли ханские посланники и привезли ярлык на тверское княжение от Мамая, которого к тому времени уже выбили из Сарая. Ситуация в Орде была запутанная. Мамай, несмотря на потерю Сарая, был ещё силён и ему удалось отправить в поход против своих врагов полки нижегородского князя и посадить с их помощью своего ставленника в Булгарском княжестве.

Чувствуя поддержку всевластного темника, тверской князь послал летом 1370 года посольство в Москву для мирных переговоров. Но в Москве последовательно шли к своей цели. Переговоры с были отвергнуты и Михаилу было объявлено о начале войны. Узнав об этом, Михаил уехал в Литву. В августе начались военные действия против Твери. В несколько дней был опустошён юг Тверского княжества, а город Зубцов (190 км от Москвы) взят и сожжён. Удар был нанесён по собственным волостям Михаила Александровича, являвшимися, видимо, основной базой экономической и военной силы этого князя.

В таких условиях Михаил решил вновь обратиться за поддержкой к Мамаю. Но теперь он просил у него помощи не в удержании за собой тверского стола, а в получении ярлыка на всё великое владимирское княжение. Раздав большие дары ханским советникам и посулив им ещё больше в будущем, Михаил сумел получить великокняжеский ярлык от Мамая (вернее, от хана, который был марионеткой Мамая). Смысл явно чрезмерных, особенно в его положении, претензий Михаила сводился, видимо к тому, чтобы заставить заколебаться сторонников и союзников московского князя, поставленных перед дилеммой: сторону какого из великих князей им принимать. Тем самым ослаблялось бы давление на его собственное княжество, а при благоприятной ситуации Михаил мог рассчитывать и на сохранение за собой владимирского стола.

Подрыв могущества Москвы, возможные междоусобицы на Руси были выгодны и Литве и Орде, которые активно поддерживали тверского князя. Но пока Ольгерд был озабочен защитой своих северо-западных владений от Ордена, а Мамай ещё не решался открыто враждовать с Москвой.

Однако попытка Михаила стать из номинального фактическим великим князем Владимирским не удалась. Союзники Дмитрия Ивановича не только не проявили какого-либо колебания, но и дружно выступили против Михаила. Его и ордынского посла просто не пустили на Русь в буквальном смысле. В итоге Михаил, так ничего и не добившись, вынужден был снова вернуться к литовскому князю Ольгерду.

Княжества к югу от Москвы
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

Литва решила ещё раз устрашить Москву. Собрав полки вассальных русских князей, присоединив к ним войска своих союзников Святослава Смоленского и Михаила Тверского, Ольгерд двинулся к Москве, но теперь с запада. Прежний, южный вариант ему не подошёл, поскольку князья приокских княжеств держали сторону Дмитрия. В декабре 1370 года литовское войско подошло к Москве. После восьми дней безуспешной осады Ольгерд узнал, что к Москве движется на помощь князь Владимир Пронский с рязанской силой. Ольгерд предложил московскому князю вечный мир, но Дмитрий согласился лишь на перемирие до середины 1371 года.

После этой неудачи Михаил вновь обратился за помощью к Мамаю, который не отказал. В апреле 1371 года Михаил с ярлыком и ордынским послом пришёл в Тверь и оттуда отправился было во Владимир. Дмитрий с братом Владимиром Андреевичем собрали рать и стали в Переяславле-Залесском, закрыв Михаилу дорогу во Владимир. На требование ордынского посла подчиниться ханскому решению Дмитрий ответил отказом. Правда, открытая борьба с Мамаем не входила в планы князя Дмитрия и решительный отказ подчиниться распоряжению Орды был смягчён приглашением послу ехать в Москву. Посол отдал ярлык формальному великому князю Михаилу и поехал в гости к фактическому великому князю владимирскому Дмитрию. В Москве посол был щедро одарён и довольный отбыл в Орду.

Однако московскому правительству стало ясно, что необходимо предпринять решительные действия, чтобы пресечь идущую извне помощь тверскому князю и парализовать его попытки занять владимирский великокняжеский стол. К тому же Михаил укрепился в некоторых территориях, расположенных рядом с тверскими землями. В частности, он захватил Углич на Волге. То есть тверская экспансия не прекращалась.

Летом 1371 года князь Дмитрий отправился в Орду, куда не ездил уже лет десять, но жизнь теперь заставляла. До Оки его провожал митрополит Алексий. В Орде Дмитрий вынужден был золотом и серебром покупать себе расположение ханских вельмож. В результате он добился желаемого, Мамай отдал ему ярлык на великое княжение, но обременил тяжёлыми поборами. Беклярбек готовился к очередному походу в Сарай и нуждался в средствах (он взял Сарай в следующем году). Дмитрий Иванович вернулся в Москву и чертыхаясь начал собирать повышенную дань. Сам Мамай из русской распри извлёк не только немалую финансовую выгоду, но и ряд выгод политического характера. Михаилу Тверскому, хотя и был отказано в военной помощи против московского князя, тем не менее было оставлен ярлык на великое княжение Владимирское. За десять лет до Куликовской битвы московские князья ещё мало имели самостоятельности во внешних делах. Они продолжали подчиняться Орде, и могли потерять независимость при совместном нападении Тверского княжества и Литвы. Надо отдать должное крайней изворотливости князя Дмитрия и мудрости митрополита Алексия, роль которого в возвышении Москвы трудно переоценить.

У двух князей одновременно оказался ярлык на великое княжество Владимирской, и в Северо-Восточной Руси установилось двоевластие, причём каждый из соперников оказывался теперь заинтересованным в Мамае. Кроме того, возрождался теперь определённый ордынский надзор на местах за финансовой политикой русских князей в отношении Орды, чего не случалось уже несколько лет. Это было тяжёлым испытанием и для рядового населения Руси, и для объединительной политики московских князей. Было несколько периодов, когда ордынская власть, казалось, ослабевает, и впереди маячил свет освобождения. Но ханы брали своё, и русская земля вновь разорялась. Полностью избавиться от татарской напасти удалось только с присоединением Крыма в 1783 году. Ордынские ужасы навсегда воспитали в русском народе твёрдое убеждение: независимость любой ценой.

После возвращения Дмитрия из Орды во внешней политике мало, что менялось. Союзы с одними, стычки с другими. С Тверью шла постоянная борьба. Русские князья продолжали разорять русскую землю. Когда тверичи заняли Торжок, то устроили там настоящую резню и погром. Срывали даже серебряные оклады с икон, а потом подожгли город. «Ни от поганых не бывало такового зла», — записал новгородский летописец.

Летом 1372 года Литва опять пошла походом на Москву. В составе литовских войск были тверские, смоленские и брянские полки. Но в этот раз московское правительство подготовилось и остановило Ольгерда. Он вернулся восвояси.

Основные требования Москвы к Твери на тот момент основывались на презумпции московской стороны, что великое княжение — «наша отчина», и, судя по тому, литовская сторона склонялось признать это право московского княжества. Чтобы снизить напряжение между Литвой и Москвой двоюродный брат Дмитрия Владимир Андреевич даже женился на дочери Ольгерда.

Чтобы надавить на тверского князя, Дмитрий отправил в Орду посольство с большим количеством серебра и выкупил старшего сына Михаила Тверского Ивана (Михаил сам отправил Ивана в Орду защищать семейные интересы, но у Ивана там образовался огромный долг). В ноябре 1372 года княжич был привезён в Москву и брошен в темницу.

Между тем в Тверском княжестве закончился очередной этап междоусобиц. Позиции Михаила усилились и Москва решила нормализовать отношения. Дмитрий освободил из заточения сына Михаила Ивана, а Михаил убрал своих наместников во Владимире, полностью признав права на него московского князя.

У русских князей были вполне нормальные отношения с Мамаем, который был больше занят междоусобицей в Орде, но они начали портиться. Летом 1373 года Мамай обрушился на Рязань. Причиной, видимо, послужило то обстоятельство, что Олег Рязанский захватил некоторые пограничные ордынские владения. Были сожжены города и убиты люди. Это было первое военное нападение Мамая на русские земли. До сих пор, искусно играя на противоречиях между русскими князьями, Мамай старался упрочить свой контроль над ними дипломатическим путём. Ему удалось выкачать значительные денежные средства из «русского улуса», восстановить в определённой мере практику выдачи ярлыков русским князьям. Теперь он перешёл к жестокому военному подавлению князей, которые осмеливались хотя бы в какой-то степени затрагивать его интересы.

