Возможен ли англо-саксонский социализм?

Социализм и коммунизм — весьма неоднозначные понятия. Своё представление о них было у Маркса, другое — у Ленина, третье — у Горбачёва, иные у Фиделя Кастро и Мао Цзедуна.

Люди, конечно, бывают разные, но общепринятый образ мышления в западных странах связан с накоплением богатства и стремлением иметь как можно больше денег. Динамика развития западного общества основывается на потакании всё большему количеству чрезмерных и неразумных потребностей. В противоположность этому, коммунизм предусматривает полное удовлетворение потребностей, но разумных потребностей.

Надёжные и точные часы — естественная потребность, но золотые часы с бриллиантами — вещь бессмысленная, предназначенная для удовлетворения тщеславия и показа своей успешной жизни, в которой много денег и богатства. Если у вас порвался носок, вы можете выкинуть его и купить новый. Но его можно заштопать и носить дальше. В этом случае вам потребуется меньше носков и, соответственно, меньше денег для нормальной жизни. Разумные потребности не требуют стремиться к богатству.

Карл Маркс не только писал о разумных потребностях, он и сам негативно относился к богатым людям и к их стремлению раздобыть как можно больше денег. Радость жизни для него была не в тщеславной демонстрации своих доходов перед окружающей публикой. «Если мы избрали профессию, в рамках которой мы больше всего можем трудиться для человечества, то не согнёмся по её бременем, потому что это — жертва во имя всех; тогда мы испытаем не жалкую, ограниченную, эгоистическую радость, а наше счастье будет принадлежать миллионам, наши дела будут жить тогда тихой, но вечно действенной жизнью, а над нашим прахом прольются горячие слёзы благородных людей». Это сочинение под названием «Размышления юноши при выборе профессии» Маркс написал, когда ему было семнадцать лет. В то время он как раз окончил гимназию и перед ним стоял выбор: продолжать учиться или начинать работать. Его товарищи мечтали быть поэтами, учёными, философами, или собирались стать миссионерами, пасторами, или рассчитывали, что смогут жить в роскоши в буржуазных семьях. Маркс не исходил, как они, из эгоистических принципов и не делал критерием выбора профессии личное счастье, он обдумывал этот вопрос с точки зрения познания общества и жизненной позиции.

Карл Маркс родился в состоятельной семье, в 23 года получил степень доктора наук, в 25 лет взял в жёны девушку из родовитой семьи и стал главным редактором либеральной «Рейнской газеты», выходившей в Кёльне. Он мог стать «сэром Марксом», «министром Марксом», «директором банка Марксом», «профессором Марксом», однако он отказался от всего этого и выбрал профессию, на поприще которой мог принести человечеству больше пользы, и сорок лет скитался по Европе во имя своей теории общественного развития и революции. Маркс был беден и терпел лишения, из его семи детей выжили только три девочки. В марте 1883 года он уснул вечным сном, сидя за письменным столом. Его идеи потрясли мир, затем их значение упало, но нельзя сказать, что они оказались неверны, поскольку история мира ещё не закончилась, а основные противоречия капитализма, на которые первым указал Маркс, никуда не делись.

Во все времена система моральных ценностей в любом обществе была противоречива: с одной стороны, в почёте была умеренность, с другой стороны, также ценились богатство и власть. Запад всегда утверждал, что его общество построено на христианских ценностях. Но это не совсем точно. Есть и вторая часть его системы ценностей, взятая из языческого Рима. Люди в древних обществах делились на тех, у кого была свобода и власть и на остальных, которые были в подчинении. А власть вытекала из наличия богатства. В более редких случаях было наоборот, из власти вытекало богатство. В любом случае власть и богатство были тесно связаны. Поэтому всякий человек стремился разбогатеть, получить какую-то власть и с ней — некоторую свободу. Отсюда вытекало тяга большинства людей к богатству. В зависимости от темперамента, у одних она было сильнее, у других — слабее. В Риме, как огромной империи, богатства и власти было много, это были высшие общественные ценности.