Поход Мамая на Рязань привёл к смещению позиции многих русских князей. Олег Рязанский был союзником Москвы. Но московские князья вынуждены были считаться с Ордой. Конфликт с нею мог привести и к прямому вооружённому столкновению, и к вспышке тверской активности. С другой стороны, совершенно не отреагировать на эту акцию Мамая также было невозможно. Если не защищать союзников, то их и не будет. А было очевидно, что только объединившись, русские княжества смогут сбросить ордынское господство, которое, в противном случае, могло длиться бесконечно. Поэтому, Дмитрий Иванович, собрав большую рать, расположился на левом (московском) берегу Оки. Князь не решился помочь Олегу Рязанскому, но и Мамай не стал развивать свой успех в других русских землях. Нападение Орды на Рязань ещё раз показало русским князьям агрессивность намерений Мамая и пагубность разъединённых действий.

Князь Дмитрий, обеспечив себе нейтралитет тверского князя, дружескую поддержку Великого Новгорода и Нижнего Новгорода и других княжеств, воспользовался ослаблением Мамая, потерпевшего в то время поражение от Хаджи-Черкеса и в очередной раз потерявшего Сарай, разорвал с ним отношения. Выплата дани была прекращена. Мамай послал в Нижний Новгород посла с крупным военным отрядом, что бы заставит местного князя отойти от Москвы. Отряд разбили, посла взяли в плен.

Военное столкновение московского княжества с Ордой, независимо от того, кто сидел в её столице Сарае, было неизбежно. Монголы не могли допустить чрезмерного с их точки зрения усиления какого-либо русского князя. Орда продолжала оставаться мощным государственным и военным объединением и то, что Москве удалось со временем освободиться от ненавистного ига, объясняется не только постепенным ослаблением самой Орды, но и дипломатическим искусством московских князей. В военном отношении, исключая Куликовскую битву, русские княжества уступали монголам и за редким исключением проигрывали сражения.

В 1374 году на южных рубежах московского княжества князь Владимир Андреевич возводит город Серпухов и сооружает близ него Высоцкий монастырь: шло укрепление русской линии против Орды вдоль естественно заслона — реки Оки.

Во второй половине 70-х годов обстановка в Северо-Восточной Руси стала осложняться. Обострялись противоречия между основными политическими игроками: Москвой, Тверью, Литвой и Мамаем. Литва вела на севере борьбу с Ливонским орденом (филиалом Тевтонского ордена), стремившемся включить литовские земли в свой состав, но главным своим противником Литва считала Московское княжество, за счёт земель которого она стремилась увеличить свои владения на востоке. Литовские правители заключили с Тверским княжеством союз против Москвы. Поскольку даже при наличии этого союза сил для сокрушения Москвы недоставало, Литва стремилась к заключению союза также с Золотой Ордой, с которой граничила на юго-востоке.

Тверское княжество претендовало на главенство в Северо-Восточной Руси и главным соперником видело Московское княжество, против которого заключило военно-политический союз с Литвой и Ордой. Но если бы они и победили Москву, то, скорее всего, начали бы воевать друг с другом за первенство в русских землях. Поэтому конфликты продолжались бы бесконечно.

Только в одном случае в Северо-Восточной Руси наступил бы мир: если бы окончательная победа досталась Московскому княжеству. Многие князья это понимали и становились союзником Москвы.

Отношения Москвы с Тверью напоминали волнообразный процесс: то доходили до войны, то становились мирными, едва ли не союзническими. Внутри Московского княжества не было распри между родственниками. Иное дело — в Твери, где шли бесконечные спор удельных князей за великокняжеский стол, в основном между Тверью и Кашином.* Москва всеми силами поддерживала лояльно относящихся к ней князей, что сильно не нравилось тверскому великому князю Михаилу.

Когда летом 1375 года в очередной раз Мамай передал ярлык на великое владимирское княжение Михаилу, то московский князь Дмитрий усмотрел в этом ущемление своих прав, терпение его лопнуло и он обратился за помощью к другим князьям. Собрав войска от многих княжеств, он двинулся к Твери, осадил её и после месячной осады вынудил князя Михаила подписать договор, по которому Москве отдавалось руководство делами объединения русских княжеств в борьбе с Золотой Ордой. Тверской князь обязался не искать более великого княжения и во всех случаях выступать вместе с московским князем, вассалом которого он себя признал. В подписанном сторонами соглашении говорилось о разрыве мира с Ордой и прекращении выплаты ей дани.

В 1377 году последовал страшный разгром от татар. В начале всё шло хорошо. Дмитрий послал воеводу Волынского с ратью на город Булгар (в нынешнем Татарстане). В походе приняли участие и нижегородские полки. Одним из булгарских князей с 1379 года был ставленник Мамая. В случае войны с Москвой Мамай мог использовать его для организации похода на восточные земли в Руси. Поэтому нападение в 1377 года на Булгарию, оторванную от основных владений Мамая, преследовало стратегическую цель обезопасить Нижегородское и соседние с ним княжества от возможного флангового удара в случае решительного столкновения с Ордой. В марте 1377 года русская рать подошла к Булгару. Из города выступило татарское войско для встречи в открытом бою. Несмотря на применение боевых верблюдов и огня из крепостных пушек, русские полки провели успешную атаку, и булгарские князья запросили мира. В результате переговоров татары заплатили 5 тысяч рублей контрибуции и вынуждены были принять у себя русских таможенных чиновников.

Летом 1377 года было получено тревожное сообщение о том, что на правобережье нижней Волге появилась пришедшая из заволжских степей новая орда — хана Араб-шаха, известного в русских летописях как Арапша. Он был ханом Золотой Орды с 1377 по 1380 годы. Стало известно, что Арапша намеревается напасть на Нижний Новгород. На защиту Нижнего поспешил сам великий князь Дмитрий. Но поскольку новых известий об Арапше не поступало, он вернулся в Москву, оставив местным князьям «рать Володимирскую, Переяславскую, Юриевскую, Муромьскую, Ярославьскую». Эти полки вместе с нижегородскими не спеша двинулись к юго-восточным рубежам Нижегородского княжества. Новые известия об Арапше говорили о том, что он задержался где-то далеко у Волчьих вод (река в Белгородской и Харьковской областях), и ратники повели себя беспечно: оружия к бою не готовили, упивались мёдом и пивом, отнятым у местного, скорее всего, мордовского населения. Князья и бояре развлекались охотой. О лагере русского войска у реки Пары, притока реки Пьяны (в нынешней Нижегородской области), узнали в мамаевой Орде. Проведённые тайными тропами мордовскими князьями большие силы Мамая в воскресный день 2 августа 1377 года внезапно ударили с тыла на беспечную русскую рать. Не ожидавшие нападения с этой стороны князья и воеводы вместе со своими полками обратились в бегство. Татары перебили некоторых князей, множество бояр и простых воинов. Большое число русских утонуло при переправе через Пьяну. Победа мамаевой рати была полная, и ордынцы тут же решили воспользоваться ею. Оставив небольшой отряд для охраны захваченных пленных и имущества, они быстро двинулись к Нижнему Новгороду, и через три дня 5 августа были под его стенами. В распоряжении князя Дмитрия Константиновича не оказалось достаточных военных сил, и он бежал в Суздаль. Горожане тоже покинули город. Нижний Новгород стал лёгкой добычей татар. В течении двух дней они хозяйничали в нём, грабили и убивали оставшихся жителей, а перед уходом подожгли город. Уходя, они разграбили окрестности, мужчин убили, а женщин и детей увели с собой в рабство.

Через несколько дней после разграбления Нижнего, на восточных границах нижегородского княжества появился давно ожидавшийся Арапша. Его набег ограничился ограблением лишь части нижегородских земель, А осмелевшие мордовские князья осенью 1377 года напали на нижегородскую округу и довершили разгром сёл, уцелевших после августовского ордынского набега. Правда, на этот раз городецкий князь Борис Константинович сумел настичь противника у реки Пьяны и разбить его. Однако положение Нижегородского княжества оставалось крайне трудным.