Когда христианство стало государственной религией в Римской империи, возникла противоречивая мораль. С одной стороны, стремление к богатству, что было естественным для древних обществ, и, с другой стороны, скептическое отношению к желанию разбогатеть, что вытекало из Евангелий, и из самого общественного статуса Иисуса. Ведь почему его не признало подавляющее число иудеев, и прежде всего священники? Они ждали мессию, который будет как царь, подобный Давиду, и который возглавит борьбу за освобождение народа. И если Бог решил, что его Сын должен принять образ человеческий, то почему Иисус не родился в царской семье? Ведь всё было бы проще: иудеи бы ему поверили, слушали бы его заповеди и приняли бы новую веру без сопротивления. Но Иисус появился в семье небогатого плотника. А поскольку он был Бог в образе человека, то естественно, что всё, что с ним было связано, стало бесспорным образцом для его последователей. Образцом стал человек, который своим трудом зарабатывают небольшие средства, достаточные для простой жизни.

Языческий римский мир продолжал жить своей жизнью, главным смыслом которой было стремление разбогатеть. Этот римский мир долгое время существовал отдельно от мира христианского, пока в IV веке император Константин не решил их объединить. Римские аристократы и купцы начали приобщаться к заповедям Иисуса, который проповедовал скромность и нестяжательство. А что же делать с накопленным богатством, неужели всё раздать и кардинально изменить свой образ жизни?

Евангелист Матфей как-то записал одну историю, то самую, знаменитую, про верблюда, богача и игольное ушко. Суть её в следующем. Когда Иисус проповедовал в Иудее, к нему подошёл юноша и спросил, что ему нужно сделать доброго, что обрести жизнь вечную. Юноша был из состоятельной семьи и страдал сребролюбием, то есть любил деньги. Он подошёл к Иисусу как к обычному человеку, поскольку считал Его просто иудейским учителем. Иисус ответил: «Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди». Юноша спросил какие заповеди, поскольку предположил, что, кроме заповедей закона (Синайских), есть ещё другие. Иисус перечислил: «Не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй; почитай отца и мать; и: люби ближнего твоего, как самого себя». Юноша ответил, что всё это он соблюдает и вновь спросил «чего ещё недостает мне?». Иисус дал ему трудную заповедь: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твоё и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мной». Услышав эти слова, юноша отошёл с печалью, поскольку у него было большое имение. Иисус же сказал ученикам: «Истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное». Действительно, не столько имеют препятствий на пути к спасению те, которые владеют немногим, сколько те, которые погружены в бездну богатства, — потому что страсть к богатству тогда бывает сильнее. Приращение богатства всё более и более разжигает пламя страсти и делает богачей беднее прежнего: возбуждая в них беспрестанно новые пожелания, заставляет через то сознавать всю свою нищету. Эта страсть проявила себя и в данном случае. Юношу, который с радостью и усердием подошёл к Иисусу, так помрачила она, что, когда Иисус повелел ему раздать своё имение, он не мог даже дать Ему никакого ответа, но отошёл от Него молча, с поникшим лицом и с печалью. Иисус своими словами порицал не богатство, но тех, которые пристрастились к нему.

Но для чего же Иисус сказал Своим ученикам, что трудно богачу войти в царствие небесное, когда они были бедны и даже ничего не имели? Для того чтобы научить их не стыдиться бедности. Сказав, что невозможно богатому войти в Царство Небесное, Иисус далее показал, что не просто невозможно, но и в высшей степени невозможно, что и объясняет примером верблюда и игольного ушка: «И ещё говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие». Ученики смутились, слыша Его слова, а Он добавил: «человекам это невозможно, Богу же всё возможно». Он понимал, что мало кто решиться всё отдать.

Церковь начала искать компромисс: как и заповеди соблюсти, и привычные римские обычаи не разрушить. Решение нашли в том, что не обязательно было всё раздавать, а достаточно и части, и направлять эту часть на милостыню, строительство храмов и приютов для больных и сирот.

После крушения Западной Римской империи время несметных богатств прошло, и народы Европы жили скудно и потому в достаточном согласии с заповедями Иисуса. Но с конца XV века ситуация стала меняться. Города-республики Северной Италии, прежде всего Генуя, Флоренция и Венеция, сильно разбогатели на средиземноморской торговли. У тех семей, которые правили этими городами, скопились значительные средства, которые хотелось ещё более приумножить. Накопления денег связано со многими преступлениями. Нужно было какое-то моральное успокоение. Но ведь рядом был Рим, а в нём — папы, большей частью итальянцы, в том числе и Медичи из Флоренции. В те времена папы тоже любили деньги и были очень богатыми людьми. Поэтому у них был и личный стимул, чтобы морально обосновать стремление к обогащению. Кроме как из Италии, папы были и из Испании, в которой появилось много состоятельных людей вследствие большого притока золота из недавно открытой Америки. Папы стали объяснять, что быть богатым — это нормально, раз Бог это допустил.