Великому князю нужно было восстановить престиж после позорного разгрома. Зимой 1377-78 годов он вновь прислал на помощь в Нижний Новгород свою рать. Вместе с нижегородскими князьями она напала на примкнувших к Мамаю мордовских князей и учинила в их землях жестокую расправу. В результате этого похода укрепился московско-нижегородский союз. Поддержка Москвы обеспечивала Нижегородскому князю стабильность как внешнеполитическую, так и внутриполитическую. И когда такая поддержка ослабевала, то Нижегородское княжество вступало в полосу потрясений.

В августе 1378 года Мамай отправил значительные силы под руководством мурзы Бегича в направлении Москвы. Идя с юга, ордынцы не нападали ни на лежащие близ их пути верховские княжества (русские княжества в верховьях Оки, возникшие как уделы Черниговского княжества), ни на рязанские земли. Двигаясь к Москве, Бегич не распылял свои силы.

Известия о выступлении ордынских отрядов были получены своевременно. Сконцентрировав значительные силы, Дмитрий решил не допускать татар на территорию Московского княжества и переправился через Оку. Противники встретились на реке Воже, недалеко от столицы Рязанского княжества Переяславля (нынешняя Рязань). Для Бегича появление полков Дмитрия в рязанских пределах было, по-видимому, неожиданным. Некоторое время он стоял у реки, не решаясь перейти её, а когда, наконец, татарская конница форсировала Вожу, то полки ордынцев оказались в котле: искусно расставленные силы русских нанесли сначала удары по флангам, а затем довершили сражение лобовой атакой, то есть удары были с трёх сторон. Татары обратились в бегство. Многие из них были перебиты и утонули в Воже. Погибли пять татарских князей. Разгром был сильным, а уцелевшие татары были так напуганы происшедшим, что уходили от русских всю ночь с 11 на 12 августа, бросив на произвол судьбы свой прежний лагерь и всё имевшееся там имущество, хотя их начали преследовать только через сутки после сражения. Русские вернулись домой с богатыми трофеями.

Когда к Мамаю прибежали остатки войск Бегича, он страшно разозлился, собрал новую рать и осенью 1378 года напал на рязанского князя, полки которого участвовали в битве на Воже. Не ожидавший нападения князь Олег бросил на произвол судьбы свою столицу и укрылся где-то за рекой Окой. Город был захвачен, разграблен и подожжён.

Московское княжество при Дмитрии Донском — Набеги Орды на Русь во времена Дмитрия Донского
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

Кровопролитные сражения 1377-1378 годов между Русью и Золотой Ордой несколько ослабили их силы. Но стало ясно, что Мамай вынашивает планы реванша, так что следовало ожидать его нового похода. Монгольская политическая доктрина подразумевала исключительно наличие либо подданных, либо противников. Именно поэтому соседи империи – далёкие и особенно близкие – должны были либо признать власть хана, либо отстаивать свою независимость с оружием в руках.

Мамай прекрасно понимал, что для восстановления ордынской власти над «русским улусом» ему придётся действовать против единого военно-политического союза русских княжеств и земель, возглавляемого великим князем Дмитрием. Обе стороны нуждались в передышке и укреплении своих сил. На протяжении 1379 года Мамай не предпринимал никаких военных действий против Руси. Наоборот, скрывая свои истинные намерения, в конце лета 1379 года он даже пропустил через свои владения ехавшего в Константинополь для поставления в русские митрополиты московского кандидата Михаила (Митяя).

Помимо опасностей с востока и юга, были проблемы и на западном направлении со стороны Литвы. Но здесь ситуация для Москвы складывалась благоприятно. В 1377 году умер великий князь Ольгерд, и в стране началась смута. В своё время, после смерти Гедимина Литва была поделена между его сыновьями Кейстутом и Ольгердом. Ещё при жизни отца Кейстут получил в удел Жемайтию, Троки, Гродно и Берестье. Таким образом, его удел представлял узкую и длинную полосу вдоль западного рубежа Великого княжества Литовского, прилегавшую к владениям Тевтонского ордена и Мазовии (историческое области в центре Польши с главным городом — Варшавой). Кейстут возглавлял борьбу Литвы против немецкого Тевтонского ордена. Ольгерд по соглашению с Кейстутом был провозглашён великим князем Литовским и резиденцию имел в Вильно. Он был женат на дочери витебского князя Марии Ярославне, а вторым браком — на дочери тверского князя Александра Михайловича. Таким образом, его дети по матери были русскими.

Ольгерда завещал свою часть Литвы (Виленскую) не старшему сыну, а своему любимцу Ягайло от второй жены. Началась смута. Андрей Ольгердович, старший сын Ольгерда, с 40-х годов был князем в Полоцке. Зимой 1378 года с частью дружины он перебрался в Псков, где вскоре стал князем и участвовал в военных походах на стороне русских князей.

В декабре 1379 года великий князь Дмитрий послал свои полки под командованием двоюродного брата князя Владимира Андреевича, князей Андрея Ольгердовича Полоцкого и Дмитрия Волынского в поход на Брянское княжество. Ими были взяты города Трубчевск (433 км от Москвы по прямой) и Стародуб-Северский, захвачены многие волости и сёла. Войска, до той поры никогда не ходившие столь далеко на юго-восток от границ Северо-Восточной Руси, вернулись назад с богатой добычей. Но основным результатом похода было то, что на сторону Москвы перешёл ещё один сын Ольгерда — родной брат Андрея Полоцкого брянский (тубчевский) князь Дмитрий Ольгердович (родоначальник князей Трубецких). Вместе со своей семьёй и двором этот князь приехал служить к великому князю Дмитрию, который дал ему в управление Переяславль-Залесский.

В ответ на эти действия московского правительства литовский великий князь Ягайло прислал в Великий Новгород своего двоюродного брата князя Юрия Наримантовича. Отец Юрия уже княжил в Новгороде в 30-е годы и можно было надеяться, что новгородцы примут у себя и его сына. Это означало бы укрепление отношений между Литвой и Новгородом и, соответственно, ухудшения отношений с Москвой. Новгородцы приняли Юрия, но вскоре в городе началось брожение, поскольку с московским княжеством ссориться желания не было. В результате жители были челом архиепископу Алексию, чтобы он ехал мириться с великим князем. В марте 1380 года большое новгородское посольство во главе с владыкой выехало в Москву, и конфликтная ситуация была улажена: Великий Новгород признал своим князем Дмитрия, а Литве отказал.

В конце лета 1380 года в Москву стали поступать первые сведения о военных приготовлениях Мамая. Наступал час испытаний прочности единства русских земель, сплотившихся для отпора иноземным угнетателям.

По своему значению для нашей истории битва на Куликовом поле не имеет себе равных. Проиграй мы это сражения, не только бы не было Московского царства, возможно, вообще не существовало бы России. Русское единение началось именно с Куликовской битвы и подготовки к ней.

Самым первым документом, в котором было отражено это эпохальное событие, была не официальная летопись, а поэтическое произведение — появившаяся в конце XIV века «Задонщина» или «Слово о великом князе Дмитрии Ивановиче и о брате его князе Владимире Андреевиче. Писание Софониа Старца Рязанца». Главной темой у Софония была пропаганда единения всех русских княжеств в борьбе за освобождение. Поэтому он не упоминает о том, что в походе не приняли участие ни нижегородские, ни суздальские князья, ни Новгород. В трактовке Софония победу на Куликовом поле одержала вся Русская земля.

На летописях, повествующих об этой битве, сказывалось влияние более поздних событий: разорение ханом Тохтамышем городов северо-востока и Рязанского княжества. Это как бы снизило значение победы на Куликовом поле в глазах современников. С другой стороны, в большинстве случаев летописи конца XIV – начала XV веков отражали местные интересы, поскольку общего единства ещё не было, и были тверичи, переяславцы, новгородцы, суздальцы, нижегородцы, рязанцы, москвичи и другие. Поэтому областные, местные события представлялись летописцам более важными, чем общерусские проблемы. Далеко не во всех летописях выдвигалась идея объединения княжеств в общерусское государство, которая столь ярко была отражена в «Задонщине». В связи с этим оценка Куликовской битвы в ранних летописях не поднимается до общерусского значения.