Однако аморальность верхушки католической церкви была крайне неприятна большей части прихожан. Ведь ещё апостол Павел в первом письме Тимофею писал: «Корень всех зол есть сребролюбие, которому предавшись, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям». Недовольство жизнью и деятельностью римской верхушки вылилось в Реформацию и появлением новых направлений в христианстве, которые больше не подчинялись Римско-католической Церкви: протестанты, кальвинисты, англикане и прочие. Фактически, это была попытка вернуться к евангельским нормам жизни.

Открытие новых торговых путей в Индию и Америку вызвало приток значительных доходов в западно-европейские морские державы: Португалию, Испанию, Францию, Англию, Нидерланды. Развитие науки и промышленная революция в XVII веке увеличили производительность труда. Европа, которая была бедной по сравнению с Востоком в средние века, начала богатеть. Вопрос о размере достаточного богатства с точки зрения христианской морали становился актуальным для всё большего количества людей. Протестантская точка зрения, казалось, наилучшим образом соответствовала идеям Иисуса. Действительно, Он был не из богатой, но и не из бедной семьи. Его отец и Он сам честно работали, и семья не знала нужды. Вот вам образец для любого человека. Честность, умеренность и трудолюбие стали основой протестантской добродетели. Но если вы ведёте жизнь экономную и трудолюбивую, то какой-то достаток в семье образуется. Вы имеете больше, чем нужно для текущей жизни, но ведь всякое может случиться, поэтому некоторый запас на «чёрный день» будет крайне полезен, чтобы этот чёрный день пережить с наименьшими неприятностями.

Если вы честно трудитесь, то естественно возникает желание гордиться этим перед знакомыми и соседями. Как показать это другим? Если вы не бедны, то в состоянии покупать себе новую одежду и иметь благоустроенный дом. Поэтому в Западной Европе внешнему виду стали придавать большое значение. Конечно, можно ходить и в старом платье или пальто, и если их подлатать, они вполне ещё могут согреть. Но если вы не можете купить себе нового, значит вы — бедны, а трудолюбивый человек не может быть беден. Следовательно бедный — это ленивый. Правда, в редких случаях к бедности могут привести и всякие несчастные события, и таких людей нужно жалеть и помогать как лично, так и через разные благотворительные организации.

Когда Маркс и Энгельс в середине XIX века анализировали современное им общество, в котором были крупные фабрики и заводы, на которых трудились миллионы рабочих, они считали, что развитие капитализма приводит к обнищанию большого количества людей. Одной из причин этого были кризисы перепроизводства. Если предприятие выпускает продукцию, которая по каким-то причинам плохо продаётся, то такое предприятие несёт убытки и сокращает производство или вовсе останавливается. Вследствие этого рабочие оказываются без работы и бедствуют. Кроме того, владельцам предприятий выгодна безработица, поскольку в этой ситуации человек согласен на любую работу при любых условиях и за любые деньги. То есть капиталисту легче эксплуатировать рабочего.

Избежать этих кризисов, как полагал Маркс, можно лишь одним способом: когда вся продукция производства будет принадлежать не одному или небольшой группе людей, а всему обществу, которое сможет распределять её среди всех членов общества по-справедливости. Общество сможет разумно планировать, что нужно производить, исходя из потребностей каждого человека, но, конечно, разумных потребностей. Ясно, что каждому нужно пальто, но вот соболья шуба — это уже завышенные требования.

Естественно, что владельцы заводов и фабрик добровольно ничего не отдадут поэтому, считал Маркс, революция, то есть насильственные действия, неизбежна. Её совершит пролетариат — рабочие завод и фабрик, которые больше всего страдают в капиталистическом обществе. Маркс, и его друг Энгельс видели, что в Западной Европе созрели все условия для революции, но так и не дождались её. Помимо материальных условий жизни, а также сложившихся в обществе отношений между владельцами предприятиями и наёмными работниками, существует ещё психология людей, которая может иметь большую силу, чем объективно складывающиеся производственные отношения.

Говоря о национализации производства, Маркс имел в виду прежде всего крупные фабрики и заводы, где эксплуатация и бессилие рабочих были особенно сильны. В случае революции такие рабочие улучшили бы свою жизнь. Но было ещё большое количество небольших по размерам предприятий. Их владельцы сами работали, имели нескольких наёмных работников, к которым относились хорошо, иногда даже по-семейному. Рано или поздно волна обобществления должна была докатиться и до них, что их изрядно пугало, поскольку большинство таких небольших предприятий создавались упорным трудом их собственников, как правило, в течение нескольких поколений. Они были потомками многочисленных городских ремесленников, составлявших основное население средневековых европейских городов. Конечно, такие люди были противниками пролетарской революции, которая им кроме хаоса в экономической жизни ничего бы не дала.

Правда, Маркс причислял их к потенциальным сторонникам социализма. Он считал, что крупное производство отнимает рынок сбыта у мелких производителей, они разоряются и пополняют ряды рабочего класса. Но это было лишь предположением, точно этого знать было невозможно. Крупные предприятия были не единственной причиной разорения малого предпринимательства, были десятки других причин, и люди психологически к этому привыкали и умели находить разные пути решения проблемы, и им вовсе не обязательно было бросать всё и бежать на завод. Кроме того, с развитием промышленности, торговли и науки появлялись новые отрасли производства, и открывались новые возможности для небольших предприятий, для которых поэтому капитализм сам по себе не был помехой.

Развитие общества требовало всё большего числа образованных людей, которые жили, конечно, лучше пролетариата и не хотели никаких сносящих всё революций, а стремились добиться более справедливого и разумного государства мирным путём через выборы, пропаганду в газетах, формированию нужной общественной атмосферы.

Самим капиталистам настроения в обществе были не безразличны. Они не хотели доводить рабочих до крайней ситуации, когда начинаются забастовки и беспорядки. Владелец предприятия уменьшает зарплату не по своей злобе, а из-за производственных проблем, когда доходы начинают падать. Фабриканты и заводчики готовы по возможности платить своим работникам такую зарплату, чтобы те нормально жили и в стране было спокойствие, порядок и предсказуемость. Этого хотят все.

В то же время не стоит недооценивать возможность совершенствоваться для капиталистической системы и желания самих капиталистов улучшить производство и жизнь людей. Генри Форд писал в своей книге «Моя жизнь, мои достижения»: «Если бы я преследовал только своекорыстные цели, мне не было бы нужды стремиться к изменению установившихся методов. Если бы я думах только о стяжании, нынешняя система оказалась бы для меня превосходной; она в преизбытке снабжает меня деньгами Но я помню о долге служения. Нынешняя система не даёт высшей меры производительности, ибо способствует расточению во всех его видах; у множества людей она отнимает продукт их труда».

Маркс и Энгельс указывали на необходимые условия созревания предпосылок для революции. Они определялись, по их мнению, возникновением определённых материальных условий жизни и образовании вполне определённых производственных отношений. Для того, чтобы в результате революции (мирной или нет) капиталистические отношения сменились коммунистическими, необходимо было появление в рабочего класса. «Развитие условий, необходимых для существования многочисленного, сильного, сплоченного и сознательного пролетариата, идёт рука об руку с развитием условий существования многочисленной, богатой, сплоченной и могущественной буржуазии». (Энгельс, «Революция и контрреволюция в Германии», 1852 г.). Таким образом, развитие буржуазии приводит к появлению сильного пролетариата и появляются условия для революции. Это — процесс объективный, не зависящий от воли отдельных людей. Процесс перехода от первобытно-общинного строя к рабовладельческому, затем — к феодальному, далее — капиталистическому (буржуазному) — это явление закономерное. Маркс предположил (хотя он считал, что это — закон), что капиталистический строй сменится коммунистическим, при котором частная собственность на средства производства (станки, здания, машины и тому подобное) будет ликвидирована, и эти средства будут в совместной собственности всего общества.

Но сам по себе такой процесс не произойдёт, его должны осуществить конкретные люди. Переход от феодализма к капитализму осуществила буржуазия, жившая, в основном, в городах и занимавшаяся промышленным производством и торговлей. Переход к коммунизму, по мысли Маркса, должен был осуществить пролетариат. Не весь, конечно, а его наиболее развитая часть под руководством некоей партии. Здесь всё зависело от людей, то есть — это процесс субъективный. Деятельность такой партии есть второе, достаточное, условие для осуществления революционного перехода от капитализма к капитализму.