Например, Новгородская I летопись младшего извода рассматривает это событие с позиции Великого Новгорода. По мнению летописца, борьба с Ордой было делом московского князя, на которого «люто гневался» Мамай, хотя, впрочем, указывается, что Мамай замахивался и на всю Русскую землю. В летописи не рассказывается о призыве князя Дмитрия к объединению всех русских сил для отпора новому нашествию. Кратко отмечается, что московский князь, услышав, что на него наступает сила «велика татарская», собрав многы вои и поиде протеву безбожных татар». В том же лапидарном стиле описывается, что битва была выиграна и ордынцы «погнани быша от крестиян и ови же от оружия падоша, а инии в реце [то есть реке] истопошася, бещисленое их множество».

Ещё короче упоминание о Куликовской битве в Псковской I летописи, составленной во второй половине XV века. Этому событию посвящено лишь несколько строк, наряду с упоминанием, что «того же лета во озере Чюдском истопли четыре лодии».

На такой же позиции стоял Рогожский летописец, который давал оценку политики московских князей с точки зрения окружения тверского великого князя Михаила Александровича. Причиной столь скромного отражения этого события, имевшего решающее значение в нашей истории, была в том, что другие русские центры не желали признавать Московское княжество лидером политического объединения Руси, и сводили Куликовское сражение к чисто московским проблемам. Например, согласно Тверской летописи главным оплотом борьбы Руси с монголами являлась не Москва, а Тверь. Эта летопись противопоставляла тверскую политику союза с Литвой политике союза с Ордой.

По иному воспринимали Куликовскую битву летописи, написанные во времена формирования Русского государства с центром в Москве. Летописи рассказывали о набегах Орды на Нижегородское и Рязанское княжества, о подготовке Мамаем большого похода на Русь, наборе им наёмников и заключении антирусского союза с Литвой. Летописец описывал, что для отражения нашествия Орды и её многочисленных союзников князь Дмитрий собрал не только силы Московского княжества, но также силы «князей Русских и воевод местных. От начала бо такова сила не бывала князей Русских якоже в се время».

Таким образом, летописи этого периода показывали грозную опасность, нависшую над Русской землёй, и московских князей, которые единственные, кто эту опасность осознавал и собирал русские силы для её отражения.

Однако самостоятельно Московское княжество не могло справиться с Ордой, потому такая задача и не ставилась. Ярлык, который получали князья был своего рода договором о правилах взаимоотношений. Русь платила дань, оказывала Орде военную помощь, хан, со своей стороны, оказывал военную помощь русским князьям. Если князья свои условия соблюдали, то какие-либо набеги исключались. Но отдельные эмиры всё-таки нападали на Русь, под любым предлогом, просто чтобы пограбить. Если они при этом получали отпор, хан на это смотрел равнодушно, полагая, что это их проблемы. Именно таким был набег Бегича, когда он был разбит. Московский князь не рассматривал разгром этого отряда как выступление против Орды и не считал, что для нашествия Мамая он подавал повод. Мамай двинулся на Русь по принципу: ты виноват уж тем, что хочется мне кушать. Беклярбек затребовал дань в повышенном размере. С ним пытались договориться, сторговаться, но он уже окончательно решил взять с Руси всё, что только можно, полностью подчинить себе русские земли, и начал сколачивать огромную рать для похода, наподобие Батыева. Дмитрию донесли, что это — дело решённое, и он начал собирать войска, где только мог.

Ситуация была сложной, поскольку к началу решающего столкновения с Ордой оказалось, что от союза с Москвой отпали Суздальско-Нижегородское и Рязанское княжества. Выжидательную позицию заняли новгородцы и смоляне. Но большая часть княжеств поддержала московского князя.

Войско Северо-Восточной Руси включала великокняжеские дружины, дружины вассальных князей, городовые полки и сельское ополчение. Дружины составлялись только из свободных людей, которые имели земельные владения и своих слуг. Городовое и сельское ополчение созывались на случай войны. В сельское ополчение входили крестьяне.

Преобладающим родом войска была конница. Крупное значение получила пехота, причём, в условиях Руси она играла роль самостоятельного рода войск, в то время, как в западных странах она в те времена была лишь придатком к коннице.

Разница между профессиональным конным воином и ополченцем-пехотинцем была огромная. Например, в 1456 году две сотни московских дворян рассеяли новгородскую рать из пяти тысяч человек. В 1471 году на реке Шелони четыре с половиной тысячи московского войска разгромили без особого труда сорокатысячное новгородское ополчение.

Почему же тогда в русской рати было так много пеших ополченцев? Это объяснялось малочисленностью русских княжеских дружин. Поэтому мобилизация горожан и крестьян была вынужденная мера, а у этих людей не было боевого коня, потому и сражались они пешими.

Примерная численность войска мамаевой орды составляла около 50-60 тысяч человек. Чтобы обеспечить численное превосходство, Мамай привлёк отряды состоящих в союзе или подвластных ему народов Поволжья и Кавказа — армян, черкесов и осетин, и наёмников из генуэзских колоний Крыма. Все они были профессиональные воины. Плата им была — всё, что награбят.

Литовский великий князь Ягайло также согласился поучаствовать в походе против Москвы, поскольку предполагался раздел московских земель между Литвой и Ордой. Как сообщают летописи, рязанский князь Олег, будучи в ордынской ставке, узнал, что Мамай и Ягайло договорились встретится на Оке 1 сентября, о чём Олег и предупредил московского князя.

Столь позднее время встречи войск антимосковской коалиции объяснялось необходимостью обеспечения конницы Мамая подножным кормом. Кроме того, Мамай рассчитывал использовать созревший на русских полях урожай хлеба. Потому он распорядился не тратить время на создание зимних запасов в Орде.

Появление передовых отрядов противника было обнаружено вовремя. Прибывший 23 июня гонец сообщил о появлении ордынских отрядов на реке Воронеж. Многочисленная конница Мамая расположилась кочевьями, ожидая подхода отрядов наёмников с Кавказа и из Крыма и союзной литовской рати. Князь Дмитрий созвал совет бояр и союзных князей. Хотя сведения о численности Орды были туманны, но чувствовалось, что русским землям грозила серьёзная опасность. Настораживало и то, что Мамаево войско не было разделено на отряды, действующий на широком фронте на различных направлениях, чтобы ввести противника в заблуждение, что было обычной тактикой у монголов. Наоборот, вся рать была сосредоточена в одном месте, как представлялось, для нанесения главного удара. Становилось ясно, что Мамай решил нанести Москве решающее поражение в одном сражении.

С другой стороны, опыт разгрома отрядов Бегича на реке Воже показал, что в открытом поле с Ордой можно сражаться и побеждать. Поэтому шанс на благоприятный исход сражения оставался.

Князь Дмитрий разослал гонцов с призывом собираться для отпора захватчикам. Этот призыв был направлен, в том числе, и тем княжествам, которые были в договорных отношениях с Литвой. Местом сбора была выбрана Коломна, где сосредотачивались запасы продовольствия и фуража. На его призыв прибыли удельные князья со своими отрядами и бояре с городовыми полками, а также много пешего воинства: купцов, ремесленников и крестьян.

Численность русского войска летописи оценивают по-разному, по сейчас принято считать её около 70 тысяч. Прибыли князья ярославские, ростовские и белозерские со своими дружинами, а также сыновья великого литовского князя Ольгерда псковский князь Андрей и брянский Дмитрий, также со своими отрядами. Согласно Ермолинской летописи, в битве участвовали князья новосильский, оболенский, моложский, стародубский, тарусский и кашинский. Стоит отметить, что Кашинское княжество было удельным княжеством в великом княжестве Тверском. Никоновская летопись свидетельствует об участии отрядов холмского, мещерского, елецкого, муромского, кемского, устюжного, и каргопольского князей.

Кроме князей прибыли с городовыми полками воеводы и бояре — владимирские, суздальские, переяславльские, ростовские, костромские, муромские, дмитровские, можайские, звенигородские, углицкие, серпуховские.

В летописях отмечается широкое участие «чёрных», то есть простых, людей и ремесленников. Именно они и составили главную силу войска и именно на них пришлась основная часть убитых.

Русь впервые выставляла такое количество войск. Но оно могло быть и большим. Не прислали своих полков Тверское, Рязанское и Смоленские княжества, а ведь это составляло почти треть всех сил Северо-Восточной Руси.

Расположив свою орду у реки Красивая Меча (в нынешней Липецкой области), Мамай отправил в Москву послов. Он предъявили Дмитрию ультиматум об уплате дани, значительно превышающую обычный размер. Князь соглашался на уплату дани на основе подушного обложения. Послы настаивали на своём, и переговоры были прекращены, те более, что их основной задачей была разведка военных приготовлений Москвы.