Если необходимое условие — создание материальных предпосылок — есть процесс объективный и потому осуществляющийся непременно, то достаточное условие — организация революционного процесса партией, есть процесс субъективный. Именно поэтому революция может оказаться и неудачной, а если она и произойдёт, то её результат в конкретной стране может сильно различаться в зависимости от поведения конкретных людей. Поэтому, хотя предпосылки для коренных преобразований созрели во многих странах, революции произошли только в некоторых. Понятно, что и результат, то есть какой конкретно формы получился социализм (как первая фаза коммунизма), зависело от конкретной страны. Отсюда и возникают русский (российский), китайский, кубинский и другие социализмы.

При определённых условиях возможен был и мирный переход к социализму. О такой возможности в 1886 году писал Энгельс в предисловии к английскому изданию «Капитала»: «Несомненно, что в такой момент должен быть услышан голос человека, теория которого представляет собой результат длившегося всю его жизнь изучения экономической истории и положения Англии, голос человека, которого это изучение привело к выводу, что, по крайней мере в Европе, Англия является единственной страной, где неизбежная социальная революция может быть осуществлена всецело мирными и легальными средствами. Конечно, при этом он никогда не забывал прибавить, что вряд ли можно ожидать, чтобы господствующие классы Англии подчинились этой мирной и легальной революции без "бунта в защиту рабства"».

Возможен, правда пока ещё не реализованный, англо-саксонский социализм, о котором всемирно известный писатель Герберт Уэллс рассказал Сталину. Их беседа состоялась 23 июля 1934 года. В это время на Западе бушевал экономический кризис, названный Великой депрессией. Он начался в 1929 году и с 1933 года начал постепенно ослабевать. Кризис, основном, затронул англо-саксонские страны — Великобританию, США и Канаду, а также Францию и Германию. Промышленное производство было отброшено к уровню начала XX века, то есть на 30 лет назад; в развитых странах насчитывалось около 30 млн безработных; ухудшилось положение фермеров, мелких торговцев, представителей среднего класса. Многие оказались за чертой бедности, резко снизилась рождаемость. По всей территории США от 25 до 90 % детей страдали от недоедания В 1930-х годах в Северной Америке разразился массовый голод, который привёл к многочисленным маршам и забастовкам. Возросло число сторонников как коммунистических, так и фашистских партий, особенно в Европе.

После успеха нацистской партии на нескольких подряд парламентских компаниях президент Гинденбург 30 января 1933 года назначил Гитлера рейхсканцлером. Вскоре Гитлер объявил курс на роспуск парламента и проведение досрочных парламентских выборов. 5 марта 1933 года на выборах в Рейхстаг национал-социалистическая партия Гитлера набрала 44%, социал-демократы — 18%, коммунисты — 12%. Германия окончательно покончила с социализмом, хотя в XX веке была первым претендентом на его победу.

На таком политическом фоне проходила беседа. Уэллс, побывав в США, рассказывал о социалистических преобразованиях президента Рузвельта: «Моя поездка в Соединенные Штаты произвела на меня потрясающее впечатление. Рушится старый финансовый мир, перестраивается по-новому экономическая жизнь страны...Мне кажется, что в Соединённых Штатах речь идет о глубокой реорганизации, о создании планового, то есть социалистического хозяйства. Вы и Рузвельт отправляетесь от двух разных исходных точек. Но не имеется ли идейной связи, идейного родства между Вашингтоном и Москвой?». Удивительно, но Уэллс находит нечто схожее в развитии капиталистической страны с классической демократией и социалистической страны диктатуры пролетариата с авторитарной формой правления. Сталин ответил, что цели проводимых преобразований в обеих странах разные: США хотят ликвидировать последствия кризиса, Советский Союз хочет уничтожить основания для возникновения подобных кризисов. По его словам «если те американцы, о которых Вы говорите, частично добьются своей цели, то есть сведут к минимуму этот ущерб, то и в этом случае они не уничтожат корней той анархии, которая свойственна существующей капиталистической системе. Они сохраняют тот экономический строй, который обязательно должен приводить, не может не приводить к анархии в производстве. Таким образом, в лучшем случае речь будет идти не о перестройке общества, не об уничтожении общественного строя, порождающего анархию и кризисы, а об ограничении отдельных отрицательных его сторон, ограничении отдельных его эксцессов». Сталин выразил сомнение, что меры Рузвельта приведут к плановой экономике. Он считал, что капиталисты сознательно будут поддерживать безработицу: «ни один капиталист никогда и ни за что не согласится на полную ликвидацию безработицы, на уничтожение резервной армии безработных, назначение которой — давить на рынок труда, обеспечивать дешевле оплачиваемые рабочие руки. Вот Вам уже одна прореха в «плановом хозяйстве» буржуазного общества».