Стремясь предотвратить столкновение с Ордой, которое с большой вероятностью могло окончится тяжёлым разгромом, Дмитрий отправил вслед за отъехавшими послами боярина со свитой, которые повезли много золота и серебра. Хотя дары и были приняты в ханской ставке, боярину там подтвердили требование о выплате дани в увеличенном размере. Стало ясно, что столкновение неизбежно. Даже если бы московский князь и согласился на требования Мамая, то нашествие всё равно бы состоялось, поскольку всё войско Мамая собралось исключительно с целью разграбить Московские земли.

Дмитрий отправил лазутчиков к Дону, где кочевала Орда. Они притащили языка, который сообщил, что Мамай идёт на Русь, но ждёт осени, чтобы соединиться с литовцами. При этом пленный ничего не знал о присоединении к Мамаю рязанского войска, что было важной и хорошей новостью.

После сбора и смотра в Коломне 26 августа русские полки выступили в поход и 30 августа возле Лопасни переправились через Оку. 8 сентября под прикрытием тумана наши войска переправились через Дон и развернулись в боевом порядке. К 11 часам туман рассеялся. Началась битва.

Объективно силы Мамая значительно превосходили русские. Историк Фёдор Фёдорович Нестеров, детально изучивший военные аспекты Куликовского сражения, писал: «Исторический парадокс, заключающийся в том, что русская рать на Куликовом поле не могла победить и всё же победила» («Связь времён»). Почему же он пришёл к такому выводу, что Русь должна была потерпеть поражение? Из сравнения сил сторон до начала сражения.

Мамай готовился не к одному сражению, а к достаточно длительному походу по всем русским землям. Он провёл тотальную мобилизацию среди орд, кочевавших на необозримых степных просторах. Призвал и подвластные Орде народы Кавказа, нанял наёмников-генуэзцев. В численном отношении армия Мамая должна была значительно превысить русскую рать. Но главное даже не в количественном, а в качественном перевесе Орды: её войско почти полностью состояло из конницы, а русское самое большее на две пятых. Это означало абсолютное превосходство Мамая в решающем для той эпохи роде войск.

Большая часть русских войск было пешей. Боевые качества многих пехотинцев были низкие. На Куликово поле из городов и весей русской земли пришли не только те, кто и должен был явиться по призыву великого князя, но также и те, кого летопись называет «старыми и малыми», то есть перешагнувшими мобилизационный возраст или ещё не достигшие его. Мало у кого из них на голове был стальной шлем — такую роскошь мог позволить себе лишь зажиточный горожанин. Их грудь была защищена не железным панцирем, а в лучшем случае кольчугой из редких крупных колец, предохранявшей от рубящего удара, но пропускавшей удар колющий и плохо спасавшей от стрел. Чаще же всего единственным оборонительным оружием был деревянный щит, который быстро крошился от ударов копья и меча.

У русских пехотинцев против ордынской конницы не было никаких шансов. Перейдя Непрядву, которая оказалась у них за спиной, они обрекли себя на гибель.

Дмитрий Донской, конечно, хорошо понимал слабость своего огромного, но малоподвижного, плохо вооружённого и неискусного в бою народного войска. Вместе с тем он не мог позволить себе использовать выгоды обороняющейся стороны, закрепиться вдоль берегов и препятствовать форсированию рек ордынцами. Со дня на день ожидалось прибытие литовских полков, идущих на соединение с Мамаем, и битву нужно было начинать немедленно. Однако и выступать пешей ратью на конное войско не было никакой возможности. Не знавшее строевой выучки народное ополчение представляло собой некоторую силу лишь поскольку, поскольку составляло плотную массу, а плотную массу оно составляло, лишь оставаясь на месте. Князь делал всё, чтобы вынудить Мамая ударить на неподвижное народное ополчение, составляющее вместе с усиливающими его феодальными дружинами Большой полк. Он поставил русскую рать в открытое поле, не возводя при этом никаких оборонительных сооружений. Тем самым он предлагал Мамаю, имевшего огромный перевес в коннице, битву на выгодных для того условиях. Свою отборную кавалерию Дмитрий отвёл в засаду, а действиями своего конного авангарда стал завлекать противника к Большому полку и вынудил Мамая, в итоге, пустить в ход все резервы.

На Западе пешая рать неоднократно бросалась врассыпную, едва завидев скачущую конную лаву и давала себя резать, как скот. Поэтому пехота в те времена не использовалась против кавалерии. Но то, что в Европе было невозможным, на Руси стало необходимым. Дмитрий, поставив свой, пеший в основном, Большой полк под главный удар ордынской конницы, осознанно обрёк его на почти полное истребление. Только если народная рать выстоит, если она своим упорным сопротивлением истощит силу натиска конной массы, только в этом случае оставалась возможность победы, и только тогда ужасная жертва приобретала смысл. Однако, слабейшая по всем статьям сторона нанесла сокрушительное поражение сильнейшей, причём именно народная пешая рать внесла главный вклад в победу.

От удара конной массы в человеческую стену многие в её рядах были раздавлены, многие в тесноте задохнулись, но стена, подавшись немного назад, всё же выстояла. Не произошло того, в чём был уверен Мамай и чего опасался Дмитрий: никто не побежал, никто не бросил оружия. Ордынцы могли бы, не идя врукопашную, издали стрелами засыпать беззащитную русскую рать, но Мамай, понимая объективную слабость русской пехоты, хотел быстрой победы и предпочёл прямой удар. За эту ошибку его воины заплатили большой кровью, потеряв множество убитых.

Схема Куликовской битвы. — Схема Куликовской битвы
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

Перед Большим полком стояли Передовой и Сторожевой. На них напала лёгкая ордынская конница, и почти вся пехота этих двух полков была порублена. Часть лёгкой конницы Сторожевого полка отошла к частному резерву, стоявшему за Полком левой руки. Несмотря на уничтожение Передового полка, Дмитрий оставил главные силы на месте и не направил их на помощь своему авангарду. Он понимал, что если бы русские полки двинулись вперёд, то пехота Большого полка открыла бы свои фланги. Главные силы по-прежнему ожидали ордынцев на занятой позиции.

Фронт борьбы не превышал 5-6 километров. Главный удар Мамай наносил по центру русского боевого порядка. Большой полк сильно поредел; ряды пешей рати легли, где стояли, как скошенная трава. Однако нависшая было угроза прорыва в середине была отражена свежими пешими полками суздальцев и владимирцев. Мамай изменил направление атаки, сосредоточив остаток своих сил против конного Полка левой руки. Ордынцы потеснили этот полк и повернулись спиной к Зелёной дубраве, где стоял Засадной полк под командованием брата великого князя Владимира Андреевича и князя Дмитрия Боброк Волынского. Мамаю казалось, что достаточно совершить последнее усилие, чтобы считать победу полной. Но для этого усилия у него больше не доставало свежих войск. Все его силы были включены в сражение.

Именно в это время Боброк решил пустить в бой Засадный полк, состоявший из отборной, хорошо вооружённой конницы. Всю ненависть к захватчикам русские войны вложили в свои сабли. Сначала лёгкая конница противника попыталась оказать сопротивление, но не смогла устоять перед натиском нашей тяжёлой конницы, и стала подаваться назад. В это время перешли в наступление Большой полк и Полк левой руки. Ордынцы некоторое время держались, но потом дрогнули, их отряды перемешались. Отступая, мамаева конница опрокинула свою пехоту и увлекла её за собой. Началось повальное бегство. Через несколько часов от армии Мамая ничего не осталось. У Красной Мечи русские части остановили преследование и возвратились назад к Куликову полю.

Потери были тяжёлые, на поле боя осталось более половины ратников. Восемь дней хоронили убитых, затем погрузили раненых на телеги и пошли домой. На обозы с ранеными нападали литовцы, но на большее они не решились: даже обескровленная русская рать от Ягайлы не оставила бы и мокрого места.

Мамай в том же году был убит в Феодосии своими европейскими (генуэзскими) союзниками. От сына Мамая повели свой род Глинские. Елена Глинская, из этого рода, была матерью Ивана Грозного.

Победа на Куликовом поле была итогом общенародного напряжения сил. Эта победа, одержанная под руководством Москвы, и легла краеугольным камнем в самое основание Московского государства. На Куликовом поле собрались дружины и народные полки из разных русских земель, признавших руководство московского князя, но обратно возвращалось в ореоле грозной славы войско единой Руси.

Чтобы оценить какое-либо сражение, нужно понять, достигли ли стороны своих целей. Если исходить из того, что после Куликовской битвы Русь осталась под властью ханов, что политическое значение этого сражения — невелико, и, казалось бы, жертвы оказались напрасными. Возьмём противную сторону — Мамая. Какова была его цель? Совершить набег на Русь, ограбить её в максимальной степени и подавить попытки сопротивления, которые он заметил со стороны Москвы. Но это была его второстепенная задача. Главной была война с Тохтамышем, поскольку на кону стояла вся Золотая Орда — несравненно большая и богатая в сравнению с Московским княжеством со всеми его союзниками. Мамай хотел на Руси получить материальные средства для оплаты своим войнам. Кроме того, поскольку Москва всегда поддерживала законных правителей Орды, Мамай опасался, что московский князь окажет Тохтамышу поддержку. Добился Мамай своей цели? Нет, проиграв Москве, он проиграл и Тохтамышу и вскоре был убит. Таким образом, Мамай это сражение проиграл, и, следовательно, Дмитрий — выиграл.

Некоторые историки считали, что целью противостояния с Ордой было освобождение от Ига, но это не так. Сама по себе Куликовская битва не была инициативой русских князей. Они не покушались на власть ханов, исправно, хоть и нерегулярно из-за неразберихи в Орде, платили дань, всё также выпрашивали ярлыки на княжение. Такой ярлык от Мамая был и у московского князя. С точки зрения Орды Дмитрий был законным правителем в своих землях, поэтому какие ещё набеги могли быть? Но они были, и Дмитрий на законных основаниях от них отбивался. Московский князь не нарушал условий договора с Мамаем и не выступал против его власти. Причиной сражения на Куликовом поле было просто желание остановить Орду и спасти свои земли и свой народ. Других вариантов, кроме военных, не оставалось, поскольку Мамай отказался от каких-либо договорённостей. Таким образом, целью Дмитрия было остановить ордынскую армию, не пустить её в русские пределы и избежать разорения страны и убийства населения. Фактически, Дмитрий Донской хотел лишь оставить всё, как было до начала конфликта. Он этого добился, целей своих достиг. А главной целью московских князей, которую они начали реализовать ещё с Ивана Калиты, и которая была определена ещё Александром Невским — обеспечение спокойного развития русских земель, укрепления в экономическом и военном смыслах, объединение, и после накопления достаточных сил — свержение власти Золотой Орды.

Победа, то есть сохранение существовавшего положения до Куликовского сражения, досталась невероятным напряжением сил и огромными потерями. Но что было бы в случае поражения? Мамай пошёл бы в русские земли, и полностью разорил бы их. Литва бы без особой борьбы включила часть обескровленных земель Северо-Восточной Руси в свой состав. Остальные княжества, будучи крайне слабыми, покорно платил бы дань Орде, а после её распада также стали частью Литовского княжества. То есть, Русь бы исчезла. И в том, что этого не случилось, и была заслуга князей, бояр, купцов, ремесленников, крестьян, которые на Куликовом поле отстояли саму возможность создания Русского государства. В этот день решался и решился вопрос: быть или нет России, и с этого дня начался реальный путь к независимости.

День Куликовской битвы — 8 сентября — самый верный кандидат для Дня российской независимости. На первый взгляд, это не кажется очевидным. Действительно, от ханской власти Русь не избавилась. Два года спустя, в 1382 году, Тохтамыш взял и сжёг Москву, убив множество жителей. Московский князь платил хану дань, опять добивался ярлыка, а его сын Василий жил заложником в Орде. Сам князь умер в 1389 году с тяжёлыми мыслями о казавшейся бессмысленной победе на Куликовом поле.

Куликовская битва ясно показала изменение психологии русского народа, произошедшее в течение XIV века, в период возвышения Москвы. Произошёл переход от общества, которое могло только плакать, стонать и разбегаться при подходе сильного врага, к обществу, которое объединилось и перестало бояться.

Русские летописи можно читать просто как перечни поступков: ну, ссорятся князья друг с другом, кто-то на кого-то доносит, и вроде бы всё это продолжается и кажется уже неизменным. Но если при чтении вникнуть в суть позиций сторон, то можно увидеть, что вечная борьба князей неожиданно стала приобретать совершенно иной характер. Вдруг прямые потомки издавна враждующих родов стали вести борьбу не за лучший кусок для себя, а за то, кто объединит Волго-Окское междуречье, чтобы возглавить сильное и активное государство с наступательной политикой. И бешеная борьба Твери с Москвой шла вовсе не из-за местных интересов. Это была именно борьба за великокняжеский стол, за то, кто начнёт объединение.

Князь Михаил Тверской поставил перед собой задачу: создать сильное объединённое государство, удержать Великий Новгород в своей орбите, сплотить княжества низовские. Он справился с этой задачей, но заплатил за это жизнью.

Прямой его противник, Иван Калита, продолжал ту же самую политику. И тоже нашёл свой путь: постепенно и незаметно, с помощью купли ярлыков, сводил всё в единый кулак, объединял.

Шла муравьиная по упорству и трудности работа по приращению всё новых и новых областей к Московскому княжеству. Развернулась ожесточённая борьба с Литвой, которая была на величайшем подъёме и потом уж никогда не повторила достигнутого в это время уровня (потому что Литва, приняв католичество, оттолкнула от себя православное население — а оно составляло 4/5, если не 9/10 Великого княжества Литовского).

Процесс нарастания энергии, направленной на объединение русских земель, привёл к Куликовской битве. Выигрыш политический, строго говоря, уже не был и нужен: к моменту сражения Москва уже выиграла битву за главенство среди княжеств. Но произошёл качественный скачок, превративший победу на Куликовском поле из политической в победу духовную. На Куликово поле вышли жители разных княжеств, а вернулись оттуда жителями единого московского русского государства.

Эта битва мало что изменила в военном отношении. Уже через два года хан Тохтамыш взял Москву и разорил её окрестности. Но уже произошёл идеологический сплав, означавший формирование русского этноса.

Результат того грандиозного сражения сказался не сразу, а примерно полвека спустя, когда уже при правлении внука Дмитрия Донского Василии II изменения стали необратимыми. Московское княжество окончательно преодолело внутренние смуты и саму возможность их возникновения, остальные русские княжества признали первенство Москвы, и начался бурный процесс объединения, а основные соперники — Литва и Золотая Орда, ослабели настолько, что перестали быть реальной опасностью для северо-восточных русских земель. Некоторое время спустя территории Золотой Орды и великого княжества Литовского и вовсе стали частью Российской империи.

Значение Куликовской битвы долгое время недооценивалось. При царе-батюшке она рассматривалась как важный, но не решающий эпизод борьбы за независимость. При Советской власти на начальном периоде этому эпохальному событию вообще не придавали никакого значения. Новые, советские, историки исповедывали марксистский подход к истории России. Во всех книгах по истории России, даже научных монографиях, было много ссылок на работы Маркса и Энгельса, которые, в большинстве своём, являлись статьями для американских, британских и германских газет. Причём, источником информации для «классиков» были книги, изданные, главным образом, за пределами России и написанные иностранцами. Таким образом, вместо летописей или каких-либо других надёжных источников, наши историки цитировали газетные статьи, написанные на основе не всегда достоверных материалов. В частности, Маркс считал, то Золотая Орда развалилась сама собой, никакой освободительной борьбы русского народа не было, и Куликовскую битву он вообще никогда не упоминал.

Характерным примером марксистского подхода были работы Покровского. В предисловии к одному из сборников его работ, озаглавленному «Историческая наука и борьба классов» (1932 год) о нём говорилось: «Старейший представитель большевистской гвардии, активный участник революции 1905 и 1917 годов, активный участник социалистического строительства, в деле народного просвещения М. Н. Покровский был неутомимым бойцом на теоретическом фронте, возглавляя марксистскую историческую науку. Отмечая годовщину со дня его смерти Редакционная коллегия по изданию сочинений М. Н. Покровского выпускает в свет сборник его историографических работ. В нём собрано всё основное, характеризующее Михаила Николаевича как неутомимого борца-большевика против буржуазной историографии и буржуазного принципа беспартийности в науке, против контрреволюционного троцкизма и правооппортунистических теорий».