Слова Сталина были совершенно справедливы для того времени, но в наши дни ситуация изменилась. Для стран Европы сейчас характерна нехватка работников, и это при том, что автоматизация сократила очень много рабочих мест. Например, по оценкам, в Германии к 2030 году будет не хватать около 8 миллионов работников. Из нынешних 80 миллионов населения этой страны около 10 миллионов приехали в последние 50 лет из России, Восточной Европы, Турции, а в последние годы — из стран Ближнего и Среднего Востока. А людей всё равно не хватает.

Сомневаясь в американском социализме, Сталин привёл ещё один аргумент: «Плановое хозяйство предполагает далее, что усиливается производство в тех отраслях промышленности, продукты которых особенно нужны народным массам. А Вы знаете, что расширение производства при капитализме происходит по совершенно иным мотивам, что капитал устремляется в те отрасли хозяйства, где более значительна норма прибыли. Никогда Вы не заставите капиталиста наносить самому себе ущерб и согласиться на меньшую норму прибыли во имя удовлетворения народных нужд. Не освободившись от капиталистов, не разделавшись с принципом частной собственности на средства производства, Вы не создадите планового хозяйства».

Но в наше время эта проблема в значительной мере решена. Государства Запада стали настолько богаты, что могут позволить себе дотировать производство с низкой прибылью или вовсе убыточное, но имеющее социальное значение. Например, сельское хозяйство и угольную промышленность. Получая финансовою помощь от правительства, даже убыточное производство может продолжать работу.

В ходе беседы Уэллс рассказал о некоем англо-саксонском социализме: «если страна в целом приемлет принцип планового хозяйства, если правительство понемногу, шаг за шагом, начинает последовательно проводить этот принцип, то в конечном счёте будет уничтожена финансовая олигархия и водворится социализм в том смысле, в каком его понимают в англо-саксонском мире. Рузвельтовские лозунги «нового порядка» имеют колоссальный эффект и, по-моему, являются социалистическими лозунгами».

В словах Уэллса была логика и он описал ситуацию, о которой говорил Ленин: «Если крупнейшее капиталистическое предприятие становится монополией, значит оно обслуживает весь народ. Если оно стало государственной монополией, значит государство (то есть вооруженная организация населения, рабочих и крестьян, в первую голову, при условии революционного демократизма) — государство направляет все предприятие — в чьих интересах? — либо в интересах помещиков и капиталистов; тогда мы получаем не революционно-демократическое, а реакционно-бюрократическое государство, империалистскую республику, — либо в интересах революционной демократии; тогда это и есть шаг к социализму. Ибо социализм есть не что иное, как ближайший шаг вперёд от государственно-капиталистической монополии. Или иначе: социализм есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего народа и постольку переставшая быть капиталистической монополией». («Грозящая катастрофа и как с ней бороться», 1917 г.).

Относительно конкретной американской ситуации Сталин объяснил Уэллсу, что шаг к социализму Рузвельт сделать не сможет, поскольку «нельзя забывать о функциях государства в буржуазном мире. Это — институт организации обороны страны, организации охраны «порядка», аппарат собирания налогов. Хозяйство же в собственном смысле мало касается капиталистического государства, оно не в его руках. Наоборот, государство находится в руках капиталистического хозяйства. Банки, крупное производство, железные дороги, даже армия квалифицированного труда, инженеры, техники, — всё принадлежит не государству, а капиталу, и работает на него».