В изложении Покровского Дмитрий Донской воспользовался смутой в Золотой Орде и выказал неповиновение Мамаю. Он подчинил нижегородского и ростовского князей и выгнал галицкого. Такие действия князя были признаны опасными для Орды, и Мамай начал в противовес Москве поддерживать Тверь. Тогда московский князь начал наступать на Тверь и лояльную к Мамаю Рязань. Следствием победы над ними явилось утверждение за Москвой руководящей роли. Таким образом, Покровский рассматривал Куликовскую битву как княжеское, но не народное восстание против Золотой Орды под главенством Дмитрия Московского. Полагая, что интересы борьбы с Золотой Ордой не могли играть значительной роли в истории сплочения Руси вокруг Московского княжества, Покровский считал Куликовскую битву событием, не имевшим особого значения в истории. По этой причине он практически обходит молчанием данное событие в основных своих работах.

Проблема борьбы народных масс за национальную независимость не укладывалась в разработанную им схему образования Московского государства, в которой определяющими силами были князья и церковь. Об участии русского народа в борьбе за национальную независимость в битве на Куликовом поле Покровский умолчал. О народных массах он упоминает лишь при освещении обороны Москвы во время нашествия Тохтамыша в 1382 году.

Понятно, что если Куликовская битва — это просто конфликт Дмитрия Донского, который хотел объединить русские княжества под своей властью, с Мамаем, который этого объединения не хотел, то это — рядовой эпизод нашей истории. Но ведь население Северо-Восточной Руси было невелико, и одних княжеских дружин и городских полков было недостаточно, чтобы собрать рать, по численности сопоставимую с Мамаевой Ордой. Поэтому на Куликово поле пришли все, от мала до велика, то есть это народ пришёл сражаться за возможность своего существования, за свою независимость. Причём, пришедшие на битву понимали, что большая часть из них погибнет. Это был момент наивысшего напряжения всех русских сил, а такие моменты в истории народа бывают крайне-крайне редко.

Здесь возникает естественный вопрос: для марксиста-ленинца главное в истории — это народ, почему же у марксиста Покровского народ на вторых ролях? Так ведь Маркс народом, то есть конкретными людьми с их заботами, проблемами, радостями и печалью не интересовался. Даже рабочий сам по себе был вне интересов Маркса, который мыслил большими и обобщёнными категориями — классами. Когда он строил теорию революции, при которой рабочий класс свергнет класс буржуазии, его не беспокоило, скольку людей при этом погибнет, сколько судеб будет поломано. В статьях Маркса о России народ не упоминается, только царская власть, которою Маркс не любит, и которую он хотел бы уничтожить (чужими руками, естественно). История России в статьях Маркса — это историю формирования российского самодержавия, то есть история князей, императоров, да ещё и Церкви. Вот и Покровский, верный марксист, не заметил подвига русского народа, не заметил его борьбы за свою независимость. Для Маркса, а вслед за ним и Покровского, история — это история классовой борьбы, а Куликовская битва точно не было эпизодом классовой борьбы, вот поэтому для марксистов она значения не имела.

Но, странное дело, в стране марксизма-ленинизма взгляды Покровского были осуждены. В 1934 году вышло Постановление «О Преподавании гражданской истории в школах СССР», в котором, в частности, говорилось: «Учебники и само преподавание носят отвлеченный, схематический характер. Вместо преподавания гражданской истории в живой занимательной форме с изложением важнейших событий и фактов в их хронологической последовательности, с характеристикой исторических деятелей — учащимся преподносят абстрактное определение общественно-экономических формаций, подменяя таким образом связное изложение гражданской истории отвлеченными социологическими схемам».

Отвлечённые идеологические схемы — это и есть замена взаимоотношений реальных людей абстрактной классовой борьбой. После этого Постановления изучение истории пошло другим путём, и Куликовская битва заняла подобающее ей место в истории нашей страны.

Процесс полного освобождения Руси от ханской власти после Куликовской битвы занял ещё целое столетие. Параллельно с распадом Золотой Орды шло усиление Московского княжества. Если Улус Джучи раздирали междоусобицы, то в Северо-Восточной Руси удельная форма существования русских княжество постепенно заменялось созданием единого централизованного государства со столицей в Москве.

Дмитрий Донской, хотя и уплачивал дань Тохтамышу, но в конце своего правления, передавая свою вотчину - великое княжество владимирское — старшему сыну Василию, не спрашивал согласие хана.

Подобный отчасти независимый курс продолжался и при его сыне и преемнике Василии I Дмитриевиче. После смерти отца он в сопровождении своих бояр отправился в Орду и привёз оттуда ярлык не только на великое княжение владимирское, но также и на Тарусу, Мещеру, а сверх того на Муром и Нижегородское княжество. Эти новые приобретения сделаны были, по всем данным, покупкой их, но не у владельцев, а у хана. По крайней мере, это известно относительно Нижегородского княжества. По сообщению Никоновской летописи, это княжество задолжало в Орду 3,5 тысячи рублей. Князь Василий внес эту недоимку и получил ярлык на Нижний Новгород (440 км от Москвы), Городец и Вятку (790 км от Москвы). Для ввода московского князя во владение хан Тохтамыш отправил своего посла в Нижний (и это после Куликовской битвы против Мамая и сожжения Москвы в 1382 году самим Тохтамышем). При этом нижегородские горожане охотно перешли под руку Василия I, так как вхождение в состав более могущественного Московского княжества давало лучшую защиту от набегов ордынцев и других разбойников, а также освобождало от междоусобиц суздальско-нижегородских князей. Князь Борис Константинович Суздальско-Нижегородский хотел было сопротивляться, но бояре покинули его и объявили собравшемуся народу, что отныне Нижний принадлежит Москве. Попытка племянников Бориса и сыновей вернуть себе княжество окончилась полной неудачей, и князья нижегородские должны были удовольствоваться мелкими владениями, которые им отвел московский князь, и перейти на положение служилых московских князей.

В 1385 году была заключена Кревская уния между Польшей и великим княжеством Литовским, в результате которой великий князь Ягайло становился польским королём. По условию унии Ягайло перешёл в католичество и должен был перевести в эту веру остальной народ княжества. Таким образом, Литва перестала быть официально православной и перевернулась лицом на Запад. Она продолжала пытаться захватить те или иные русские города, но потеряло статус собирателя русских земель.

Рязанское княжество к началу XV века совсем ослабело и никак не претендовало на первенство в Северо-Восточной Руси. По договору 1402 года рязанский князь Фёдор Ольгович не мог без согласия Москвы вступать в какие-либо отношения и переговоры с Литвой, Ордой, с другими русскими князьями и даже с удельными князьями своей рязанской земли.

Остались лишь два крупных соперничающих княжества: Московское и Тверское, хотя они ещё входили в состав Золотой Орды. Москва, занятая борьбой с Литвой и Ордой, не вмешивалась в тверские дела. Тверской князь Иван Михайлович отвечал тем же: в 1408 году во время нашествия эмира Едигея он не подчинился его приказу «быть на Москву» с артиллерией.

Русские князья, воспользовавшись поражением Тохтамыша от Тимура, прекратили с 1395 года уплату выхода (дани) и поездки в Орду. Этим и был вызван поход Едигея на Русь в 1408 году, приведший к разорению ряда городов, но взять Москву ему не удалось. Взяв откуп, он поспешил вернуться в Орду, где в его отсутствие начался очередной период борьбы за ханскую власть.

Золотая Орда в 1430-60 годах окончательно развалилась. На востоке образовались ханства Казахское, Узбекское, Сибирское, Ногайская Орда, в Среднем Поволжье — Казанское, по правому берегу Волги в её низовьях, по Манычу, Куме и Тереку — Астраханское, между Волгой и Днестром и частично на Северном Кавказе — Большая (Великая Орда), в Крыму, Причерноморье и Приазовье — Крымская. Правители Казанского ханства и Большой орды считали себя правопреемниками Улуса Джучи и продолжали время от времени борьбу с русскими княжествами, в основном, с московским.