Уэллс, в свою очередь, предложил последовательность перехода к англо-саксонскому социализму: «Благодаря изобретениям и современной науке приведены в действие громадные силы, ведущие к лучшей организации, к лучшему функционированию человеческого коллектива, то есть к социализму. Организация и регулирование индивидуальных действий стали механической необходимостью, независимо от социальных теорий. Если начать с государственного контроля над банками, затем перейти к контролю над транспортом, над тяжёлой промышленностью, над промышленностью вообще, над торговлей и так далее, то такой всеобъемлющий контроль будет равносилен государственной собственности на все отрасли народного хозяйства. Это и будет процессом социализации. Ведь социализм, с одной стороны, и индивидуализм — с другой, не являются такими же антиподами, как чёрное и белое. Между ними имеется много промежуточных стадий. Имеется индивидуализм, граничащий с бандитизмом, и имеется дисциплинированность и организованность, равносильная социализму. Осуществление планового хозяйства зависит в значительной степени от организаторов хозяйства, от квалифицированной технической интеллигенции, которую можно, шаг за шагом, завоевать на сторону социалистических принципов организации».

Что касается планирования и прогнозирования, являющимися обязательной особенностью социализма, то в настоящее время при широком внедрении вычислительных машин этим успешно занимается каждый капиталист, поскольку он должен чётко знать, какая продукция нужна покупателю, ибо это и принесёт наибольшую прибыль. Но этим занимается и государство, чтобы эффективно планировать выделение финансовой помощи как производству, так и гражданам.

Но для тех времён, когда проходила беседа, Сталин сделал вывод, опираясь на опыт Советского Союза: «Дать наиболее полное удовлетворение этим личным интересам может только социалистическое общество». Дальше он задал естественный для 30-х годов XX века вопрос: «Но разве можно отрицать контраст между классами, между классом имущих, классом капиталистов, и классом трудящихся, классом пролетариев? С одной стороны, класс имущих, в руках которых банки, заводы, рудники, транспорт, плантации в колониях. Эти люди не видят ничего, кроме своего интереса, своего стремления к прибыли. Они не подчиняются воле коллектива, они стремятся подчинить любой коллектив своей воле. С другой стороны, класс бедных, класс эксплуатируемых, у которых нет ни фабрик, ни заводов, ни банков, которые вынуждены жить продажей своей рабочей силы капиталистам и которые лишены возможности удовлетворить свои самые элементарные потребности. Как можно примирить такие противоположные интересы и устремления?».

Мы знаем, что современным странам в значительной мере удалось «примирить такие противоположные интересы и устремления». Острых конфликтов между наёмными работниками и владельцами производств не возникает, большинство населения в развитых странах имеют высокий уровень жизни, и если вспомнить лозунг Манифеста коммунистической партии: «Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией. Пролетариям нечего в ней терять кроме своих цепей». Теперь пролетариям есть, что терять в хаосе революции: высокий достаток, спокойствие и благополучие.

Дальше разговор зашёл о самой революции. Уэллс спросил: «Восстают ли когда-либо массы сами? Не считаете ли Вы установленной истиной тот факт, что все революции делаются меньшинством?», на что получил весьма примечательный ответ: «Для революций требуется ведущее революционное меньшинство, но самое талантливое, преданное и энергичное меньшинство будет беспомощно, если не будет опираться на хотя бы пассивную поддержку миллионов людей...Частично и на полуинстинктивную, и на полусознательную поддержку». Эти слова Сталина подтверждают, в общем-то понятную истину, что в каждой стране если и будет, то какой-то свой, особенный социализм. Во-первых, это определяется характером и психологией тех людей, которые составят это «революционное меньшинство». Во-вторых, поскольку при революции меняется только правительство, а народ остаётся, то на том социализме, который получится, будут сказываться и народные обычаи, и народный темперамент, и многовековая народная история.

В настоящее время США отстоят от социализма ещё дальше, чем во времена Уэллса. На первый взгляд, политическая система этого государства выглядит весьма устойчивой. Но гарантии, что такое состояние будет сохраняться продолжительное время, нет. Основное противоречие капитализма — между общественным способом производства и частным присвоением его результатом никуда не ушло. Разница между богатыми и небогатыми постоянно увеличивается, и это может когда-нибудь взорваться. Например, если какие-нибудь жизненно важных ресурсов станет не хватать, то они будут доступными только состоятельным гражданам. Остальные окажутся в отчаянном положении, и возникнет революционная ситуация. Те же страны, где правительство будет иметь реальную силу для справедливого распределения дефицитных ресурсов среди всего населения, может пройти такие кризисы без катастрофических потрясений. Социализм пока хотя и проигрывает капитализму по экономической эффективности, но справедливости в нём несомненно больше.