В 1397 году князь Василий Дмитриевич отнял у Великого Новгорода Волок Ламский, Ржев и Вологду, но одновременная его попытка овладеть Заволочьем, или Двинской землей, кончилась неудачей. Василий продолжал приобретения отца и на юге в области Оки: здесь он достал Козельск и Любутск.

Наступившая по смерти Василия Дмитриевича усобица в среде московских князей затормозила их собирательную деятельность. Но тем не менее, в это время был присоединён к составу Московских владений Заозерский удел Ярославского княжества и вторая половина Ростова. После того как сын Василия I Дмитриевича Василий II Васильевич по прозвищу Тёмный, восторжествовал над своими противниками, он присоединил к своим владениям княжество Суздальское (при каких обстоятельствах — неизвестно), которое он и завещал старшему сыну Ивану. Он же купил у рязанских князей за рекой Окой Тешилов, Венёв (в нынешней Тульской области) и другие места по реке Смедве и Осетру и на верхнем Дону, приобрёл там же Елец (350 км от Москвы) и Елецкие места.

В первой половине XV века Московское государство было очень невелико: к нему не принадлежали ни Тверь, ни Псков, ни Новгород, ни Рязань. Обширные земли Новгорода охватывали владения московских князей и с запада, и с севера, и с востока, а Рязань, владения которой переходили и на левый берег Оки, ограничивала их с южной стороны. Но и в этих тесных пределах московские великие князья делили свою власть с удельными, которые были их соправителями даже в пределах стольного города Москвы. Только со второй половины XIV века объединение Руси начинает делать значительные успехи. Великий князь Иван Васильевич присоединяет к Москве Новгород, Тверь, северские города (Брянск, Мценск, Стародуб, Новгород-Северск, Чернигов, Рыльск, Путивль) и Пермь; воеводы его проникают и за Уральские горы. Но на этом не могло остановиться дело государственного объединения русского народа. На западной границе Москвы находилось Литовское княжество, соединившееся с Польшей: это была постоянная угроза Москве; на восточной границе лежали царства Казанское, Сибирское и Астраханское; с юга угрожали крымцы, татары, нагаи. Надо было или присоединить все эти земли и народы к Москве, или погибнуть. Сын Ивана Васильевича Василий овладел Псковом, Рязанью и Смоленском, а его внук, царь Иван IV, — царствами Казанским, Сибирским, Астраханским. И на этом нельзя было остановиться: новые границы только переносили на новые места точки враждебного столкновения противников. В XVII веке границы Московского государства раздвигаются ещё шире.

Во второй четверти XV века в Северо-Восточной Руси началась активная борьба сторонников и противников централизации. Такая централизация могла происходить только вокруг Москвы. Некоторые княжества это понимали и признали, другие хотели самостоятельности. Конфликт между этими группами был неизбежен. Централизация происходила также и внутри существовавших великих княжеств. А поскольку следствием её должна была стать ликвидация уделов, соответственно это вызвало сопротивление удельных князей. Консолидация сил вокруг одного сильного центра была неизбежным решением для обеспечения независимости Северо-Восточной Руси. Это понимало большинство князей и населения. Но также было ясно, что сломить сопротивление противников полного объединения можно было только военным путём.

Необходимость объединения земель, окончательного освобождения от власти Орды, выдвигало насущную задачу создания сильной власти, способной решить указанные проблемы. В её создании в форме централизованной монархии, поскольку другой формы не знали, были заинтересованы все слои русского общества. В то же время часть феодалов — удельных князей и бояр — выступали против усиления центральной власти, поскольку оно грозило им потерей некоторых экономических и политических привилегий.

Тем временем прекратилась и борьба Твери против Москвы. В начале XV века в Твери великим князем был Иван Михайлович, получивший ярлык от хана Шадибека. Он был женат на дочери литовского великого князя Кейстута и являлся большей частью времени союзником Москвы.

В 1425 году на Руси случилась эпидемия моровой язвы. Тверской великокняжеский дом пострадал особенно сильно. За один год умерли сразу три великих князя: сам Иван Михайлович, его сын Александр Иванович, который пробыл великим князем с 22 мая по 25 октября, и сын Александра Юрий Александрович (великий князь с 26 октября по 23 апреля 1426 года). В 1426 году новым правителем Твери стал брат Юрия Борис Александрович.

Начало его правления совпало с малолетством Василия II и, как следствие, со значительным усилением влияния опекуна московского князя великого князя Литовского Витовта, чья дочь Софья была матерью Василия. У Твери оставался последний шанс не допустить окончательного возвышения Москвы.

В то же время и тверской князь Борис Александрович пошёл на службу к Витовту. Однако власть Литвы вскоре ослабла: в 1430 году Витовт умер, и в его владениях началась гражданская война. Смута была и в Московском княжестве. Тверской князь в это время чувствовал себя довольно свободно.

В 1453 году с гибелью Шемяки московская междоусобица закончилась, и Борис Александрович, поняв, что надежды на Литву мало, присягнул Москве, опасаясь карательного похода со стороны последней. Борис Александрович отдал свою дочь Марию за Ивана Васильевича — соправителя Василия II и наследника престола (будущего Ивана III). Более того, в том же 1454 году тверской князь заключил при посредничестве митрополита Ионы договор с Василием, «которым обещался с детьми своими быть во всем заодно с Москвою».

Литва постепенно перестала быть опасной угрозой для Москвы. При князе Витовте Литовское великое княжество достигло своего наивысшего могущества, но после его смерти началась большая смута, и Литве было не до Руси.

К середине XV века преобладающая мощь Москвы стала очевидной. Попытки некоторых феодальных центров — Твери, Великого Новгорода и Нижнего Новгорода — ослабить Москву как политический центр Северо-Восточной Руси окончились неудачей. Москва в целом отбилась, также, и от агрессии со стороны Литвы и Орды.

Объединение Руси для обретения независимости не могло произойти, пока русские княжества не отказались бы от родовых принципов управления. Нужно было покончить с лéствичным правом, доставшихся от времён Киевской Руси и перейти к наследованию княжения от отца к сыну, и передачи таким образом всех прав собственности на землю одному человеку. А это вело к необходимости уничтожения удельного принципа и существенного ограничения прав удельных князей.

Вскоре после окончания феодальной войны правительство Василия II ликвидировало Можайский уезд в 1454 году, за тем в 1456 году Серпуховско-Боровский. Правитель единственного оставшегося удела — Верейско-Белозерского — князь Михаил Андреевич полностью подчинялся Василию II и его преемнику Ивану III.

Московское княжество в 1462 году, к началу правления Иваана III
Для увеличения изображения наведите курсор на рисунок

При сыне Василия II Иване III собирательная деятельность Москвы приняла грандиозные размеры. В 1463 году Иван купил отчину князей Ярославских, а в 1474 году другую половину Ростова. Это были последние покупки Московского князя. Он стал настолько силён, что остальные земельные приобретения получил путём завоеваний.

Однако в самом московском великом княжении скрывались ещё зачатки разрушения, наследие предыдущего политического быта. Как вотчина, оно делилось на части между детьми великих князей. Старший великий князь не был сильнее прочих, получая равный с ними удел. Внутренние раздоры и счёты между московскими князьями были неминуемы и обнаружились, когда образовались боковые линии, по-прежнему предъявлявшие свои права на великокняжеское достоинство по началам родового старшинства. Кровное начало очевидно мешало ещё государству. Оставалось сделать один шаг – пожертвовать семьей государству: этот шаг был сделан, но не вдруг. Чтоб отвратить возможное соперничество между детьми, великие князья стали давать старшему сыну большую часть, а прочим – меньшие. Кровные интересы начали мало-помалу уступать место желанию сохранить и упрочить силу московского великого князя. В этом уже заключалась неясная мысль о государстве. Части каждого из братьев великого князя становились все меньше, хотя удельная система ещё сохранялась. По завещанию Василия II Тёмного появляются даже новые уделы: Юрия Васильевича (Дмитров, Можайск, Серпухов), Андрея Большого Васильевича (Углич, Звенигород, Бежецкий Верх), Бориса Васильевича (Волоколамск, Ржев, Руза), Андрея Меньшого Васильевича (Вологда).

Братья Ивана III Васильевича получили только по три города; братья его сына Василия Ивановича не были даже самостоятельными удельными князьями, а простыми владельцами, подданными великого князя. Уделы совершенно исчезают, когда последний удельный князь северский Василий Иванович Шемякин стал подданным Василия III.